Машина тронулась, а гроза люфтваффе, как простой мальчишка, смотрел ей вслед с грустью и тоской. И впервые за последнюю неделю он не чувствовал в себе слепой и безысходной ярости, а только холодную жесткую решимость бить врага до последней капли крови. Только сейчас он понял весь глубокий смысл этого заезженного казенного штампа. Проводив машину, он взглянул на часы: «Ого, время как летит. Полетов сегодня не будет, значит, будут теоретические занятия. Расскажу ребятам кое-что полезное и нужное».

Когда закрывшаяся дверь полуторки отделила Надю от этого летчика, вдруг, за какой-то час ставшего самым дорогим на свете человеком, она услышала, даже скорее не услышала, а почувствовала его просьбу писать ему письма. И, уже уезжая с аэродрома в промерзшей машине, она сказала себе: «Я обязательно буду писать тебе, Саша. И обязательно напишу в газете статью о тебе. О тебе и о детях».

Ну, вот я и дома. Да, да, дома: в расположении бывшей первой механизированной бригады особого назначения, в Кубинке. Забавно: за несколько месяцев где только ни жил, а домом воспринимаю только бригаду, остальное – рабочее место. И у меня есть целых двое суток – поглядев на мою изрядно отощавшую тушку и оценив заморенный вид, начальство попыталось отправить в недельный отпуск. Естественно, я отказался, ибо условия работы у меня не сравнимы ни с солдатами в окопах, ни с рабочими у станков, а ни тем, ни другим отпуск не полагается. Тогда мне вручили командировочное предписание в Кубинку, с формулировкой «провести инспекцию ОМСБрОН в срок не менее двух суток». А поскольку инспектировать там нечего, ибо там и так все в ажуре, то можно считать это приказом бездельничать. Ну, почти бездельничать.

Домик, где находятся наши с Саней квартиры, дверь…

— Кто там?

— Я… — Блин, что с голосом?

— Дядя Степан? Вы? — В дверях появляется удивленно-радостное лицо Аськи.

И тут же исчезает, ибо Сашка убегает, стремясь оповестить об этой новости весь невеликий домик.

И вот мы сидим на кухне и пьем чай. Мы – это сестры, я и Валентина Михайловна – женщина, присматривающая за квартирой и за девочками. Просто пьем чай военного времени, но сейчас просто нет ничего вкуснее, ибо дома. Дома…

По неизвестным мне причинам, поезд на Пермь шел через Челябинск и Златоуст. Когда мы стояли на станции, я увидел вокзал. Родной вокзал родного города. И не узнал его, да и не мог узнать, ибо старого здания я не застал, а новое построено где-то в семидесятые. Я смотрел на этот вокзал и с трудом сдерживался, чтобы не завыть. Человек из ниоткуда, никто и звать никак, и даже город, в котором родился и прожил всю жизнь, и тот – другой. Потом паровоз потянул состав, побежали назад станционные постройки, а я все смотрел и смотрел. Пока не углядел нечто до боли родное. «Лисий хвост» – тот самый дым, из-за которого я здесь очутился и благодаря которому электросталеплавильный цех номер один получил почетное прозвище «крематорий». Цех стоял на месте, там, где его поставили в тридцать четвертом году. А вон прокатка, электростанция – завод стоял на месте, исправно дымя и выдавая сталь. Интересно, что сейчас там варят?

Завод скрылся за очередным поворотом, потом замелькали дополнительные рельсы, в противоположном окне мелькнул деревянный домик «ст. Уржумка». Знакомо – эту станцию построили для разгрузки оборудования, прибывающего на строящийся машиностроительный завод еще в тридцать восьмом. Завод достроили, а станция осталась. И странно, ничего ведь не изменилось вокруг, но с каждым пройденным километром, с каждым ударом колес на стыках рельсов отступала накатившая тоска. Даже интересно стало, а в этой реальности Машзавод что делать будет? А Метзавод? Интересно. А еще интересней, чем наша эпопея закончится. Впрочем, это зависит только от нас.

Видимо, задумался я куда сильнее, чем мне показалось. По крайней мере, тишину за столом я заметил последним. Один-единственный вопрос: – Куда?

Долгий взгляд, глаза в глаза. Врать? Бесполезно и очень обидно. Договорились ведь.

— Вместе с бригадой, зенитки испытывать. Новые.

— Их же уже испытали, сутками гоняли здесь. — В голосе – надежда, в которую, кажется, не верит никто.

— Верно. Но на этих машинах людям в бой идти. А значит, их в бою проверить и нужно. В старину мастер вставал под мостом, который он выстроил, чтобы доказать, что строение не обрушится. Здесь – то же самое: создатель установки должен в первый бой вести ее самостоятельно. По крайней мере, иначе я не могу.

— …Товарищ подполковник, командир опытного зенитно-самоходного взвода капитан Сергеев прибыл в ваше распоряжение.

Сталин прохаживался по кабинету, попыхивая любимой трубкой, а члены ГКО сидели за столом и смотрели на Хозяина, готовые ловить его каждое слово.

— Товарищи, операция «Южный парк» развивается успешно. Даже, что греха таить, лучше, чем мы ожидали. Немцы на юге выдохлись, и наше наступление позволит снять напряжение на этом участке фронта. Но вот по данным разведки, германская армия готовит наступление на севере. Товарищ Шапошников, введите в курс дела всех присутствующих.

Начальник Генштаба встал, подошел к карте, висящей на стене, взял указку и начал рассказывать о сложившейся ситуации на фронте.

— На данный момент на юге наблюдается следующая картина. Нам удалось остановить наступление немцев под Мелитополем, прорвать фронт и успешно деблокировать крымскую группировку. Войска Киевского, Юго-Западного и Южного фронтов продолжают успешное наступление. Наступление одесской группировки также развивается успешно. По итогам операции группе армий «Юг» будет нанесен очень серьезный ущерб, особенно в танках и артиллерии. По проверенным данным, у немцев нет резервов, чтобы воспрепятствовать нашему наступлению. Так что задача по выходу на линию Одесса – Умань – Киев будет выполнена.