С каждой последующей картиной росла популярность Чаплина. В Нью-Йорке, например, во всех универсальных магазинах и даже в аптеках продавались игрушки и статуэтки, изображавшие Чаплина в роли бродяги. Гёрлс в ревю, облачившись в костюм бродяжки, пели песенку «Ах, эти ножки Чарли Чаплина».

Фирмы, торговавшие книгами, готовым платьем, свечами, игрушками, сигаретами и зубной пастой, засыпали Чаплина деловыми предложениями. Кипы писем, приходивших от поклонников, стали для актёра проблемой. Его брат Сидней настаивал, что надо отвечать на все письма, невзирая на расходы.

Когда Чаплин ехал в Нью-Йорк, на железнодорожных станциях его встречали толпы народа. «Мне хотелось радоваться, просто и ото всей души, но меня не оставляла мысль, что мир сошёл с ума! — пишет в своей книге Чаплин. — Если несколько „комедий пощёчин“ могли вызвать такой ажиотаж, может быть, в славе этой есть что-то ненастоящее? Мне всегда казалось, что я буду счастлив признанием публики, и вот оно пришло, а я, как это ни парадоксально, чувствую себя отрезанным от всех и ещё более одиноким, чем раньше».

Чаплин в Нью-Йорке жил довольно тихо, избегал толпы, немного страдал от одиночества. Приходил к нему Падеревский, наблюдал за его работой, аплодировал от восторга: «Браво! Какого пианиста утратил кинематограф! Какого комика обрёл музыкальный мир!»

В то время были в моде костюмированные балы, но журналы нередко сетовали, что бал не удался, ибо девять из десяти молодых людей пришли в костюме героя Чаплина. В феврале 1917 года в Цинциннати вооружённый налётчик использовал костюм бродяжки Чарли. Примерно тогда же Бостонское спиритическое общество исследовало «некоторые явления, связанные с тем, что мистера Чарлза Чаплина, известного комика, одновременно видели в восьмистах с лишним отелях».

Профессор Бэмфилд Мор Кэрью, член упомянутого общества и автор доклада, отмечал, что Чаплин с его «уникальным юмором стал навязчивой идеей американцев — молодые деятельные люди только о нём и думают».

У Чаплина стали появляться имитаторы. Одним из них оказался старый его знакомый по труппе Карно — Стэн Джефферсон. Неприятней всего были подделки «под Чарли» в кинематографе. Самым настойчивым имитатором являлся Билли Уэст, выходец из России, снявший около полусотни вполне приличных короткометражек.

Чаплин был вынужден подать на имитаторов в суд. Иск его считали «самым крупным в истории кинематографа». Чарлз выиграл дело во всех случаях.

Чаплин становится не только известным, но и богатым. На эту тему он любил порассуждать: «Бесспорно, успех меняет в жизни человека всё. Когда меня с кем-нибудь знакомили, новый собеседник неизменно смотрел на меня с огромным интересом. Хотя я был всего только выскочка, моё мнение приобрело большой вес. Случайные знакомые всегда готовы были предложить мне горячую дружбу и делить со мной все тяготы и тревоги, как самые близкие родственники. Это было очень лестно, но это было не по мне. Друзья, как и музыка, нужны мне только в определённом настроении. Правда, за такую свободу приходилось иногда расплачиваться одиночеством».

Августовским утром 1921 года Чаплин воскликнул: «Я еду в Европу, там я покажу свой новый фильм „Малыш“!». Утром 3 сентября Чаплин отплыл из Нью-Йорка на лайнере «Олимпик».

В Лондоне ему устроили незабываемую встречу. От вокзала Ватерлоо до самого отеля «Риц» улицы были запружены людьми, пришедшими в надежде хотя бы мельком увидеть своего кумира.

Полисменам не удалось сдержать натиск людской волны; чьи-то руки подхватили Чаплина. До него доносились крики: «Чарли! Чарли! Будь счастлив! Да хранит тебя Бог!»

Наконец артисту удалось забраться в такси. За ним устремились открытые машины с операторами кинохроники; такси, набитые поклонниками, готовыми повсюду следовать за своим кумиром; частные автомобили, на крышах которых разместились хорошенькие девушки…

Толпа запрудила все подступы к отелю «Риц». На ступенях отеля Чаплина поджидали кинохроникёры. Хлынувшая толпа смела и камеры и операторов. Чарли всё-таки отваживается выйти из машины — толпа мгновенно подхватывает его и несёт к подъезду отеля.

В холле отеля ему хотят представить лордов, банкиров, епископов. Он с трудом пробирается к дверям своего номера… С улицы доносится рёв толпы… Чаплин выходит на балкон, раскланивается и бросает вниз розы… На балконе появляется начальник полиции: «Не бросайте ничего в толпу, мистер Чаплин, пожалуйста, не бросайте. Они дерутся там из-за ваших роз. Боюсь, они передавят друг друга!»

В течение первых трёх дней пребывания Чаплина в Лондоне на его имя пришло 73 тысячи писем, открыток и телеграмм. Пресс-агент Робинсон вызывает по телефону шесть секретарей-машинисток для чтения и классификации писем.