Тем временем приехал еще один старый приятель с изумительным изобретением. Это была какая-то машина или котел, что-то в этом роде; она давала девяносто девять процентов того количества пара, какое можно добыть из фунта угля. Я отправился на завод Кольта к мистеру Ричардсу и рассказал ему об этой машине. Он был специалист и знал решительно все, что касается угля и пара. Машина показалась ему сомнительной; я спросил: почему? Он сказал: потому что количество пара, содержащееся в фунте угля, известно до мельчайших дробей и мой изобретатель, очевидно, ошибся насчет своих девяноста девяти процентов. Он показал мне толстую книжку с убористыми столбцами цифр, и от этих цифр у меня голова пошла кругом, как у пьяного. Он доказал мне, что машина моего приятеля не сделает и девяноста процентов того, что ей полагается. Я ушел от него немножко обескураженный. Но я подумал, что, может быть, книжка ошиблась, и нанял изобретателя сооружать эту машину за тридцать пять долларов в неделю, - все расходы за мой счет. На сооружение машины у него ушло очень много недель. Он являлся ко мне каждые три дня докладывать о ходе дела, и я довольно скоро заметил, по запаху и походке, что на виски у него уходит тридцать шесть долларов в неделю, но так и не мог добиться, откуда он берет этот лишний доллар.

Наконец, когда я истратил на эту затею пять тысяч долларов, машина была готова, но не действовала. Она могла сэкономить один процент пара на фунт угля, но это было все равно что ничего. Столько мог бы сэкономить и чайник. Я предложил машину тому человеку, чье семейство мне хотелось разорить, но он отказался. Тогда я вышвырнул ее к черту и стал искать чего-нибудь новенького. Теперь я увлекался паром и потому купил акции Хартфордской компании, которая собиралась произвести целый переворот, пустив в производство, а потом и в продажу новый тип парового ворота. Этот паровой ворот выворотил из моего кармана за шестнадцать месяцев тридцать две тысячи долларов, а потом все предприятие пошло прахом, и я опять остался ни при чем, не зная, чем заняться. Однако я нашел себе занятие. Я изобрел альбом для вырезок, и - хотя я говорю это сам - такого рационального альбома больше нигде не было. Я взял на него патент и передал его тому старому другу, который когда-то впервые заинтересовал меня изобретениями, и тот нажил на нем порядочные деньги. Но через некоторое время, как раз тогда, когда я должен был в первый раз получить мою долю прибыли, его фирма обанкротилась. Я не знал, что ему грозит банкротство, он мне ни слова об этом не сказал. Как-то он попросил у меня для фирмы пять тысяч долларов, пообещав платить семь процентов. В обеспечение он предложил долговую расписку фирмы. Я попросил, чтобы он представил поручителя. Он очень удивился и сказал, что если бы поручителя было так легко найти, он бы не пришел за деньгами ко мне, а достал бы их где угодно. Я удовлетворился этим объяснением и дал ему пять тысяч долларов. Через три дня фирма обанкротилась, и по прошествии двух или трех лет я получил обратно две тысячи из этих денег.

У этих пяти тысяч долларов была своя история. В начале 1872 года Джо Гудмен написал мне из Калифорнии, что наш с ним общий друг, сенатор Джон П. Джонс, собирается основать в Хартфорде страховую компанию, конкурирующую с "Обществом страхования путешественников", и что Джонс хочет передать Гудмену на двенадцать тысяч акций, обещая позаботиться, чтобы Джо не потерял этих денег. Джо предлагал мне воспользоваться этой возможностью, говоря, что если я на это решусь, то Джонс постарается, чтобы мои деньги не пропали. Я взял эти акции и стал одним из директоров. Зять Джонса, Лестер, долгое время был актуарием в "Обществе страхования путешественников". Он перешел в наше страховое общество, и мы начали дело. Директоров было пять. Трое из нас в течение полутора лет присутствовали на каждом заседании общества.

По прошествии этого времени общество распалось, и у меня вылетело из кармана двадцать три тысячи долларов; Джонс жил в Нью-Йорке, он купил там "Отель Сент-Джеймс", и я послал к нему Лестера, чтобы получить свои двадцать три тысячи долларов. Но по возвращении тот сообщил, что Джонс вложил деньги в разные предприятия, очень стеснен в средствах и будет мне благодарен, если я соглашусь подождать. Я не подозревал, что Лестер сочиняет, но это было именно так: он не говорил Джонсу ни слова на этот счет. Однако его рассказ показался мне правдоподобным, так как мне было известно, что Джонс построил ряд фабрик искусственного льда, тянувшийся через все южные штаты, - ничего подобного не было видано по эту сторону Великой Китайской стены. Я знал, что эти фабрики обошлись ему чуть ли не в миллион долларов и что южане отнюдь не в восторге от искусственного льда, он им не нужен и покупать его они не станут, - и потому эта Китайская стена не сулит ничего, кроме убытков.

Я знал также, что "Отель Сент-Джеймс", купленный Джонсом, перестал давать прибыль, потому что Джонс, человек щедрый, на девяносто девять процентов состоявший из великодушия, каким остался и до сего дня, населил свой отель от чердака до подвала бедными родственниками, собранными со всех концов земли, - водопроводчиками, каменщиками, незадачливыми пасторами и всякого рода людьми, которые ничего не смыслили в гостиничном деле. Мне было известно также, что для посторонней публики в отеле нет места, потому что все остальные номера в нем заняты множеством других бедных родственников, которые съехались со всех концов земли по приглашению Джонса и ждут, пока он подыщет им доходные места. Мне было также известно, что Джонс купил порядочный кусок штата Калифорния с обширным участком для постройки города, местом для железных дорог и очень красивой, большой и удобной гаванью, расположенной перед будущим городом, и что он до сих пор в долгу за это приобретение. И потому я согласился подождать некоторое время.

Проходил месяц за месяцем, и время от времени Лестер сам вызывался съездить к Джонсу. Его поездки цели не достигали. Дело в том, что Лестер боялся Джонса и никак не решался беспокоить его моими делами, когда тот и без того был обременен своими. Он предпочитал врать мне, будто видел Джонса и говорил с ним о моем деле, а в действительности он ни разу о нем не заикнулся. Года через два или три мистер Сли из нашей угольной фирмы в Элмайре предложил переговорить по этому поводу с Джонсом, и я согласился. Он поехал к Джонсу и приступил к делу со свойственным ему тактом, но не успел он начать, как Джонс поднял глаза и спросил: "Неужели вы хотите сказать, что эти деньги так и не были отданы Клеменсу?" Он тут же выдал чек на двадцать три тысячи, сказав, что они были бы уплачены вовремя, если б он только знал.

Это было весною 1877 года. С этим чеком в кармане я опять был готов искать путей к быстрому обогащению. Читатель, введенный в заблуждение тем, что я рассказал о своих похождениях, подумает, что я сразу кинулся на поиски такого случая. Ничего подобного. Я уже обжегся и не желал даже слышать о спекуляциях. Генерал Холи пригласил меня однажды в редакцию газеты "Карент". Я отправился туда с чеком в кармане. Там сидел какой-то молодой человек, который сказал, что раньше он был репортером одной газеты в Провиденсе, а теперь занялся другим делом. Он работает у Грэхема Белла{259} агентом по распространению нового изобретения, которое называется телефон. Он верил, что у этого изобретения большое будущее, и предложил мне приобрести несколько акций. Я отклонил это предложение. Я сказал, что не желаю больше иметь дело с ненадежными спекуляциями. Тогда он предложил мне акции со скидкой. Я сказал, что и со скидкой не желаю. Он пристал ко мне как смола: настаивал, чтобы я взял хотя бы на пятьсот долларов. Он сказал, что на пятьсот долларов даст мне сколько угодно акций - сколько можно захватить руками и насыпать в шляпу; сказал, что за пятьсот долларов я могу насыпать полную шляпу. Но я уже обжегся и устоял против всех этих соблазнов, устоял без всякого труда, унес свой чек в целости и сохранности, а на другой день отдал его взаймы, без расписки, одному приятелю, который обанкротился через три дня.

В конце этого года (а может быть, и в начале 1878 года) я поставил телефон у себя в доме и соединил его проводом с редакцией "Карента". Это был первый телефонный провод во всем городе и первый частный телефон во всем мире.

Мне молодой человек не смог продать ни одной акции, зато он продал несколько полных шляп старому продавцу мануфактурной лавки в Хартфорде, на пять тысяч долларов. Это был весь капитал старика. Он копил их полжизни. Удивительно, до чего неблагоразумны люди и как они не боятся рисковать своим состоянием, стремясь поскорее разбогатеть! Я даже огорчился за старика, когда мне это рассказали. Я подумал, что мог бы спасти его, если бы мне представился случай поделиться с ним моим опытом.