– Но они же первобытные, – возразил француз.

– Ну, и что? Учиться в базовой школе это не мешает. Обычаев с извращениями у них почти нет. Только какие-то племена делали детям пирсинг, но это наш суд запретил.

Дюги недоуменно потряс головой.

– Простите, как первобытный человек, который живет под навесом из листьев, ходит голый, и верит в духов, может учиться в нормальной базовой школе?

– Про навес это вы, док, верно подметили. Но для этого уже разработан стандартный метод модернизации. Ставится такой технический модуль: в нем солнечная батарея, водоконденсатор, и слоты для штекеров, чтобы заряжать аккумуляторы в мобайлах и ноутбуках. Их дети все компьютерное осваивают моментально. Правда, они сначала ломают пару-тройку игрушек, но потом врубаются. Мозги у них крутятся, как надо.

– Гм… – Дюги опять тряхнул головой, – Но это же как-то безумный анахронизм!

– Фигня, – Хаген махнул рукой, – С хронизмами пусть историки разбираются. А нам главное, чтобы людям удобно. У вас, во Франции, жить под навесом и ходить голым нельзя: типа, холодно. А в экваториальном поясе – легко. Так даже гигиеничнее, и у медиков меньше проблем. Тичерам немного сложно, потому что эти ребята не могут спокойно сидеть на месте, и еще у них внимание быстро рассеивается. Мне про это рассказывали. Но для грамотного тичера не проблема к этому приспособиться.

– Гм… – повторил Дюги, – А баджао?

Хаген щелкнул зажигалкой, прикурил потухшую сигару, и произнес.

– Баджао, док – это, как бы, символ. Foa-te-miti на утафоа, или Orang-laut, если по-малайски. Люди моря. Что-то типа морских хиппи. У вас во Франции есть хиппи?

– Не знаю… Наверное, есть, хотя я не интересовался.

– …Так вот, – продолжил Хаген, – хиппи это для вас символ свободного человека, которому все по фигу. У него нет ни хрена, кроме лодки, он бродит за удачей, где придется и живет, как получится, а когда хорошее настроение, поет песни. Хиппи появились в прошлом веке, а баджао – во времена ваших фараонов. Прикиньте док!

– Гм… – очередной раз произнес Дюги, – Вряд ли, фараонов можно считать нашими.

– Ну, пусть не ваши. Я про них сказал просто, чтобы отметить время.

– …И для нас хиппи не символ свободного человека, – добавила Доминика, – скорее, просто эпатажный бродяга.

– Значит, мне показалось, – ответил Хаген, – я подумал по аналогии. Для нас баджао – символ… Вернее, не только символ… Короче, мы с ними нужны друг другу…

Люси толкнула его кулачком в бок.

– Хэй, Хаг! Смотри, Флер с Ежиком в тиморском колледже зажигают! Iri! Классно!

– Извините! – сказал Хаген своим собеседникам, и придвинулся к ноутбуку.

Гастон Дюги недоуменно пожал плечами.

– Удивительное дело! Как легко мы понимаем друг друга по техническим вопросам, и насколько сложно найти общий язык во всем, что касается политики и образа жизни.

– Хотите, открою один секрет? – спросила Жанна.

– Разумеется! – Дюги улыбнулся, – Какой же француз не захочет узнать секрет такой очаровательной женщины, как вы?

– О! – канадка сделала круглые глаза, – Увы, в данном случае ничего личного. Просто наблюдение, которым я могу поделиться. С меганезийцами лучше говорить о жизни, политике, и вообще на гуманитарные темы, самыми простыми словами. Вне бытовой лексики, ваши и их гуманитарные понятия это две разные галактики.

– По-моему, и в бытовой лексике тоже разные галактики, – заметила Доминика, – как только заходит разговор об отношениях в семье… Ты понимаешь, Жанна?

– Я понимаю. Но, видишь ли, с меганезийской точки зрения, наши стандарты в семье, отношения в сексе, приличия, это политика и идеология. Причем вражеская.

– Какая политика? Это основы взаимного уважения между мужчиной и женщиной.

Жанна вздохнула и немного грустно улыбнулась.

– Все несколько сложнее. Они сразу спросят тебя: «Кто придумал такие основы?»

– Черт! – воскликнула француженка, – Какая разница, кто?

– А они скажут: «ОК, ты не знаешь», и спросят: «А зачем некто это придумал?».

– Как зачем? Должны же быть в обществе какие-то элементарные нормы!

– А они скажут: «Общественные нормы – это уже политика». И перейдут к римскому вопросу: «Кому выгодно?». Это далеко не шутки, Доми. В Меганезии в первые годы Хартии, за школьное преподавание основ евро-христианской семейной морали было расстреляно несколько тысяч человек. Казалось бы: нелепая теория заговора. Но вот парадокс: европейские и североамериканские политики отреагировали на это, как на военно-политический акт. Как если бы это был силовой передел мировых рынков.

– Ты хочешь сказать, что меганезийцы в этом правы? – удивилась Доминика.

– Не знаю. Но я вижу, что в этой семейной теме все не так просто, как кажется.

Дюги нетерпеливо похлопал ладонью по борту лодки.

– Извините за вмешательство, но, может быть, сначала договорим про общины?

– Если честно, – произнес Фрэдди, – я пока не понял, в чем вы видите проблему.

– Я вижу ее в том, уважаемый коллега, что дикарские, первобытные общины здесь всячески опекаются, а цивилизованные – наоборот, подвергаются репрессиям.