Объяснить это можно лишь тем, что суворовская концепция ломала не только устоявшуюся историографическую традицию, но и наносила удар по личным чувствам и представлениям о войне. Тем более, что многие военные историки, как А.Н. Мерцалов, сами были ее участниками. Это не просто неприятие, но и нежелание понять. Книги В. Суворова, по их мнению, не заслуживают развернутых рецензий военных историков, потому что «с помощью "ледоколов" осуществляется коньюнктурный пересмотр важнейших моментов отечественной и мировой истории», бросается «тень на реальные исторические факты, которые давно и с научной точки зрения безукоризненно (! – И.П.) установлены мировой историографией» [1189] 26.

По мере распространения влияния книг В. Суворова на общественное сознание в России усиливалось и их отрицание. От замалчивания эти историки перешли к ругани и неправдоподобным обвинениям. Они заклеймили его как «не историка, не мемуариста, изменника, агента иностранных спецслужб». Оказывается, его книги «написаны разными людьми, скорее группами людей», участие В. Суворова «обнаруживается лишь в отдельных литературных приемах, жаргоне, междометиях» [1190] 27.

Даже такой радикально настроенный историк, как Д.А. Волкогонов, который был поставлен посткоммунистической властью в привилегированное положение и имел допуск ко многим секретным документам, не принял этой концепции [1191] 28. Однако статья, в которой излагалась его позиция по этому вопросу, по-своему знаменательна. Во-первых, тем, что он признал факт, угаданный В. Суворовым: 19 августа 1939 г. действительно состоялось заседание Политбюро. Но, как подчеркивал Волкогонов, «военный вопрос стоял лишь такой: "Об отсрочке призыва в РККА рабочих строительства железной дороги Акмолинск–Карталы (по телеграмме Скворцова)". И все. Никакого упоминания о плане "Гроза" и т.д.»

Во-вторых, статья знаменательна тем, что демонстрирует непонимание механизма действия сталинской власти. Волкогонов, который получил право распечатать «особые папки» Политбюро довоенного и послевоенного времени, так и не понял, что отсутствие в протоколе Политбюро от 19 августа 1939 г. и в «особых папках» каких-либо сведений о тайных сталинских замыслах нападения на Германию, а также отсутствие подписей Сталина и Жукова на таком, по словам Волкогонова, «разительном» документе, как «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» по состоянию на 15 мая 1941 г. (и не только на этом, но и на других важнейших документах) – это еще не аргумент, тем более решающий, в споре с В. Суворовым.

В отличие от своих маститых оппонентов, В. Суворов понял, хотя и не занимался специально, механизм власти сталинского режима, основной принцип деятельности Сталина в политике – по возможности не оставлять документов, не оставлять следов, окружать правду «батальонами» лжи.

Многозначительные свидетельства советских военачальников о том, как принимались решения по военным вопросам, выше уже приводились. Уж если столь мало знали такие люди, как заместитель начальника Оперативного управления Генерального штаба Красной Армии генерал-майор А.М. Василевский, имевший непосредственное отношение к разработке оперативных планов накануне войны («Соображения по плану стратегического развертывания...» написаны его рукой) [1192] 29, то вполне закономерно предположить, что нижестоящие знали еще меньше о стратегических замыслах Сталина, более того, порой недоумевали по поводу «нелогичных» действий своего руководства. Историк В.Д. Данилов привел в своей статье весьма характерное свидетельство К.К. Рокоссовского, накануне войны освобожденного из тюрьмы и назначенного командиром 9-го механизированного корпуса в Киевском особом военном округе: «Последовавшие затем из штаба округа распоряжения войскам о высылке артиллерии на полигоны, находившиеся в приграничной зоне, и другие нелепые в той обстановке указания вызывали полное недоумение. Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального подчинения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку прыжка вперед, а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, ему не соответствовали... Во всяком случае, если какой-то план и имелся, то он явно не отвечал сложившейся к началу войны обстановке» [1193] 30.

Таким образом, утверждать, что Советский Союз не готовился к войне против Германии в 1941 г. только на основании отсутствия официального «решения на начало войны со стороны советского политического руководства и правительства, в соответствии с которым СССР первым бы приступил к приготовлению к войне, первым бы провел мобилизацию, сосредоточение и развертывание войск на наивыгоднейших рубежах», как это сделал Ю.А. Горьков, по меньшей мере, преждевременно. Тем более в этой же статье он сообщает весьма примечательный факт, что в предвоенное время оперативный план «разрабатывался в единственном экземпляре, на утверждение докладывался только лично Сталину и Молотову» [1194] 31.

В советское время историки не только не имели доступа к секретным материалам партийных и государственных органов, но и воспитывались на строгом соблюдении принципов партийности и классового подхода. Это предполагало следование той интерпретации событий, которая была заложена в самих источниках. В результате в трудах историков воспроизводилась идеология и логика документа. Основная трудность в преодолении советского историографического наследства заключалась в том, чтобы научиться вскрывать подлинный смысл событий, которые по-своему отражали оставшиеся документы советской эпохи – секретные и несекретные. Надо отдать должное В. Суворову, проявившему себя в книге «Ледокол» как историк-разведчик, сумевший раскрыть главную тайну советской военной политики и истории. Сделал он это, опираясь в основном на опубликованные советские источники, которые были им сопоставлены, переосмыслены, очищены от идеологической маскировки и маркировки.

Весьма примечательно, что к выводу о подготовке в 1939–1941 гг. активного вступления СССР в мировой конфликт пришли и другие историки. Прежде всего, следует назвать имена Я. Замойски (Польша) и И. Хоффманна (Германия). Статья Я. Замойски «"Черная дыра", сентябрь 1939 – июнь 1941 г. (К вопросу о политике СССР в начальный период конфликта)» опубликована в 1994 г., но подготовлена намного раньше, к международной конференции историков в апреле 1990 г. в Москве [1195] 32. Убедившись в том, что действия Советского Союза в тот период «не укладываются в какое-то логическое целое», не зная еще многих документов, в последующие годы опубликованных в России, автор пришел к выводу, что нижеперечисленные решения свидетельствуют о подготовке СССР к наступлению.