— Присаживайся, — сказал Русаков, когда Вольф вошел.

Герман заметил, что на столе перед Владиславом Григорьевичем лежат несколько глянцевых фотоснимков. Они изображали человеческое тело, накрытое окровавленной простыней. По всей видимости, труп.

— Центральный рынок, — промолвил Русаков, кивнув на фотографии. — Сегодня это место стало центром не только городской торговли, но и всевозможных загадочных событий. На снимках — ростовский бизнесмен Ахмед Газизов. Он был хозяином двух рядов в мясном павильоне. Сегодня утром Газизова убили.

Герман молчал. Пока что шеф не сказал ничего такого, что могло бы всерьез его заинтересовать.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — произнес Владислав Григорьевич одну из своих коронных фраз. — Тема для отдела криминальной хроники. Но я не просто так вызвал именно тебя, а не Кабаргина. Понимаешь ли, Газизов не был застрелен, зарезан или даже взорван. Его загрызли насмерть.

Вольф начал смотреть на снимки с гораздо большим интересом. Это не ускользнуло от внимания шефа.

— А секретаршу его — ту и вовсе разорвали на части, — подлил он масла в огонь своим следующим высказыванием. — Причем без применения какого-либо оружия. То есть — голыми руками и зубами. Да, чуть не забыл — тот, кто это сделал, он там еще и покушал немножко. Улавливаешь?

— Да, — кивнул Герман. "Как уж тут не уловить?". — Что от меня требуется?

— Ну как это, что? — слегка удивленно произнес Русаков. — Подготовь материал в своей обычной манере. Лучше даже ряд материалов. Я где-то читал, что места постоянного скопления народа аккумулируют отрицательную энергию. И рано или поздно прорываются, как гнойники на человеческой коже. Эту теорию можно сделать лейтмотивом твоей работы. Газизов и его помощница — это ведь еще не все. Примерно в то же время, как их убили, возле памятника Димитрию Ростовскому видели абсолютно голую девицу, на спине у которой были вырезаны некие странные знаки. Вполне возможно, такие же, как те, что ты видел три года назад в шахте.

— Мне понадобятся ваши источники информации, — произнес Вольф. — Не в пресс-службу же звонить. И разрешение ссылаться на вас, а то ведь и на пушечный выстрел не подпустят.

— Об этом можешь не беспокоиться, — сказал шеф. — Я уже предупредил насчет тебя, — Владислав Григорьевич протянул Герману листок бумаги, на котором были записаны несколько телефонных номеров. — Вот контакты человека, который будет консультировать тебя по делу Газизова.

— А по голой девке?

— Ну, тут все на уровне слухов, — развел руками редактор. — Ее, вроде бы, тоже милиция увезла, но пока оттуда никаких новостей на этот счет не поступало. Могли, в общем-то, и засекретить, если там и впрямь твои сектанты замешаны. Я постараюсь нарыть побольше, но и ты без дела не сиди. Прогуляйся по месту событий, опроси свидетелей. Торгаши-то наверняка и завтра на своих местах будут. Когда примерно можно материалы ждать?

— Через несколько дней, — Вольф знал, что шеф не любит расплывчатых формулировок, но коли уж дело коснулось такой щекотливой темы, Герман мог позволить себе не ограничивать собственную деятельность дополнительными рамками.

— Отлично, — Русаков потер ладонь о ладонь. — Все-таки, мы — лучшая газета в этом городе. А секрет прост — в то время как другие ввязываются в пьяные драки, мы работаем. Ладно, все, можешь идти.

Вольф встал, вышел из редакторского кабинета и направился в общий отдел, размышляя о последних словах Русакова. С одной стороны, он не одобрял намерения шефа выставить Бертынского алкоголиком-дебоширом. Но с другой… До того, как устроиться в "Ростов сегодня", Герман трудился как раз в "Новой областной газете". Он прекрасно знал, что тамошний начальник — тот еще "думозвон".

Работая с Русаковым, можно было порой услышать в свой адрес множество нелестных эпитетов, но… Владислав Григорьевич, по крайней мере, никогда не использовал для разносов надуманные предлоги. Бертынский же в общении с подчиненными всегда исповедовал только одну формулу: "Я здесь главный, а ты — дерьмо собачье".

А стало быть — поделом ему!

— Дормидонт, свяжись-ка, пожалуйста, еще разок с Проклом, — попросил Егор. — Грушницкий, возможно, уже начал действовать. Может быть, обронил, куда направляется. Да, можешь выйти в Сеть с одного из моих компьютеров. Времени в обрез.

Домовой соскочил с дивана и засеменил к дверям хозяйского кабинета. Вернулся он уже через пять минут — и вид имел весьма опечаленный.

— Что случилось? — в один голос произнесли маг, упырица и черт, не дожидаясь, пока мохнатый что-нибудь скажет.

— Прокла нет на связи, — пустым голосом сообщил Дормидонт. — И, возможно, уже не будет. Ян засек его переговоры со мной. Об этом Прокл успел написать, но дальше — тишина.

— То есть, Грушницкий теперь знает, что я свободен? — уточнил Егор.

— Нет. Я предупредил Прокла, чтобы тот удалял архив переписки после каждого сеанса. Ян знает лишь то, что его домовой шпионил, но на кого — нет.

— Если судить по тому, что я узнал о Яне за последние сутки, — сказал Киреев, — этот кретин вполне способен начать пытать Прокла, чтобы все выяснить.

— Пытки бесполезны против домовых, — невесело улыбнулся Дормидонт. — Если боль становится слишком сильной, каждый из нас способен добровольно прервать свое существование на Земле… Но Прокл пока что жив. Я бы почувствовал, будь это не так.