Ему принесли питательный бульон и пару сухарей, после чего оставили наедине в продуваемой насквозь комнате рядом с кухней-моргом. В уложенной плитками из белой кости комнате стояли небольшая жаровня и кровать-раскладушка. Еще здесь была лампа, небольшое биолюминесцентное металлическое устройство, которое миллионами штамповалось для Имперской Армии. Благодаря свету он видел комнату обеими глазами. Он уже понемногу привыкал к новому глазу.

Пищу подали на отшлифованном металлическом подносе. Хотя из него было плохое зеркало, но различить что-то можно было. В исцарапанной поверхности он увидел отражение своего нового глаза.

Он отлично видел в темноте и при слабом освещении. Даже не осознавая того, после пробуждения он провел значительную часть времени в кромешной тьме. Вот почему он думал, что его настоящий глаз ослеп. И вот почему он видел мир в спектральных зеленых тонах, и почему источники света расцветали белыми пятнами болезненного сияния. Большую часть времени Волки Фенриса обитали во тьме. Они не очень нуждались в искусственном освещении.

Тем не менее, его новый глаз плохо видел на расстоянии. Все, что находилось более чем в тридцати метрах, казалось ему немного смазанным, словно он смотрел через широкоугольные оптические линзы, которые вышнеземец использовал в дорогих пиктерах для съемки архитектурных объектов. Но периферийное зрение и чувствительность к движению были просто поразительны.

Именно этого стоило ожидать от глаза хищника.

Держа перед лицом поднос, он закрыл один глаз, другой, потом вновь открыл и закрыл. Открыв волчий глаз в пятый раз, в дверях позади он заметил полутень.

— Лучше тебе зайти, — не оглядываясь, сказал он.

Астартес шагнул в комнату.

Вышнещемец отложил поднос и обернулся. Астартес был столь же крупным, как и все из его рода, и закутан в грифельно-серую шкуру. Меха и доспехи выглядели влажными, словно он только что побывал снаружи. Астартес стянул кожаную маску, под которой оказалось обветренное и покрытое татуировками лицо. Лицо, которое было знакомо вышнеземцу.

— Медведь, — сказал он.

Астартес крякнул.

— Ты — Медведь, — повторил вышнеземец.

— Нет.

— Да. Не скажу, что знаком со многими астартес, со многими Космическими Волками… — от него не укрылось, как скривился астартес, услышав название. — Но мне знакомо твое лицо. Я помню твое лицо. Ты — Медведь.

— Нет, — сказал воин. — Но ты можешь помнить меня. Сейчас я известен как Богобой, из Тра. Но девятнадцать зим назад меня звали Фитом.

Вышнеземец удивленно заморгал.

— Фит? Ты — Фит? Аскоманн?

Астартес кивнул.

— Да.

— Тебя звали Фитом?

— Меня до сих пор зовут Фит. В Стае я известен как Богобой или Божественный Удар, ибо у меня отличный замах, замах, словно у разгневанного бога, а однажды я погрузил секиру в лоб воеводе…

Его голос затих.

— Но это другая история. Почему ты на меня так смотришь?

— Они… они превратили тебя в Волка, — сказал вышнеземец.

— Я хотел этого. Я хотел, чтобы они забрали меня. Моего этта и народа более не существовало. Моя нить была почти свита. Я хотел, чтобы они забрали меня.

— Я говорил им. Я говорил Медведю, чтобы он забрал тебя. Тебя и еще одного.

— Брома.

— Точно, Брома. Я говорил Медведю забрать вас обоих. После того, что вы сделали ради меня, он был обязан забрать вас.

Фит кивнул.

— Они и тебя изменили. Они изменили нас обоих. Сделали нас Сынами Фенриса. Фенрис всегда так поступает. Он изменяет вещи.

Вышнеземец медленно и недоверчиво покачал головой.

— Не могу поверить, что это ты. Я рад этому. Я рад видеть тебя живым. И все же не могу поверить… посмотрина себя!

Он взглянул на стальной поднос.

— Если уж на то пошло, посмотри и на меня. Не могу поверить, что это я.

Он поднялся и протянул руку астартес.

— Я хочу тебя поблагодарить, — сказал вышнеземец.

Фит пожал ему руку.

— Не стоит меня благодарить.

— Нет, стоит. Ты спас мне жизнь, и пожертвовал всем ради этого.

— Я смотрю на это немного иначе.

Вышнеземец пожал плечами и опустил руку.

— А ты не выглядел особо счастливым оттого, что я спас тебе жизнь, — добавил астартес.

— Это было тогда, — ответил вышнеземец, — девятнадцать зим назад. Что ж, теперь все мне кажется несколько странным. Я приспосабливаюсь.

— Все мы приспосабливаемся, — сказал Фит. — Это — часть изменения.