Богобой немного пожалел Хавсера. Он предупредил, что тому следует попрактиковаться в драматической декламации и выстроить сказание таким образом, чтобы небольшие фрагменты шли между длинными эпичными историями. Воин сказал, что скальд ни при каких обстоятельствах не должен спешить. В рассказе необходимы долгие перерывы, часов по десять и более. Эти периоды раздумий также удлиняют церемонию. Декламация должна вестись на Ювике, повседневном жаргоне, потому что это было одно из его торжественных и священных предназначений. Термины Вургена могли использоваться лишь для того, чтобы украсить повесть специфическими деталями.

Корабль, на котором летела Тра, назывался «Нидхёгг». Хавсер не рассчитывал, что военные корабли Влка Фенрика будут напоминать крейсеры остальных легионов Астартес, кроме, возможно, основ конструкции. Скальд не видел других кораблей Астартес, но ему доводилось путешествовать на нескольких имперских кораблях, и в сравнении с ними «Нидхёгг» казался действительно странным. У Хавсера сложилось впечатление, что Влка Фенрика считает свои корабли и трансатмосферники челнами, а космос — частью терзаемых штормами океанов родного мира. Изнутри корабль был отделан костью, полированными бивнями и деревом, будто в Этте. Это был крейсер времен Эры Объединения, который постепенно улучшали и дорабатывали так, что практически все старые отличительные особенности стерлись, а на их месте возникли совершенно иные.

Микроклимат был установлен ниже имперских стандартов, поэтому на «Нидхёгге» было темнее и прохладнее, чем на любом корабле, на котором скальд прежде путешествовал. «Слишком много тепла», вспомнил Хавсер, дрожа в углу жилого отсека, «делает человека медлительным». «Слишком много света, и зрение человека ухудшается». На большинстве палуб царил сумрак.

Место для поминок являло собой трюм, который использовали только для особых случаев. Лишь столь почитаемый воин Влка Фенрика, как Длинный Клык, заслуживал такого торжественного прощания.

Трюм напомнил Хавсеру подулейные трущобы, фавелу на помойке города Старой Терры. В нем было грязно, замусорено и темно. Практически все поверхности почернели от сажи. Ворох незакрепленных кабелей, изоляции, сломанных металлических штанг, потолочной прокладки и запутанных проводов свидетельствовали о том, что место за прошедшие годы было заброшено или переоборудовано, а возможно и то, и другое.

Принесенную растопку зажгли под закопченными трубами вытяжки трюмной вентиляции. Отсек наполнился едким дымом. Хасер решил, что на этом уровне аварийные системы давно вышли из строя или были отключены.

Он сидел у стены, наблюдая за подготовкой к церемонии. По поверхностям прыгали выхваченные языками пламени тени. Панели из кости, покрывавшие большую часть трюма, были украшены замысловатыми узорами из узелков, созданными по тому же древнему способу, что был виден на доспехах, оружии Стаи и особенно на защитных кожаных масках воинов. Хавсер ощупывал во мраке поверхность стен, касаясь их там, где заканчивался один рисунок и начинался другой. Работы резчиков отличались, словно почерк или голос. Он понял, насколько «Нидхёгг» древний. Двести, возможно даже двести пятьдесят лет. Скальд считал Влка Фенрику хорошо организованным механизмом с древними благородными традициями, но этот корабль спустили со стапелей еще до того, как Шестой легион покинул Терру и оказался на хладном Фенрисе. Хавсер посвятил большую часть своей жизни истории, и вот теперь она была у него прямо перед глазами. Он осознавал масштаб событий, но никогда прежде не думал о том, насколько разнится скорость, с которой они разворачиваются. Долгие, медленные промежутки неизменных Эпох Технологии походили на бесконечное жаркое лето, они были тусклыми и непримечательными по сравнению с двумя пышущими жизнью столетиями, которые успел повидать на своем веку «Нидхёгг». Изменение судьбы человечества. Возвращение его владений. Был ли другой такой корабль, который просуществовал так долго или стал свидетелем стольких знаменательных событий?

Постепенно начали собираться воины Тра. Все они были облачены в шкуры и кожаные одеяния. Они были тенями с мордами животных, призраками в масках. Хавсер чувствовал резкий нефтяной запах мёда. Мёда было очень много. Вокруг незаметно передвигались трэллы в рогатых шапках и длинных рваных плащах из лоскутов кожи, снова и снова наполняя чаши воинов. Они также принесли корзины с сырым мясом, чтобы подпитывать ускоренный метаболизм Астартес.

Застучали барабаны, хотя в них не было единого ритма. Казалось, для барабанщиков было делом чести не попадать в такт с другими инструментами. Грохоча одновременно с грубыми свирелями и трубами из костей и рогов, барабаны предназначались для шума, своего рода бури антимузыки. Некоторые инструменты представляли собой обручи из дерева или кости, либо даже разогретых и согнутых клыков, с натянутой между ними кожей. Другие были гигантской рыбьей чешуей или же пластинами прокованного металла, которые, как позже понял Хавсер, являлись частями вражеской брони, взятых в качестве трофеев. Эти барабаны звенели, словно цимбалыи систры.

Ни о какой субординации не было и речи, воины подходили к костру и оставляли подношения в пепле. Они клали бусинки или небольшие трофеи, когти и рыбьи зубы, небольшие фигурки из костей и воска, а также панцири, покрытые вычурным узором и украшенные перьями морских птиц. Оставив дар, Волки набирали горсть пепла, снимали маски или весь головной убор и наносили на лица знаки. Найот Плетущий Нити, лицо которого было скрыто под маской с двумя огромными зимне-черными рогами, стоял у огня и следил за действом. С некоторыми воинами он беседовал и, коснувшись плеча, собственноручно наносил им узоры. Иногда он делал это пеплом, иногда красной пастой на бровях или под глазами.

— Что я должен оставить? — спросил Хавсер.

Фит Богобой сидел рядом, вгрызаясь в кусок мяса. Хавсер чуял металлический запах крови, от которого сводило живот.

— Ты можешь оставить ему сказание, этого достаточно, — ответил Богобой. — Но жрецу следует тебя пометить.

— У меня плохое предчувствие, — начал Хавсер.

— Какое? — спросил Ойе, сидевший с другой стороны от скальда.

— Что это закончится принесением меня в жертву Длинному Клыку.