— Что?

— Ты странно на меня смотришь. В чем дело?

— Просто думаю.

— Должно быть, это плохие мысли.

— Да.

— Ты злишься на меня из-за чего-то? Думаешь, я должен был больше спорить с шерифом?

— Вряд ли это что-нибудь дало.

— Я тоже так считаю. Тогда почему у тебя сердитое лицо?

— Я сержусь на себя саму.

— Плохо. Ты же не сделала ничего неправильного.

— Я все время поступаю неправильно, — пытаясь подавить вздох, сказала я.

И если мой голос прозвучал угрюмо, я ничего не могла с этим поделать. Да, я хочу от Толливера больше, чем он может и должен дать, и мне приходится прятать это знание от всех, особенно от него.

Определенно, у меня началась полоса хандры, и чем скорее я из нее выберусь, тем лучше будет жить.

По пути в участок мы позвонили шерифу Рокуэлл, чтобы та могла встретить нас снаружи. Припарковавшись, мы залезли в ее автомобиль.

— Ему необязательно ехать, — кивнула шериф в сторону Толливера.

— Он едет, — заявила я. — Это не обсуждается. Я бы предпочла час беседовать с репортерами, чем отправиться куда-то без него.

Рокуэлл очень внимательно на меня посмотрела. Потом пожала плечами.

— Хорошо. Он поедет с нами.

Выехав с парковки, она сделала поворот так, чтобы проехать перед полицейским участком. Я задумалась, не ищет ли шериф славы за чужой счет, но она избегала прессы. Я вообще не могла ее понять.

Хотя я поела и у меня была передышка, к тому времени, как мы добрались до цели назначения на самый край города, я начала понимать, что мне еще далеко до выздоровления. В пакете из аптеки в нашей машине были болеутоляющие таблетки. Лучше бы я захватила их с собой, хотя, должна признаться, я не приняла бы такой таблетки перед работой. Я не знала, что произойдет, если нарушу процедуру.

Мгновение я развлекалась тем, что представляла возможные последствия, но мое веселье довольно быстро испарилось. Когда шериф Рокуэлл остановила машину, я сидела, прислонившись головой к холодному стеклу окна.

— Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы это сделать? — нерешительно спросила она.

— Давайте просто доведем дело до конца.

Толливер помог мне выйти из машины, и мы двинулись к группе людей, стоящих у входа в амбар, который некогда был красным. Он находился не в таком плохом состоянии, как гараж дома у подножия холма, но между досками зияли щели, от краски остались только отдельные полосы, и казалось, что все строение держится лишь благодаря скрепляющей его жестяной крыше.

Я огляделась: вдалеке, спереди участка, виднелся дом. Здание было в куда лучшем состоянии, чем амбар. Значит, кто-то не хотел заниматься фермерством или держать скот, им нужен был лишь дом и, может, небольшой участок вокруг.

Маленькая тесная группа расступилась, и стали видны двое, которые стояли, съежившись, в центре. Один — человек лет сорока, в тяжелом расстегнутом пальто. Невысокий, как Доук Гарланд. Пальто было ему велико. Под верхней одеждой я разглядела белую рубашку к вечернему костюму и галстук. Мужчина стоял, обхватив рукой за плечи мальчика лет двенадцати. Коренастого, с длинными светлыми волосами, более крепко сбитого, чем его отец. Мальчик, похоже, был в шоке и в ожидании чего-то потрясающего.

Что бы ни находилось в амбаре, мальчик знал об этом.

Шериф не замедлила шага, когда мы проходили мимо этой пары, а я задержала взгляд на мальчике.

«Я знаю тебя», — подумала я. И сразу поняла: он увидел, что я его узнала. Он выглядел слегка испуганным.

Я имею связь с мертвыми, но время от времени вхожу в контакт с теми, кого особенно занимают покойники. Иногда такие люди совершенно безвредны. Иногда такой человек решает работать в похоронном бюро или становится работником морга. Этот мальчик был из таких людей. Я уверена, что много раз не замечала подобного в людях, но поскольку мальчик не имел всех психических щитов и ловушек взрослого человека, я могла видеть, что в нем это есть. Я просто не знала, откуда происходит эта его озабоченность.

В амбаре имелась лампочка под потолком, которая создавала больше темноты, чем света. Амбар оказался довольно большим, совершенно пустым, если не считать трех стойл в дальнем конце, полных сгнившего сена. Судя по их виду, к ним никто не прикасался годами. У стен остались старые инструменты и причиндалы домашнего хозяйства: старая тачка, газонокосилка, несколько мешков удобрений для газона, старые банки с краской, сложенные в углу.

Воздух здесь был очень холодным, густым и неприятным.

Толливер, похоже, пытался задержать дыхание. Ничего у него не выйдет.

Я уже могла определить, что такая работа скорее для Ксильды Бернардо, чем для меня. Так я и сказала шерифу.

— Что, вы о той сумасшедшей старухе с крашеными рыжими волосами?

— Она выглядит сумасшедшей, — согласилась я. — Но она настоящий медиум. А то, с чем мы здесь имеем дело, не мертвые люди.

— Никаких трупов?

Трудно было сказать, что чувствует шериф Рокуэлл: облегчение или разочарование.