— Глупец! — пробрюзжал Поппей и, сыпля проклятиями, принялся расхаживать взад-вперед. Потом вдруг остановился и повернулся ко мне: — Я провел расследование, понятно? Овидий утонул во время бури, его тело так и не нашли. Понятно? — Я слишком хорошо его понял. Он же снова зашагал. — Мне придется что-то с ним делать, но что?

И верно. Куда мог податься несчастный? Скорбь затопила меня при мысли о муках отца.

— Подожди-ка, — задумчиво сказал легат. — Возможно, идея безумная, но… Я дам тебе письмо, и мы

1

поспешил назад в Рим, мама, чтобы опередить известия и избавить тебя от скорби. По крайней мере ты знаешь, что он не мертв.

— Все равно что мертв, — устало ответила Прокулея. — Марк Весаний видел пьесу! — Изящная рука матери лежала на свитке с комедией отца, который я привез из Карнунта. Ее пальцы крепко сжались на нем. — Он мертв, — прошептала она.

— Возможно, удастся что-нибудь устроить, — неуверенно сказал Цецина. — В конце концов, Тиберий же согласился. И в сегодняшнем Риме все можно… — Он осекся. Сама идея была немыслимой. — Гарнизоны в Паннонии обходятся в крупную сумму, — сказал он и снова умолк. Взгляд его маленьких глазок остановился на Прокулее, потом скользнул к моему лицу. Поскольку никто из нас не сказал ни слова, он нервно продолжил: — Марк Весаний распускает сплетни через Ливию. Тиберий его не переносит. И пусть даже Ливия его мать, она… [105]

— Это его убьет, знаю, что убьет. Он умирал медленной смертью от разбитого сердца в Томах, но это уж слишком. Это поистине смертный приговор.

— Кто-нибудь про это знает? — спросил Цецина.

— Только Поппей, — ответил я. — Он дал мне письмо к Кунобелину. И, разумеется, Агрикола тоже. Это ведь он расспрашивал в городе и нашел купца. Я ему заплатил, но не остался ждать, чем все кончится. Я решил, мне будет лучше вернуться в Рим. Поппей также дал мне письмо к Тиберию. Я надеялся, что смогу поспеть сюда раньше, чем приедет кто-нибудь из Том и расскажет тебе, что он утонул.

— Ты пойдешь к Тиберию? — Прокулея озабоченно повернулась к мужу.

— Пойду. Я уже условился об аудиенции, — сказал Цецина.

2

на ступенях храма Божественного Юлия. [106] Был красивый день римской осени. Повсюду вокруг сверкал мрамор Цецины, напоминая мне пляж в Томах, с его ослепительно белым песком подле голубой воды, где, как было объявлено, утонул Овидий. Решением легата в Карнунте теперь он был официально мертв.

На Форуме привычными группками собрались сенаторы и их клиенты, богатые торговцы (не менее богатые, чем Цецина) и юноши в новеньких с иголочки тогах вирилис расхаживали в сопровождении принаряженных девушек. Я сидел рядом с печальным Цециной. Это был мир Овидия. Его место — здесь, но он изгнан враждой женщины, императрицы-убийцы. Однако своей комедией он сравнял счет.

— Дела наши плохи, как у легионов в Тевтобургском лесу, [107] — вздохнул Цецина. — Хорошо еще, что у тебя было это письмо.

Я положил руку ему на плечо. Жизнь — странная пьеса. И не обязательно следует правилам Аристотеля. [108] Низенький и толстый владелец мраморных каменоломен когда-то казался мне глуповатым, но теперь я любил его за преданность.

— Верно, Цецина. Хорошо, что у меня было то письмо.

Через Форум широким шагом шел, точно пьяный, натыкаясь на людей, Куртий Аттик. Заметив нас, он поспешно повернул к ступеням храма. Присмотревшись, я увидел, как по его щекам текут слезы. Еще один преданный

3

такая выносливость? Неужели? Какое крепкое здоровье!

ФУРНИЛЛА: Истинная правда!

КАПИТОН: Тебя следует поздравить.

ФУРНИЛЛА: Но знаешь, это так утомительно!

КАПИТОН: Нельзя же иметь все сразу.

ПЛАВТ: Как раз о таком и мечтает Лентилла.

ФУРНИЛЛА: Кто это?

ПЛАВТ: Моя наложница. Меня ей недостаточно. А нужен ей такой мужчина, как Гай Инвалид Сикан.

КАПИТОН: Что ж, тогда с твоего позволения, Фурнилла, и, разумеется, если Гай согласится.