— А я и не боюсь, — отозвался я, наблюдая, как Маня тащит к нам здоровенную крысу, больше похожую на огромного тушканчика, только без длинного хвоста. — Хвастаться добычей идет. В прошлый раз на кровать затащила — медсестра чуть в обморок не грохнулась, когда постель пришла менять. — Я тихонько, чтобы не сильно тревожить свою особо любимую в последнее время ногу, потянулся.

— Ладно, расскажу тебе: я заключал сделку и мне нужны были крупные деньги для покупки зоны влияния, чтобы ее не перекупили другие, не очень хорошие люди. Просто один из баронов Братства приказал долго жить, и его наследие теперь перешло не к отморозкам, а ко мне. Вот я и поджидал курьера, поигрывая с баронами в карты. Другое дело, если бы не ты приехал первым, а те, чей внедорожник ты надолго испортил. Тут вся ставка была на то, кому первому доставят недостающую сумму: вопрос престижа и проверка профпригодности. Я благодаря тебе выиграл.

— Обыденно, хоть и печально.

— А весь рассказ куда как мерзкий: люди редко добротой нравов отличаются, если им дать право поступать по их желаниям. Зато теперь Проезд на Сивей-ми-ир стал контролироваться моими людьми, и никаких податей за въезд там больше не будет. Слово старого контрабандиста.

Я погладил Маню, запрыгнувшую на скамейку с крысой в зубах. Зоровиц стал немного нервничать, но виду не подал, молодец.

— А насчет Круса? То, что он истек кровью, лишь немного не дождавшись спасателей?

— Жалко старика, но он свой долг выполнял, пытаясь встретить тебя на Сивей-ми-ире. Кто ж знал, что конкуренты так грязно играть будут… хотя вины с себя я не снимаю: игра была серьезная.

Зоровиц снова потянулся за сигаретами и, смяв пачку, резким движением отшвырнул ее в кусты.

Я еле удержал рванувшуюся на него Маню.

— Мне пора уходить. Нужно осваивать расширившуюся зону влияния. Осуждаешь, Проповедник?

Я вздохнул.

— Если бы я был проповедником, то сказал что-то вроде: «Иди к свету, заблудшее дитя!» или — «Исправь свои пути!» — но я могу только сказать: «Бог тебе судья, Ангел».

— А вот это как раз и говорит о том, что ты настоящий Проповедник. Смотри, увлечешься!

Зоровиц поставил принесенный им чемодан на скамью.

— Я решил сделать тебе подарок: Проповедник в дешевой сутане — это перебор. Не бойся, — он заметил, что я хочу возразить, — никто тебя этим подарком ни к чему не обяжет и контролировать не будет. К тому же это подарок не только от меня: некоторые люди очень благодарны тебе за своевременную доставку.

Ангел слабо усмехнулся, и я вдруг понял, что ему намного больше лет, чем это казалось на первый взгляд и он действительно «старый контрабандист».

— Ну что, Проповедник, примешь подарок от Ангела?

Я кивнул, понимая, даже больше ощущая чем-то внутри, важность момента. Еще бы разобраться, чем этот момент именно важен…

Ангел тоже кивнул мне и пошел к калитке.

Я вдруг вспомнил важную вещь, ну, может, не настолько важную, но все же…

— Ангел! — окликнул я Зоровица.

Тот остановился, обернулся устало. Мне стало стыдно за свой вопрос, который я хотел ему задать, но он уже смотрел на меня вопросительно, и делать было нечего…

— Слушай, — сказал я, стараясь, чтобы хотя бы мой голос звучал весомо и серьезно, чего не скажешь о сути задаваемого вопроса. — Слушай, ты не знаешь, по какому принципу Проходимцев вычисляют? Ну, как эти аппараты работают? Я уже всем здесь уши прожужжал — никто не говорит! То ли не знают, то ли скрывают.

Ангел усмехнулся снисходительно, словно малому ребенку, задающему вопрос о какой-то всем известной истине…

Ну вот сейчас скажет! Сейчас…

— Да кто его знает, этот принцип! — крикнул он мне, разбивая хрупкую и трепетную надежду тяжелым сапогом реальности. — Есть такие приборы, их вроде на Шебеке делают, но принцип действия… Вот будешь там — спросишь!

Он махнул мне рукой, хлопнул калиткой. Зажужжал двигатель отъезжающей машины, стих за углом следующего дома…

Уже солнце перевалило за обед, а я все сидел, поглаживая давно уснувшую Маню, думая о всей этой грязной истории, заключавшей в себе практически все грехи человечества, и о том, что мое детское любопытство насчет выяснения способностей Проходимца вновь осталось неудовлетворенным… И только делано рассерженный голос медсестры, отвечающей еще и за кормежку пациентов, отвлек меня от невеселых дум.

Я тряхнул головой, сбрасывая грусть, и, поднявшись, побрел к уже давно накрытому в деревянной беседке столу.

Нужно было жить дальше.

Данилыч хитро поглядывал на меня и молчал. Вид у него был весьма многозначительный, хотя и несколько неуверенный. Даже сигаретка пускала какой-то двусмысленный, завитый сложными вензельками дымок. Дымок поднимался кверху и вплетался в зелень, обвивавшую беседку, в которой мы сидели. Медсестра, а попросту — хозяйка в больничке, уже унесла опустевшие тарелки, и на столике стояло только блюдо с какими-то фруктами и лежали сигареты Данилыча, что зашел меня проведать в послеобеденное время.