Автобензина по нормам нам хватало только на полтора месяца.

Обругал я начальника тыла Н. С. Куприянова и его заместителя по политчасти батальонного комиссара Ф. Г. Звонова за беспечность, но дела руганью не поправишь. Да и вряд ли они были во всем виноваты. Тут прежде всего следовало ругать себя и кое-кого повыше. Надо срочно добиваться увеличения поставок. Для Ханко общие нормы запасов определила Москва, а по этим нормам наша заграничная база должна быть обеспеченной на год войны, не считая текущего снабжения.

Мы сразу же начали бомбардировать шифровками командующего флотом и начальника тыла. Но шла уже середина июня 1941 года.

С каждым днем июня обстановка усложнялась. Штаб базы с первого дня своего существования, естественно, поддерживал непрерывную связь с полпредством СССР в Хельсинки. Работники полпредства, их семьи охотно ездили на полуостров, отдыхая в родной среде, особенно летом, когда на Ханко устанавливалась отличная курортная погода. Была, разумеется, и деловая связь. Так вот, в середине июня друзья предупредили нас: будьте начеку. В правительственных кругах Финляндии открыто говорят, что в ближайшее время гитлеровская Германия начнет войну против Советского Союза, Есть и такой верный признак близкой опасности: богатые жители Хельсинки уезжают в Швецию.

У нас тоже накапливались сведения об агрессивных намерениях фашистов, во всяком случае, факты их активности и необычного поведения. И посты СНИС [1] , расположенные на западных островах и мысе Уддскатан, и командиры пограничных катеров, и летчики наблюдали большое движение кораблей и крупных транспортов, необычное движение между портами Финляндии и Або-Аландскими шхерами. Туда и обратно, туда и обратно… Но ведь Або-Аландский архипелаг демилитаризован! Специальное соглашение об этом было подписано между СССР и Финляндией 11 октября 1940 года.

Изменилась обстановка и непосредственно на границе базы. Наша войсковая разведка доносила, что финны усиленно строят оборону на перешейке и островах. Вдоль всей границы царит необычное оживление. Всюду наши наблюдатели видят группы работающих солдат, снующие в шхерах шлюпки и катера.

19 июня в 17 часов 15 минут был получен сигнал по флоту: «Оперативная готовность № 2». Никаких объяснений причин введения готовности, сводок, документов не было. Я, не без основания, полагал, что готовность не местная, она объявлена из центра, наркомом Военно-Морского Флота.

Все пришло в движение в соответствии с наставлением о готовности.

Но части 8-й особой стрелковой бригады не получили из Ленинграда команды занять свои батальонные районы обороны.

Вечером, часов в одиннадцать, я пришел домой, чтобы отдохнуть. По оперативной готовности № 2 командные пункты не развертывались, хотя журналы боевых действий было приказано вести. Не успел я переодеться и сесть за стол, как с границы по телефону доложили, что из Хельсинки к городу прошли три легковые автомашины с полпредом СССР в Финляндии товарищем Орловым, его заместителем Елисеевым и военно-морским атташе капитаном 2 ранга Тарадиным.

Приезд их поздним вечером в базу — дело необычное. Я встревожился. Позвонил домой начальнику штаба: он, оказывается, уже ушел.

Я быстро оделся, пошел в штаб, встретил там Максимова и Власова. Максимов доложил, что полпред и военно-морской атташе только что были здесь, они приезжали за своими семьями и увезли их в Хельсинки. На Ханко, в лесу, на берегу залива, находилась дача № 13, летом в ней жили семьи полпреда, его заместителя и военно-морского атташе.

В чем же дело? Максимов доложил, что полпред коротко сказал: возможно, 22–25 июня Германия начнет с Советским Союзом войну, Финляндия — ее союзница. Кроме того, поскольку в порту Турку разгружаются две немецкие пехотные дивизии, безопаснее, пожалуй, семьям жить в Хельсинки, там они обладают дипломатической неприкосновенностью. Теперь стало объяснимым, почему так много германских транспортов, особенно в последние дни, следовало в Турку.

Ждать больше нельзя. И я приказал развертывать все силы базы, как полагалось по оперативной готовности № 1, но боевой тревоги не объявлять.

В 22 часа 55 минут того же 19 июня было получено донесение штаба 8-й бригады, что в финских заграждениях южнее высоты 20,9 и южнее селения Боргарс сделаны два прохода шириной каждый по пятнадцать-двадцать метров. В этих же районах замечены группы солдат, одетых в форму, непохожую на финскую. Наблюдение вели артиллерийские наблюдатели 343-го артполка бригады с вышек пограничников.

Неужели на нашу границу пришли гитлеровские войска? Этот вопрос чрезвычайно занимал меня. Мы ничего не знали о количестве войск по ту сторону границы. А разведку мы могли вести только наблюдением.

Утром 20 июня я поехал на командный пункт бригады. Он помещался в лесу у подножия безымянной высоты в восьми километрах от переднего края, в нескольких хорошо оборудованных и защищенных землянках. Правильнее их назвать блиндажами, настолько хорошо они были защищены. Все было замаскировано. Автомашины допускали не ближе, чем на километр от командного пункта. Главными в этой системе блиндажей были два: блиндаж начальника штаба бригады капитана Г. Р. Кетлерова и блиндаж оперативного отделения штаба, которым руководил капитан А. И. Шерстнев.