В донесении в адрес Военного совета флота я изложил эти соображения. Подписали этот ответственный для нас документ мы втроем — я, Расскин и Максимов — и отправили.

Не хочу, чтобы у читателя возникло представление, что я хоть как-то принижаю значение борьбы нашей на Гангуте и борьбы героев-моонзундцев. Наши гарнизоны, как я расскажу дальше, выполнили свой долг перед Родиной — сковали значительные силы противника, помешали ему воспользоваться частью своих войск для штурма Ленинграда и стеснили в сорок первом году его плавание в устье двух заливов, особенно использование шхерных фарватеров для малых кораблей и конвоев. Известно и то, какое моральное значение имела стойкость осажденных в тылу противника гарнизонов на любом участке борьбы для всего фронта, для всей нашей страны в тот тяжелейший год. Но каждому из нас хотелось использовать свои силы и возможности с максимальной пользой для обескровливания ненавистного врага, наступающего на жизненно важные центры страны.

Итак, мы в течение первой декады августа отправили по всем этим вопросам донесение Военному совету КБФ, а затем и подробный доклад. Ответа не было, а время шло. Тогда я приказал послать в Таллин начальника оперативного отделения штаба капитан-лейтенанта Н. И. Теумина. Я лично дал ему указание добиться свидания с командующим флотом и спросить его, каково решение по нашему докладу.

Возвратясь на Ханко, Н. И. Теумин доложил нам с Расскиным, что он был принят комфлота, все, как приказано, доложил, но ясного ответа не получил.

Немцы 19 августа вновь начали наступление на Таллин с востока.

24 августа я запросил разрешения командующего флотом лично прибыть в Таллин для доклада. Я считал необходимым во что бы то ни стало узнать, почему мне не дают ответа, любого. Вечером в этот же день я получил «добро» на вылет.

Поспав часа три, утром 25 августа часов в одиннадцать на самолете МБР-2 в отличную погоду я вылетел в Таллин. Я не разрешил истребителям сопровождать мой самолет. Уже в воздухе, над заливом, я увидел слева «чайку», пристроившуюся к МБР-2. В летчике я узнал командира эскадрильи капитана Л. Г. Белоусова. Отчаянный человек, отличный летчик, дисциплинированный командир, но запрет мой нарушил. Я погрозил ему кулаком. Не обращая внимания, он продолжал полет.

До Таллина мы не встретили ни одного самолета, хотя летели в осажденный город. Истребитель пошел на сухопутный аэродром, а МБР-2 сел в военной гавани. На берегу меня встретил адъютант командующего. Он сообщил, что командующий приказал дожидаться его в штабе флота.

От командующего я узнал, что наше предложение отклонено. Командование не решалось ослаблять оборону Ханко. К тому же переброска войск морем потребовала бы много времени и не обошлась бы без больших потерь.

Трибуц предложил мне проехать в район западнее Таллина, посмотреть, что там происходит. Это было в ночь с 25 на 26 августа.

Когда я выехал на Палдиски-Манте, начало темнеть. Всюду патрули, красноармейцы какого-то строительного батальона. Отъехав километров двенадцать от Таллина, я вышел из автомашины. Шоферу велел проехать еще километров пять в сторону Палдиски, временами зажигая фары, чтобы я мог найти машину. Погода портилась, начало штормить. Я нашел окопы, они были пустые. Походил около часа. Везде пусто, хотя окопов много. Хорошо слышал, как на шоссе Таллин — Палдиски кричали патрули. Увидел наконец проблески автомобильных фар. Нашел машину и поехал дальше.

В Палдиски было пусто. В гавани у пирса — несколько торпедных катеров. На рейде — силуэт большого транспорта. Подошел поближе к торпедным катерам, оттуда выскочил флотский офицер. Узнав меня, он доложил, что катера ждут приказаний. Я спросил, что за транспорт на рейде. Оказалось, «Балхаш».

— Можно ли добраться до транспорта?

— Можно, товарищ генерал, но подойти к борту нельзя. Волна разобьет катер о борт.

В штабе базы, в знакомом здании бывшей эстонской гимназии, размещался и штаб береговой обороны во главе с генералом И. А. Кустовым.

Вернулся в Таллин поздно, переночевал в кабинете командующего. Был голоден, сутки ничего не ел.

Утром часов в 9 я снова встретился с комфлота. Доложил ему все подробно. Он мне сказал, что больше сил нет: все, чем он располагает, отправлено на тот участок, где наступают немцы, — на восток и юго-восток. На полуострове Вимси уже немецкие батареи, они обстреливают рейд.

Я спросил командующего:

— Зачем вы здесь сидите, чего ждете?

Он сказал:

— Есть приказ оборонять Таллин.

Вместе поехали в Военную гавань. Попрощались. Очень трудно было уезжать из Таллина.

Наш гидросамолет поднялся в воздух. Опять пристроился к нам истребитель Белоусова. На рейде корабли флота вели огонь по берегу. Рядом с ними — всплески от немецких снарядов.

Вот картина, которая осталась у меня в памяти, и я ее вижу, когда вспоминаю 26 августа 1941 года.

Позже я узнал, что в день, когда я улетел из Таллина, Военный совет приказал коменданту БОБРа генералу Елисееву срочно выслать на помощь Таллину усиленный полк. Бои шли не только в пригородах, но уже на восточной окраине города. Поздно, товарищи, поздно: этому усиленному полку надо преодолеть около полутораста километров, на чем? Если в начале августа отвергли предложение усилить обороняющий Таллин гарнизон, зачем 26 августа затевать переброску одного полка?! Ведь 28 августа, по сути, все было кончено?!