Родители невольно улыбнулись такому нарочито взрослому поведению. Эволюция или нет, но Ленка явно обгоняла своих сверстников в этом возрасте. Причем намного.

Удивительно и то, что она нисколько не боялась. Смерть в буквальном смысле висела над ними, но странный ребенок нервничал не из-за нее. Хотелось бы Сергею узнать, что творится в это маленькой светлой головке.

Ехали теперь по самой настоящей равнине — в обе стороны края не видно. Вездеход шел на максимальном ускорении, но, казалось, стоит на месте, вхолостую гудя движком. Только ховер, преследующий по пятам, казался реальным.

Бух-бух-бух! Звуки выстрелом ветер относил назад, лишая силы и эха.

Почва перед вездеходом снова выбросила дюжину фонтанчиков, состоящих из пыли и мелких камней.

На этот раз Сергей не стал поворачивать, а ехать все так же прямо.

— Не понимаю, зачем им ты, — сказала Лика. — Программа клонирования закончена. Тебя давно не вызывают!

— Если дать одним, разбегутся все.

— Из этого-то рая?

— Но мы бежим.

— Верно.

Лика погладила дочь по голове, думая, что, может, не так нужно было действовать. Сплести, допустим, заговор среди бывших бастионцев. Движение организовать за право выбраться на свободу. Добиваться своих целей официально, а не бежать, ставя себя вне закона.

Женщина не могла представить себе жизнь вне купола. Куда податься? Что делать человеку, который привык к комфорту?

С одной стороны — Земля твоя, устраивайся где пожелаешь. С другой — пойти некуда. Этот мир по-прежнему чужой для бастионцев.

Где та точка опоры?

Пилот снова завел свою волынку, уговаривая беглецов остановиться. Теперь больше обещал, чем угрожал.

В какой-то момент Сергей снова ощутил соблазн поддаться посулам. И, наверное, наплевал бы на все, если бы не взгляд Ленки. Девочка уловила его крамольную мысль и дала понять, чтобы он не смел ни в коем случае.

Бешеная гонка продолжилась.

— Они узнают… — сказал президент. — Просто узнают… что мы им лгали. Им. Всем бастионцам. Что программа освоения провалилась, и наши же колонисты объявили нам войну… Что нам нужна был только сила…

Эсбэшник чувствовал, что начинает терять терпение.

Он считал Мирона Харта куда более решительным и здравомыслящим человеком, но сейчас перед ним сидел безвольный мямля.

— Решать вам, — в который раз повторил офицер. — Но я бы…

— Знаю. Но… убийство — не выход… И в услугах Лужина мы больше не нуждаемся. У нас есть армия. Почти готовая… — Харт посмотрел на эсбэшника. — В конце концов, ничем он нам навредить не может…

— Я так далеко не заглядываю, — ответил тот, скалясь. — Подумайте. Вас останавливает убийство. А чем мы собираемся заниматься в рамках операции "Мизантроп"? Уж явно не чаи распивать с поселенцами! Трупов будет много. Очень много. Неужели вы об этом подумали лишь сейчас?

Харт мотнул головой.

— Нет, но…

— Я даю вам минуту, господин президент, — прошипел эсбэшник. — Решайте. Или мы уничтожаем преступников, или отпускаем под вашу ответственность! Я не намерен стоять здесь перед вами целый день!

Президент поднялся во весь свой рост, намереваясь дать кое-кому в этом кабинете хорошую отповедь. Но ему не хватило самой малости, чтобы поставить эсбэшника на место. Офицер холодно улыбнулся ему и склонил голову набок. Словно спрашивал, до каких пор человек на таком посту будет изображать из себя кретина.

Харт сел обратно, пригладил волосы, чуть ослабил галстук.

— Вам нужно решение? Вот оно. Пусть уходят, уезжают, куда хотят. С этой минуты они сами по себе, пусть расхлебывают свою свободу как могут.

Эсбэшник поджал губы. Не на такое он рассчитывал.

— Решение окончательно?

— Да!

— Уверены?

— Да! Выполняйте!

Эсбэшник помедлил секунду, потом резко повернулся и вышел из кабинета.

Харт провел рукой по лбу, обнаружив, что тот мокрый и липкий.

— Черт!

— Улетают! Улетают! Я же говорила, что они не будет по нам стрелять! — Ленка запрыгала на коленях у матери, хлопая в ладоши. Потом они обнялись, хохоча.

Сергей хмуро смотрел в боковое зеркальце, как постепенно силуэт ховера исчезает на востоке.

— Папа, я же говорила, да? Да?

— Верно, дорогуша, — кивнул бывший рейдер. Нехотя, но напряжение отпускало. На его место приходило чувство свободы — абсолютной свободы. Страшное, громадное, с которым Сергей еще не умел справляться.