Том 1. Стихотворения 1813-1820
вернуться

Пушкин Александр Сергеевич
Шрифт:

Гроб Анакреона *

Всё в таинственном молчанье; Холм оделся темнотой; Ходит в облачном сиянье Полумесяц молодой. Вижу: лира над могилой Дремлет в сладкой тишине; Лишь порою звон унылый, Будто лени голос милый, В мертвой слышится струне. Вижу: горлица на лире, В розах кубок и венец… Други, здесь почиет в мире Сладострастия мудрец. Посмотрите: на порфире Оживил его резец! Здесь он в зеркало глядится, Говоря: «Я сед и стар, Жизнью дайте ж насладиться; Жизнь, увы, не вечный дар!» Здесь, подняв на лиру длани И нахмуря важно бровь, Хочет петь он бога брани, Но поет одну любовь. Здесь готовится природе Долг последний заплатить: Старец пляшет в хороводе, Жажду просит утолить. Вкруг любовника седого Девы скачут и поют; Он у времени скупого Крадет несколько минут. Вот и музы, и хариты В гроб любимца увели; Плющем, розами увиты, Игры вслед за ним пошли… Он исчез, как наслажденье, Как веселый сон любви. Смертный, век твой привиденье: Счастье резвое лови; Наслаждайся, наслаждайся; Чаще кубок наливай; Страстью пылкой утомляйся И за чашей отдыхай!

Послание к Юдину *

Ты хочешь, милый друг, узнать Мои мечты, желанья, цели И тихий глас простой свирели С улыбкой дружества внимать. Но можно ль резвому поэту, Невольнику мечты младой, В картине быстрой и живой Изобразить в порядке свету Всё то, что в юности златой Воображение мне кажет? Теперь, когда в покое лень, Укрыв меня в пустынну сень, Своею цепью чувства вяжет, И век мой тих, как ясный день, Пустого неги украшенья Не видя в хижине моей, Смотрю с улыбкой сожаленья На пышность бедных богачей И, счастливый самим собою, Не жажду горы серебра, Не знаю завтра, ни вчера, Доволен скромною судьбою И думаю: «К чему певцам Алмазы, яхонты, топазы, Порфирные пустые вазы, Драгие куклы по углам? К чему им сукна Альбиона И пышные чехлы Лиона На модных креслах и столах, И ложе шалевое в спальней? Не лучше ли в деревне дальней Или в смиренном городке, Вдали столиц, забот и грома, Укрыться в мирном уголке, С которым роскошь незнакома, Где можно в праздник отдохнуть!» О, если бы когда-нибудь Сбылись поэта сновиденья! Ужель отрад уединенья Ему вкушать не суждено? Мне видится мое селенье, Мое Захарово; оно С заборами в реке волнистой, С мостом и рощею тенистой Зерцалом вод отражено. На холме домик мой; с балкона Могу сойти в веселый сад, Где вместе Флора и Помона Цветы с плодами мне дарят, Где старых кленов темный ряд Возносится до небосклона, И глухо тополы шумят. Туда зарею поспешаю С смиренным заступом в руках, В лугах тропинку извиваю, Тюльпан и розу поливаю — И счастлив в утренних трудах; Вот здесь под дубом наклоненным С Горацием и Лафонтеном В приятных погружен мечтах. Вблизи ручей шумит и скачет, И мчится в влажных берегах, И светлый ток с досадой прячет В соседних рощах и лугах. Но вот уж полдень. — В светлой зале Весельем круглый стол накрыт; Хлеб-соль на чистом покрывале, Дымятся щи, вино в бокале, И щука в скатерти лежит. Соседи шумною толпою Взошли, прервали тишину, Садятся; чаш внимаем звону: Все хвалят Вакха и Помону И с ними красную весну… Вот кабинет уединенный, Где я, Москвою утомленный, Вдали обманчивых красот, Вдали нахмуренных забот И той волшебницы лукавой, Которая весь мир вертит, В трубу немолчную гремит, И — помнится — зовется славой,— Живу с природной простотой, С философической забавой И с музой резвой и младой… Вот мой камин — под вечер темный, Осенней бурною порой, Люблю под сению укромной Пред ним задумчиво мечтать, Вольтера, Виланда читать, Или в минуту вдохновенья Небрежно стансы намарать И жечь потом свои творенья… Вот здесь… но быстро привиденья, Родясь в волшебном фонаре, На белом полотне мелькают; Мечты находят, исчезают, Как тень на утренней заре. Меж тем как в келье молчаливой Во плен отдался я мечтам, Рукой беспечной и ленивой Разбросив рифмы здесь и там, Я слышу топот, слышу ржанье. Блеснув узорным чепраком, В блестящем ментии сиянье Гусар промчался под окном… И где вы, мирные картины Прелестной сельской простоты? Среди воинственной долины Ношусь на крыльях я мечты, Огни во стане догорают; Меж них, окутанный плащом, С седым, усатым казаком Лежу — вдали штыки сверкают, Лихие ржут, бразды кусают, Да изредка грохочет гром, Летя с высокого раската… Трепещет бранью грудь моя При блеске бранного булата, Огнем пылает взор, — и я Лечу на гибель супостата. Мой конь в ряды врагов орлом Несется с грозным седоком — С размаха сыплются удары. О вы, отеческие лары, Спасите юношу в боях! Там свищет саблей он зубчатой, Там кивер зыблется пернатый; С черкесской буркой на плечах И молча преклонясь ко гриве, Он мчит стрелой по скользкой ниве С цигарой дымною в зубах… Но, лаврами побед увиты, Бойцы из чаши мира пьют. Военной славою забытый, Спешу в смиренный свой приют; Нашед на поле битв и чести Одни болезни, костыли, Навек оставил саблю мести… Уж вижу в сумрачной дали Мой тесный домик, рощи темны, Калитку, садик, ближний пруд, И снова я, философ скромный, Укрылся в милый мне приют И, мир забыв и им забвенный, Покой души вкушаю вновь… Скажи, о сердцу друг бесценный, Мечта ль и дружба и любовь? Доселе в резвости беспечной Брели по розам дни мои; В невинной ясности сердечной Не знал мучений я любви, Но быстро день за днем умчался; Где ж детства ранние следы? Прелестный возраст миновался, Увяли первые цветы! Уж сердце в радости не бьется При милом виде мотылька, Что в воздухе кружит и вьется С дыханьем тихим ветерка, И в беспокойстве непонятном Пылаю, тлею, кровь горит, И всё языком, сердцу внятным, О нежной страсти говорит… Подруга возраста златого, Подруга красных детских лет, Тебя ли вижу, взоров свет, Друг сердца, милая Сушкова? * Везде со мною образ твой, Везде со мною призрак милый: Во тьме полуночи унылой, В часы денницы золотой. То на конце аллеи темной Вечерней, тихою порой, Одну, в задумчивости томной, Тебя я вижу пред собой, Твой шалью стан не покровенный, Твой взор, на груди потупленный, В щеках любви стыдливый цвет. Всё тихо; брезжит лунный свет; Нахмурясь топол шевелится, Уж сумрак тусклой пеленой На холмы дальние ложится, И завес рощицы струится Над тихо спящею волной, Осеребренною луной. Одна ты в рощице со мною, На костыли мои склонясь, Стоишь под ивою густою; И ветер сумраков, резвясь, На снежну грудь прохладой дует, Играет локоном власов И ногу стройную рисует Сквозь белоснежный твой покров… То часом полночи глубоким, Пред теремом твоим высоким, Угрюмой зимнею порой, Я жду красавицу драгую — Готовы сани; мрак густой; Всё спит, один лишь я тоскую, Зову часов ленивый бой… И шорох чудится глухой, И вот уж шёпот слышу сладкий,— С крыльца прелестная сошла, Чуть-чуть дыша; идет украдкой, И дева друга обняла. Помчались кони, вдаль пустились, По ветру гривы распустились, Несутся в снежной глубине, Прижалась робко ты ко мне, Чуть-чуть дыша, мы обомлели, В восторгах чувства онемели… Но что! мечтанья отлетели! Увы! я счастлив был во сне… В отрадной музам тишине Простыми звуками свирели, Мой друг, я для тебя воспел Мечту, младых певцов удел. Питомец муз и вдохновенья, Стремясь фантазии вослед, Находит в сердце наслажденья И на пути грозящих бед. Минуты счастья золотые Пускай мне Клофо не совьет; В мечтах все радости земные! Судьбы всемощнее поэт.

К живописцу *

Дитя харит и вдохновенья, В порыве пламенной души, Небрежной кистью наслажденья Мне друга сердца напиши; Красу невинности прелестной, Надежды милые черты, Улыбку радости небесной И взоры самой красоты. Вкруг тонкого Гебеи стана Венерин пояс повяжи, Сокрытой прелестью Альбана Мою царицу окружи. Прозрачны волны покрывала Накинь на трепетную грудь, Чтоб и под ним она дышала, Хотела тайно воздохнуть. Представь мечту любви стыдливой, И той, которою дышу, Рукой любовника счастливой Внизу я имя подпишу.

К ней («Эльвина, милый друг, приди, подай мне руку…») *

Эльвина, милый друг! приди, подай мне руку. Я вяну, прекрати тяжелый жизни сон; Скажи, увижу ли, на долгую ль разлуку Я роком осужден? Ужели никогда на друга друг не взглянет? Иль вечной темнотой покрыты дни мои? Ужели никогда нас утро не застанет В объятиях любви? Эльвина! почему в часы глубокой ночи Я не могу тебя с восторгом обнимать, На милую стремить томленья полны очи И страстью трепетать? И в радости немой, в блаженстве наслажденья Твой шёпот сладостный и тихий стон внимать, И тихо в скромной тьме для неги пробужденья Близ милой засыпать?

1816

«Заутра с свечкой грошевою…» *

Заутра с свечкой грошевою Явлюсь пред образом святым. Мой друг! остался я живым, Но был уж смерти под косою: Сазонов был моим слугою, А Пешель — лекарем моим.

Усы

Философическая ода *

Глаза скосив на ус кудрявый, Гусар с улыбкой величавой На палец завитки мотал; Мудрец с обритой бородою, Качая тихо головою, Со вздохом усачу сказал: «Гусар! всё тленно под луною; Как волны следом за волною, Проходят царства и века. Скажи, где стены Вавилона? Где драмы тощие Клеона? Умчала всё времен река. За уши ус твой закрученный, Вином и ромом окропленный, Гордится юной красотой, Не знает бритвы; выписною Он вечно лоснится сурьмою, Расправлен гребнем и рукой. Чтобы не смять уса лихого, Ты к ночи одою Хвостова Его тихонько обвернешь, В подушку носом лечь не смеешь, И в крепком сне его лелеешь, И утром вновь его завьешь. На долгих ужинах веселых, В кругу гусаров поседелых И черноусых удальцов, Весёлый гость, любовник пылкий, За чье здоровье бьешь бутылки? Коня, красавиц и усов. Сраженья страшный час настанет, В ряды ядро со треском грянет; А ты, над ухарским седлом, Рассудка, памяти не тратишь: Сперва кудрявый ус ухватишь, А саблю верную потом. Окованный волшебной силой, Наедине с красоткой милой Ты маешься — одной рукой, В восторгах неги сладострастной, Блуждаешь по груди прекрасной, А грозный ус крутишь другой. Гордись, гусар! Но помни вечно, Что всё на свете скоротечно — Летят губительны часы, Румяны щеки пожелтеют, И черны кудри поседеют, И старость выщиплет усы».

Из письма к кн. П.А. Вяземскому («Блажен, кто в шуме городском…») *

Блажен, кто в шуме городском Мечтает об уединенье, Кто видит только в отдаленье Пустыню, садик, сельский дом, Холмы с безмолвными лесами, Долину с резвым ручейком И даже… стадо с пастухом! Блажен, кто с добрыми друзьями Сидит до ночи за столом И над славянскими глупцами Смеется русскими стихами; Блажен, кто шумную Москву Для хижинки не покидает… И не во сне, а наяву Свою любовницу ласкает!..

Из письма к В.Л. Пушкину *

Христос воскрес, питомец Феба! Дай бог, чтоб милостию неба Рассудок на Руси воскрес; Он что-то, кажется, исчез. Дай бог, чтобы во всей вселенной Воскресли мир и тишина, Чтоб в Академии почтенной Воскресли члены ото сна; Чтоб в наши грешны времена Воскресла предков добродетель, Чтобы Шихматовым назло Воскреснул новый Буало — Расколов, глупости свидетель; А с ним побольше серебра И золота et cetera. Но да не будет воскресенья Усопшей прозы и стихов. Да не воскреснут от забвенья Покойный господин Бобров, Хвалы газетчика достойный, И Николев, поэт покойный, И беспокойный граф Хвостов, И все, которые на свете Писали слишком мудрено, То есть и хладно и темно, Что очень стыдно и грешно!