После того как познакомишься с подобным свидетельством – с одним из бесчисленных рассказов прошедшего через врата смерти, известных каждому поколению и поразительно схожих между собой, – обращаешься к другим источникам, к другим сообщениям о жизни засмертью с новой уверенностью и убеждённостью. Поскольку я воспитан и обучен в христианской традиции, я, естественно, думаю прежде всего о сказанном Христом: «Вы будете со мной… Я иду приготовить место вам… Я в Отце Моём, и вы во Мне, и Я в вас… В доме Отца Моего обителей много… Не касайтесь Меня, Я ещё не вознёсся… Великая пропасть пролегла меж ними». В этих и подобных им словах я прослеживаю сведения о структуре потусторонней жизни, такой, какой я её узнавал в течение тех дней, когда я пребывал вне своего тела; вот её существенные моменты: астральное тело, сохранение человеком по ту сторонусмерти памяти и своей идентичности, различные уровни сознания и развития, доброе и участливое обращение с вновь прибывшими за черту земной жизни, движение к познаванию созидательного принципа и стремление к соучастию в творящем сознании, Вселенной, Бога.

Обозревая опыт соприкосновения человечества с «потусторонней» жизнью, с тех пор как сведения об этом стали сохраняться, я был поражён постоянством всех сообщений как в отношении общих выводов, так и о самой структуре жизни засмертью. Разумеется, каждое поколение использовало при этом присущие ему образы, идиомы и символы, так же как и каждая национальная или расовая группа использовала при этом формы своей культуры. Но главное и существенное во всём этом было всегда одно и то же. Когда Иисус говорит: «Обителей много», – «Тибетская книга мёртвых» говорит о «Западном царстве, называющемся счастливым», о «Южном царстве, наделённом великолепием и славой», о «Восточном царстве превосходящего счастья», о «Срединном царстве плотно собранного», о «Первичном чистом свете». Майерс говорит о «семи ступенях», Бетти – о «том, что лежит дальше», Раймонд – о «тех, кто пробыл здесь дольше и знает больше». Знакомясь с этими свидетельствами непосредственного опыта, нельзя не прийти к выводу, что речь здесь всё время идёт об одних и тех же энергиях и структурах. Эти формы, в чём я совершенно убеждён, составляют суть самой природы, плана, цели и в конечном счёте самого осуществления жизни засмертью – всё более и более растущего, расширяющегося опыта осознания великолепия мироздания, духовной силы, совершенствования и радости.

Самые высокие умы, самые щедрые сердца, проницательнейшие интеллектуалы, благороднейшие души, занесённые в историю человечества, подтверждали, что жизнь после смерти продолжается, и намечали путь к её познанию. Неужели же я должен дать сбить себя с этого пути предвзятому критиканству со стороны умов и душ, что на порядок ниже? Почти полвека моя работа была полностью открыта для учёных, и я лично знал многих и многих из них. И никогда не было больших учёных среди тех, кто отрицал продолжение жизни за порогом смерти. Да я сомневаюсь и в том, что не столько повизгивание учёных низшего эшелона, сколько усилия мелких деятелей от религии определили преобладающую сегодня нашу неспособность поверить в то, что было ясно продемонстрировано в проблеме жизни, продолжающейся засмертью. Слишком долго, в течение многих веков, дубиноголовые изуверы, ханжи с закисшими душами и властолюбцы управляли своей паствой с помощью угроз наказания адом. Горизонты радости, свободы и безграничной Вселенной за чертой земной жизни были закрыты взору. Страх не притягивает – он отталкивает. Проповедь страха перед адом ничуть не меньше ответственна за общее неверие в продолжение нашей жизни, чем и всё остальное. Кто захочет поверить в жизнь после смерти, если это нечто неприятное?

Иногда бывает даже трудно себе представить, до каких пределов способны доходить и протестанты, и католики в своих проповедях страха перед адским огнём. Недавно, например, в одной католической церкви мне попался некий памфлет для прихожан, где я обнаружил такие слова: «Дитя, если ты попадёшь в ад, то там рядом с тобой всегда будет дьявол, чтобы бить тебя. Он будет бить тебя всегда, каждую минуту беспрерывно. От первого удара тело твоё покроется нарывами и язвами, как у Иова. После второго тебе станет вдвое хуже, чем Иову. А от третьего удара тебе будет в три раза хуже, чем Иову. Так каким тогда станет твоё тело, если дьявол будет бить тебя сто миллионов лет без передышки? Спроси завтра в семь часов вечера, что там делается с таким плохим ребёнком? Дьявол ответил: «Этот ребёнок горит в огне». Спроси опять через миллион лет, и получишь ответ: «Он горит». И сколько бы ты ни спрашивал, всегда получишь один ответ: «Он всё горит в аду!».

Протестантство ничуть в этом не уступит. На такой вымысел у него найдётся свой. Вот что написано в книге протестантских проповедей: «Когда ты умрёшь, только душа твоя будет испытывать мучения. Это будет адом для неё. Но в судный день душа твоя воссоединится с телом, и ты окажешься дважды в аду; душа твоя будет источать кровавый пот, а тело – мучиться смертными муками. В таком же пламени, как и у нас на земле, тело твоё будет вечно гореть не сгорая, по всем твоим жилам вечно будет растекаться боль, и каждый твой нерв станет струной, на которой дьявол будет вечно играть свою мелодию невыразимой адской скорби».

Разве могут люди, постоянно подвергаемые подобным проявлениям садизма и мании величия, порождённых расстройствами и беспокойством больного ума, смотреть вперёд, в будущую жизнь иначе, как с содроганием?

К счастью, достаточно много верующих не подвергается такого рода психопатологической обработке. И если они имеют лишь кое-какие смутные и боязливые представления о жизни в ином мире, то на это должны быть другие причины. Эти причины, я думаю, можно легко отыскать в образе жизни, который мы ведём – или, как иногда кажется, насильно вынуждены вести. Ежедневное добывание хлеба насущного, поддержание своего статуса в глазах окружающих, неизбежные рутинные заботы оставляют нам мало энергии для тех духовных усилий, которые могли бы привести нас к стойкой уверенности в жизни, не имеющей конца, уходящей в счастливую бесконечность. Даже ребёнок, услышавший от близких доброе и вдохновляющее наставление о будущей жизни в ином мире, скоро замечает, что сами родители в буднях мало обращают внимания на то, о чём они ему говорили, – они заняты другими делами и поглощены другими заботами. И только когда смерть приближается, только когда смерть приходит, только тогда, когда удар скорби уже обрушился и наступает осознание утраты, люди начинают понимать, что эти вещи значат много.

В первой мировой войне я потерял брата. Я скорбел о нём. Но я был тогда молод. Шли годы, я терял других любимых и близких мне людей и испытывал скорбь. Добрую часть деятельности священника и занятий медиума составляет общение с людьми, убитыми горем. Меня нельзя назвать незнакомым с горем.

Само чувство тяжёлой утраты – вещь сложная. Нельзя убитого горем человека утешить простым заверением в том, что его близкому, ушедшему в мир иной, хорошо.

Умом-то он, может быть, и знает об этом. Вера в благословенные и светлые новые возможности потусторонней жизни могла бы стать одним из краеугольных камней при сложении человеческого характера, но человек и тогда мог бы испытывать приступы непереносимого, казалось бы, горя. Нам надо отделить, нейтрализовать другие элементы, образующие подобные агонии, переживание тяжёлой утраты, для того чтобы знание о природе новой жизни на основе новой энергии могло оказывать своё врачующее и восстанавливающее силы действие.

Наша жизнь – такая, какой мы её проживаем, – состоит главным образом из эмоциональных взаимоотношений между людьми – симпатий и антипатий, притяжения и отталкивания. И в этом смысле жизнь каждого из нас состоит из жизней других. Когда же жизнь одного из нас очевидным образом устраняется из земного бытия, вся сложно переплетённая сеть взаимной зависимости и связи оказывается изменённой, следуют неизбежные болезненные изменения, и самые близкие к ушедшему люди затрагиваются его утратой больше всех. Если человек осознаёт узы, связывающие его с космической и духовной жизнью, с грандиозными перспективами, это может ослабить его боль, но не убрать её. В земной жизни наши духовные тела проходят своего рода инкубационный период, и наши земные, физические, тела обладают в ней своей немалой властью. Они имеют свои привычки, свои потребности, свои впечатления и стереотипы, свои пристрастия к привычным условиям и привязанности. Когда одна из этих цепочек в человеческом поведении должна быть существенно перестроена, мы неизбежно ощущаем боль.