Собственно, это я напросился единственным членом в экспедицию. Мой начальник, получив докладную, только рад был внезапному рвению и не возражал против продления инспекции. Тем более не противились на 1834 — наоборот, рады были спровадить дотошного эксперта. Лететь предстояло месяц; мне предложили улечься спать, но я предпочел не пропустить старт и выход на траекторию — единственное, ради чего и хотелось пережить заново детские воспоминания о первом полете до Нептуна и обратно, — и уложился уже сам, когда того потребовал корабельный вычислитель.

А проснулся через три недели. Под истошное завывание сирены и кроваво-красные огни диспетчерского пульта — ну точь-в-точь как в старинных земных фильмах. Вот только единственный сигнал с бортового вычислителя, транслировавшийся в мой мозг, заставил немедленно сорваться с места и помчаться к спасательной шлюпке. Разгерметизация грузового отсека.

Когда я ворвался в шлюпку и задраил дверь, корабль тряхнуло. Новое предупреждение порадовала еще меньше: «Неполадки в прямоточном тахионном ускорителе». На мои приказы разобраться в обстановке, шлюпка не отреагировала. Ей достаточно было сообщения о резком возмущении поля, возможно, от старой линии перехода. В нее и ударился корабль на скорости в две тысячи световых.

Мгновение — и я катапультирован; кораблю теперь самому придется решать возникшие проблемы. А секундами позже вой повторился вновь — разорвав гиперпространство, шлюпка оказалась в нескольких тысячах километров от какой-то планеты. № 2011, как было сообщено бортовым вычислителем, терраформирование начато три года назад, но ни свидетельства о сдаче планеты, ни комплексных данных нет. Скорость с третьей космической, коей обладает объект, аварийно покинувший линию перехода, стремительно падала, но планета уже заполнила собою экраны. А значит… «Аварийная посадка, немедленно вколите комплект лекарств № 2 и погружайтесь в скафандр. До столкновения с поверхностью осталось двести шестьдесят восемь секунд… двести шестьдесят четыре секунды…»

Я послушно пшикнул в плечо капсулу и спешно принялся упаковываться в скафандр. Гелий залил свободное пространство вокруг меня, с шипением вытравливая воздух. Грудь сдавило, мне было рекомендовано глубоко дышать — под непрерывное «шестьдесят четыре секунды, шестьдесят две секунды…» я несколько раз вздохнул, заполняя гелием легкие. И в этот момент счет завершился.

Удар, еще удар. Тряхнуло так, что скафандр сорвался с ложемента и стукнулся о стену. Гелий вытек, меня выбросило, ударило обо что-то. В бортовые окна виднелась пустыня до горизонта, засушенные зноем деревца, чащобу которых пропарывала носом шлюпка. Затем новый удар, еще один, свист выходящего (или входящего) воздуха — и темнота.

Наверное, я долго пробыл без сознания. Ибо когда очнулся, шлюпка успела залатать пробоину и теперь восстанавливала поврежденный вычислитель и кабели питания. Я пошевелился, медленно приходя в себя.

Боль улетучивалась, частицы лекарственного комплекта, проникшие в кровь, разносились по организму, заживляя многочисленные колотые ранения и отдавая приказ клеткам быстрее делиться. Я попытался подняться; нет, вроде до переломов дело не дошло — можно сказать, отделался легким испугом. Выглянул в окно.

Окружающее меня пространство впечатляло. Вернее, то, что произошло с ним, после моей посадки. Тот чахлый густой лесок, что рос здесь прежде, исчез, его место занимала — насколько хватало глаз — выжженная, покрытая слоем легкого пепла угольно-черная пустошь. Вдалеке, там, где неспешно собирался вечер, еще виднелось слабое зарево, однако и оно вскоре исчезло; стоило только подняться легкому ветерку, как пепельная пыль взмыла в воздух.

Я обратился к вычислителю, но тот упорно молчал. Единственным, что могло утешить меня хоть как-то, была надпись на неповрежденном экране: «Системный сбой, ведется предварительный анализ возникших проблем». В переводе на русский это означало, что ЭВМ не отключилась совсем, но была в состоянии более-менее исправить полученные повреждения. Мне оставалось только ждать.

Я проверил оборудование шлюпки, связь не работала, ни один из дублирующих передатчиков, но теперь я надеялся на уже приходящий в себя вычислитель. В аптечке нашлись антидепрессанты, добрый запас минералки и полулитровая фляга неплохого вина, а также белковый синтезатор. Продуктов не было.

Ну конечно: спустя две минуты я нашел тому подтверждав ния — ящик инструментов, забытый рабочими в багажном отсеке. Именно разлетевшиеся ключи разрубили кабели питания вычислителя, повредили один из передатчиков и довели шлюпку до «инсульта». Я собрал их обратно в ящик: жаль, нет опыта обращения, иначе бы находке только порадовался. А так приходилось надеяться только на ресурсы выживания вычислителя.

Вычислитель ожил через три дня: пискнув, экраны погасли, и система наконец перезапустилась. С нетерпением ждал я результатов Сканирования местности; но все переживания оказались напрасны. В ближайшее время мне не придется сидеть законсервированным в шлюпке, воздух на 2011 вполне пригоден для человека. С единственным «но»: процентный состав кислорода выше земного — около тридцати. Видимо, это и вызвало столь бурную реакцию при посадке — единственной искры хватило, чтобы уничтожить все чащобы до самого горизонта. Как бишь его… «паркетного дерева», уточнил вычислитель. Некая разновидность туземного баньяна, оккупировавшая почти половину площади единственного суперконтинента планеты, кем-то образно названного Гондваной. Который в свою очередь занимал половину поверхности планеты, чем и объяснялся крайне засушливый климат 2011.