— Мы собираемся попросить у вас кое-что взаймы, — продолжал Роберт. — Зерна, татотравок — столько, чтобы хватило до урожая, и пару-тройку голов скота. Ну как, дадите?

Если не считать Билла Белобрысого, который, сгорбившись у очага, бормотал свое: «Гребем кругом, кругом гребем, кругом», — Блэкни продолжали хранить молчание. Таращились и без того выпученные голубые глаза, лица побагровели, пожалуй, больше обычного, тряслись под длинным крючком широкие дряблые губы.

— Мы только попусту теряем время, — сказал Эзра.

Роберт вздохнул.

— Что ж, друзья, у нас не остается иного выхода… Мы просто вынуждены забрать то, что нам необходимо. Но мы заплатим, как только сможем, причем вдвое против того, сколько все это стоит. Если вам понадобится наша помощь, приходите в любое время. Я уверен, мы снова станем друзьями. Мы должны быть друзьями. Ведь, кроме нас, на этой планете никого нет. Мы…

Эзра подтолкнул Роберта локтем и увлек прочь. Они взяли фуру с лошадьми, подводу с парой быкоблюдков, съестные припасы, коров и овец, годовалого бычка и барана-стригунка, несколько рулонов ткани, семена. Никто им не мешал, не пытался задержать. Роберт оглянулся и долго смотрел на молчаливых Блэкни. Впрочем, вскоре он отвернулся и стал глядеть вперед, на дорогу.

— Хорошо, что наш дом у них на виду, — заметил Хаякава ближе к вечеру. — Он служит как бы посгоянным напоминанием. Я убежден: рано или поздно они к нам придут.

Блэкни пришли гораздо раньше, чем он думал.

— Как я рад видеть вас, друзья! — радостно приветствовал их Роберт.

Они же схватили его и неумело связали. Потом, не обращая внимания на его вопли: «За что? За что?» — ворвались в новый дом, выволокли наружу Суламифь, Микихо и малютку, вывели на волю всех животных, но ничего больше не взяли. Потом взялись за печь — они разворотили ее, разбросали повсюду тлеющие уголья, зажгли кто ветку, кто щепку, кто жгун. Вскоре дом охватило пламя.

Казалось, Блэкни окончательно обезумели. Багровые лица, глаза вот-вот выскочат из глазниц, дикие вопли — ничего не разберешь. Эзру, который работал под навесом и прибежал на шум, повалили наземь и принялись дубасить поленьями и палками. Когда Блэкни утихомирились, стало ясно, что ему больше не встать. Микихо протяжно эавыла.

Роберт на какой-то момент прекратил сопротивляться. От неожиданности Блэкни ослабили хватку, он вырвался и с криком: «Инструменты! Инструменты!» — бросился прямо в огонь. В тот же миг со страшным грохотом обрушилась крыша. Суламифь потеряла сознание. Тонюсенько, пронзительно заверещал младенец.

Блэкни словно очнулись — быстро обложили навес со всеми механизмами и инструментами, мусором и хламом и, не мешкая, подожгли.

Пламя поднялось до небес.

— Неправильно, неправильно, — твердил на обратном пути Боб Рыжий.

— Плохое дело, — соглашалась Мэри Коротышка.

Суламифь с Микихо кое-как плелись следом за Блэкни. Ребенка несли Мэри Верзила. Она напевно мурлыкала:

— Ребенок малышка, ей-ей.

Старый Билл Белобрысый никак не мог избавиться от сомнений.

— Быть дурной крови, — сказал он и пустился в размышления вслух: — Женщины других нарастят больше ребенков. Молчок, молчу. Учить их как следует. Пусть никак не смешноходят, так-то. — Он закивал, широко осклабился и уставился в окновид.

— Неправильно было. Неправильно. Еще один дом. Небыть никогда еще один дом, ни второй, ни третий. Ей-ей! Небыть никогда других, как этот Дом. Нет.

Он посмотрел вокруг, охватил взглядом стены в трещинах, просевшие полы, провисшую крышу. В воздухе слегка попахивало гарью.

— Дом, — произнес он блаженно. — Наш Дом!

Есть в Москве несколько домов, облик которых сложился не только по архитектурному замыслу, но и в связи с таким житейским обстоятельством, как смерть от инсульта семидесятитрехлетнего старика. Их начинали строить как высотки, но после пятьдесят третьего года быстро заверши-ли, отказавшись от средней, собственно высотной, со шпилем, части. Так они и остались: плоские мощные квадраты с невысокими башенками по углам, остановленные на полпути к небу символы величия маленького покойника. В некоторых из угловых башен живут люди, там помещаются крайне неудобные, но невероятно изысканные квартиры, двухкомнатные, но при этом двухэтажные, с тесными кухнями, самодельными ванными и уборными, заставленные и заваленные, естественно, старо-московским барахлом.