Отбросив в сторону кусок породы, на который наткнулась дрель Гарденера, перед тем как сломаться, Бобби, наконец, обнаружила линию на поверхности корабля — одну-единственную линию на всем этом огромном, невыразительном пространстве. Смотря на нее, Гарденер понял возбуждение Бобби. Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее.

— Лучше не надо, — твердо сказала она. — Помни о том, что произошло.

— Оставь меня в покое, — сказал Гарденер. Он оттолкнул руку Бобби и прикоснулся к этому желобку. В его голове была музыка, но она была приглушенной и быстро затихла. Ему показалось, что он чувствует, как его зубы часто дрожат в своих гнездах, он подозревал, что он потеряет многие из них ночью. Но это было неважно. Он хотел прикоснуться к нему; он прикоснется к нему. Это был вход внутрь; они были здесь ближе к Томминокерам и их секретам, чем когда-либо, их первый действительный признак был в том, что эта невероятная штуковина не была монолитной на всем своем протяжении (а должна была бы, пришла ему в голову мысль: вот была бы космическая шутка, если бы так и было). Прикасаться к нему было все равно что прикасаться к отвердевшему звездному свету.

— Это люк, — сказала Бобби. — Я знала, что он здесь! Гарденер ухмыльнулся ей.

— Мы сделали это, Бобби.

— Да, мы сделали.

— Насколько он большой, как ты думаешь?

— Не знаю. Я думаю, мы могли бы сегодня выяснить. Будет лучше всего, если мы так сделаем. Времени осталось мало, Гард.

— Ты о чем?

— Изменился воздух над Хэвеном. И это сделало оно. — Бобби постучала костяшками пальцев по поверхности корабля. Раздался слабый, напоминающий колокол звук.

— Я знаю.

— Людей от него тошнит, когда они приходят сюда. Ты видел, какой была Энн.

— Да.

— Она была защищена до некоторой степени ее металлическими коронками. Я знаю, это звучит глупо, но это правда. Она уехала в дьявольской спешке.

Ну да? Неужели?

— Если бы это было все — воздух, отравляющий людей, приезжающих в город, это уже было бы достаточно плохо. Но мы уже не сможем уехать, Гард.

— Не сможем?

— Нет. Я думаю, ты смог бы. Тебе было бы плохо в течение нескольких дней, но ты смог бы уехать. Меня бы это убило и очень быстро. И вот еще что: мы долго были осаждены постоянно жаркой погодой. Если погода изменится — если подует достаточно сильный ветер — нашу биосферу унесет в Атлантический океан. Мы будем, как стая тропических рыб, помещенных в закрытый бак и лишенных воздуха. Мы погибнем.

Гард покачал головой. — Погода изменилась в тот день, когда ты пошла на похороны той женщины, Бобби. Я помню. Было ясно и ветрено. Тогда с тобой и приключилась эта невероятная, по-твоему, вещь — ты получила солнечный удар после всей этой жары и духоты.

— Все изменилось. «Превращение» ускорилось.

— Неужели они все умрут? — удивился Гарденер. ВСЕ они? Или только ты и твои друзья, Бобби? Те, кто вынужден носить сейчас грим?

— Я слышу сомнения в твоей голове. Гард, — сказала Бобби. Это прозвучало наполовину раздраженно, наполовину забавно.

— В чем я сомневаюсь, так это в том, что все это может действительно произойти, — сказал Гарденер. — На хер. Пошли. Копай, детка.

К трем часам Гард увидел круглый желобок, который был примерно шесть футов в диаметре. Как крышка канализационного люка. И здесь был знак. Он смотрел на него, удивляясь, но, наконец, он должен был дотронуться до него. Теперь музыка в его голове звучала громче как утомительный протест или утомительное предупреждение — предупреждение убраться от этой вещи, пока ее защита не утратит силу полностью. Но ему было нужно дотронуться до него, убедиться в его реальности.

Передвигая пальцы по этому, почти китайскому символу, он думал: Создание, жившее под светом другого солнца, придумало этот знак. Что он означает? НЕ НАРУШАТЬ ГРАНИЦУ? МЫ ПРИШЛИ С МИРОМ? Или, может быть, это плагиат, чужая версия ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК, СЮДА ВХОДЯЩИЙ?

Он был вдавлен в металл корабля, как барельеф. Простое прикосновение вызвало серию суеверных страхов, которые он никогда не испытывал до этого момента; он бы рассмеялся, если бы шесть недель назад кто-нибудь сказал ему, что он может ощущать подобное — как пещерный человек, наблюдающий затмение солнца, или средневековый крестьянин, глядящий на появление того, что в конце концов стало известно как комета Галлея.

Создание, жившее под светом другого солнца, придумало этот знак. Я, Джеймс Эрик Гарденер, родившийся в Портленде, штат Мэн, Соединенные Штаты Америки, Западное полушарие Земли, прикасаюсь к символу, придуманному и созданному Бог знает каким живым существом на расстоянии в страшно подумать сколько световых лет. Боже мой, Боже мой. Я дотрагиваюсь до иного разума!

Мы действительно входим внутрь? Он почувствовал, что его нос снова стал кровоточить, но даже это не смогло заставить его убрать руку от символа; кончики его пальцев непрерывно блуждали по его гладкой, непознаваемой поверхности.

Точнее, собираешься ли ты ПОПРОБОВАТЬ войти внутрь? Даже зная, что это может — и, возможно, так и сделает — убить тебя? Ты вздрагиваешь всякий раз, когда дотрагиваешься до этой штуки; а что может произойти, если ты будешь настолько глуп, чтобы войти внутрь? Оно может заставить эту чертову твою стальную пластину вибрировать с какой-нибудь частотой, и твоя голова разлетится на части, как гнилая репа от пластинки динамита.

Не слишком ли ты о себе беспокоишься для человека, который не так давно был на грани самоубийства, а, дружочек? Он подумал и ухмыльнулся назло себе. Он убрал пальцы от символа, потряс ими, чтобы избавиться от дрожи, как будто стряхивал здоровую соплю.