Мне известно, что в Москве есть памятники Пушкину и Гоголю [14] , стоят они не рядом и даже не на одной улице, но после прочтения этого экспромта мне представилось, что памятники стоят рядом. Разумеется, по скульптуре я знакома с чертами лица Пушкина и Гоголя, и тем легче мне представить их рядом. Экспромт Гиляровского произвел на мое воображение весьма сильное впечатление, и, когда я вспоминаю его, мне представляется следующая картина:

Николай Васильевич, словно чем-то недовольный или кем-то обиженный, сидите поникшей головой, — очень напоминает мне большую птицу, озябшую и промокшую в дождливый осенний день. Сидит эта большая птица на пьедестале, с безжизненно опущенными крыльями. Быть может, Гоголь дремлет, быть может, он относится с полным безразличием ко всему окружающему.

Дует холодный ветер, сеет, как сквозь сито, мелкий, пронизывающий дождь, а Николаю Васильевичу, этой большой птице, некуда спрятаться, он только может опустить голову и думать свою вечную думу. А рядом (как мне представляется) возвышается памятник Пушкину. Он держится твердо и стройно, со сбитой на затылок шляпой и весело смотрит на Гоголя. Выражение лица у Пушкина добродушно-задорное, чуть-чуть молодцеватое. Мне так и кажется, что Пушкин сейчас подбоченится и, улыбнувшись своей широкой улыбкой, спросит: «Что же это вы, Николай Васильевич, столь приуныли? Я от всей души смеялся над вашим „Ревизором“ — очень они забавны, этот дурак городничий, прощелыга Хлестаков и прочие персонажи. Да посмотрите же на меня, Николай Васильевич». —«Э-э, — сказали мы с Петром Ивановичем», — уныло отвечает Гоголь, не поднимая головы.

Продолжает дуть холодный ветер, сеет осенний мелкий дождь. Пушкин по-прежнему глядит бодро и весело на своего собрата по перу, но Гоголь тихо дремлет: может быть, обдумывает, как лучше написать «Мертвые души», в каком освещении выставить «херсонского помещика» Чичикова…

Позднее я ознакомилась со статуей Пушкина и узнала, какая у него поза на пьедестале. Однажды мы с М. Н. подходили к памятнику поэта и я имела возможность ознакомиться с нижней частью памятника: обошла вокруг него, а затем вместе с М. Н. мы взобрались на ступеньки пьедестала, и я даже достала рукой до слов «Пушкину» и «калмык». К сожалению, на улице собралась такая большая толпа прохожих, что мы вынуждены были спуститься с пьедестала, не желая привлекать к себе еще большего внимания.

Мне кажется, что теперь я представляю Пушкина таким, каким он изображен на памятнике. Теперь я знаю, что шляпу он держит в руке, которую откинул назад.

О Герцене я знаю по его книге «Былое и думы», а также и из других источников. Поэтому у меня не всегда бывает одинаковое представление о нем. Я могу представить его и взрослым, и маленьким мальчиком.

Однажды я читала о том, что, будучи маленьким мальчиком, Герцен очень любил «умирать», когда отказывались исполнять его капризы. И вот мне представляется большая комната, пол которой устлан толстым ковром. На ковре лежит Саша, совершенно неподвижно, с закрытыми глазами, со сложенными на груди руками. На нем коротенькие бархатные панталончики и такая же бархатная курточка. Он «умер». Но вдруг он вскакивает и с криком убегает из комнаты — сделал же он это потому, что его мать — Луиза Ивановна сказала: «Люди, Саша умер, возьмите и похороните его»…

Мне не приходилось читать, в какой обстановке Саша «умирал», мне просто представляется такая комната, которую я только что описала. Мне никогда не приходилось осматривать бюст Герцена, и никто не говорил мне, каков он на портрете, но благодаря книге «Былое и думы» он представляется мне всегда задумчивым, серьезным и в то же время очень милым человеком.

Когда-то давно я читала стихи С. Я. Надсона «На могиле Герцена»:

Цоколь этого памятника (который, судя по стихам, находится на кладбище в Ницце) представляется мне в виде большого мраморного куба, возвышающегося над землей метра на два: цоколь гладко отполирован — я как бы ощущаю рукой эту гладкую и прохладную мраморную поверхность. На цоколе возвышается отлитая из бронзы фигура человека. Раньше я осматривала бронзовые статуи, что дает мне возможность тактильно представить бронзовые фигуры.

Черты лица этого бронзового человека представляются мне не крупными, не грубыми, т.е. не поражают мои пальцы резко выраженными линиями; они кажутся мне правильными, с мягкими линиями. Кажется, что губы плотно сжаты, вокруг них я ощущаю морщинки скорби. Глаза полураскрыты, что и придает лицу выражение раздумья. Общее же выражение лица — мягкая грусть. Мне кажется, что, если бы я смогла осмотреть эту фигуру, сразу бы сказала: «Это Герцен». Конечно, это мог бы быть и нё Герцен, но таким мне представляется его памятник. Я как будто всем своим телом ощущаю и знойное дыхание ветра, о котором Надсон пишет: «и знойный мистраль шелестит и вздыхает»; да, я действительно ощущаю, как теплые волны мистраля обдают бронзовую фигуру Герцена.

В общем Герцен представлялся мне но характеру меланхоликом. Каково же было мое удивление, когда я узнала из книги психологии проф. Теплова, что у Герцена был сангвинический темперамент.

Однажды меня познакомили с одной незрячей женщиной — учительницей школы слепых. В то время я еще была подростком. Эта женщина очень понравилась мне. У нее были ласковые, приятные руки; казалась она мне подвижной, веселой и такой мягкой — даже при порывистых движениях. Представлялась она мне очень славной, доброй и большой умницей. Я полюбила ее, мне стало казаться, что она очень хорошенькая лицом. Я стала думать, что у нее чрезвычайно нежное лицо с красивым румянцем, а глаза хотя и не зрячие, но открытые, чистые и голубые. Я еще не знала, какие у нее волосы, но представляла их пышными, вьющимися. И этот созданный моим воображением образ представлялся мне в течение нескольких лет.

Но однажды к слову пришлось, и я у кого-то из зрячих спросила о наружности этой женщины. Мне сказали, что у нее не очень белое лицо, что она носит тёмные очки и поэтому трудно разобрать, какие у нее глаза — черные или темно-карие. Ее волосы я осмотрела сама: они не были вьющимися, не пышные, наоборот, прямые и не очень густые. Мне стало жаль, что внешность этой хорошей женщины не такая, какой я ее представляла. Тогда я стала думать, что у нее должен быть чудесный сильный голос, я не представляла себе красоты без подобных атрибутов. Мне сказали, что у нее приятный голос, хорошая дикция, но все же особенной красотой голос ее не отличается.