Шрифт:
Ледокол шел на помощь.
Начальник экспедиции на ледоколе «Красин» профессор Рудольф Лазаревич Самойлович писал:
«Весь день продолжалась борьба со льдом. Приходилось долбить всеми машинами с полного хода. Попадался такой тяжелый лед, что мы теряли надежду преодолеть его. Оставалось одно: пока есть возможность — долбить, долбить эту преграду.
За вторую вахту прошли только 5 миль.
За третью вахту продвинулись всего на 1,5 мили.
За полчаса прошли на половину длины корпуса ледокола».
Пятьдесят метров за полчаса, сто метров в час. Обломана лопасть левого винта, повреждено рулевое управление. Но «Красин» не сдавался, и «Красин» спас итальянцев.
«Русские дали европейской цивилизации первый урок»; «Мы смотрели на Россию, широко открыв от удивления глаза», — писали иностранные газеты. Весь мир в те дни рукоплескал подвигу советских полярников — подвигу моряков, летчиков, ученых.
Ледокол «Красин», передав спасенных людей на борт итальянской плавучей базы «Читта ди Милано», зашел в Ставангер и Берген, чтобы устранить повреждения, полученные в борьбе со льдами, чтобы запастись углем и вновь идти на поиски людей, унесенных дирижаблем.
Прошло уже много недель с тех пор, как пропал без вести «Латам». Но в Норвегии не хотели верить в гибель своего национального героя.
Самойлович вспоминал позднее, как вслед «Красину», уходившему а море, норвежцы кричали:
— Спасите Амундсена! Верните нам нашего Амундсена!
Наверное, мы никогда не узнаем, что произошло. Через два с половиной месяца норвежские рыбаки выловили в море поплавок с надписью «Латам-47». Но лишь через шесть месяцев было официально признано, что надежды больше нет, — Норвегия почтила память своего любимого сына двухминутным молчанием...
Через сорок лет в городе Тромсё, из гавани которого стартовал «Латам», по инициативе Нобиле воздвигли памятник. На нем имена погибших итальянцев и имена экипажа «Латама».
Умберто Нобиле: «Ему было суждено исчезнуть в полярном небе, чтобы стать легендой».
Люди создали легенды о великом норвежце. Сам же Амундсен, подводя итоги в книге «Моя жизнь», писал: «Чудесные силы содержит тело человека, который — как, например, я — с юности живет в разумных гигиенических условиях и вследствие этого сохраняет себя таким, каким создала его природа... Отвага, сила воли, непоколебимая вера — эти качества привели меня ко многим достижениям, невзирая на окружающие меня опасности».
«Еще молод мир, если он порождает таких сынов», — сказал об Амундсене Фритьоф Нансен.
ЭРА ПОЛЕТОВ
Когда Кук и Пири шли к полюсу, крылья авиации еще не окрепли. Каждый полет казался аттракционом. «Сегодня! Только один день!» — извещали афиши.
И продавали билеты на трибуны летного поля, и зрители заключали пари: взлетит — не взлетит, убьется — не убьется, и долго-долго разгонялись неуклюжие «этажерки», пытаясь победить земное притяжение...
А всего через пять лет российский морской летчик, поручик по Адмиралтейству Ян Иосифович Нагурский впервые поднял самолет в небо Арктики!
Три полярные экспедиции одновременно пропали без вести в 1912 году: Седова — на «Святом мученике Фоке», Русанова — на «Геркулесе», Брусилова — на «Святой Анне».
Прошло два года, а об их судьбе не было ничего известно. Правда, в октябре 1913 года со «Святого Фоки» вернулась группа моряков. Сведения, которые они сообщили, были весьма тревожными: Седов зимовал у Новой Земли, уголь на судне кончался. И Седову, а наверное, и Брусилову и Русанову нужна была помощь.
Летом 1914 года из Александровска-на-Мурмане вышел пароход «Печора», на борт которого погрузили гидроаэроплан «Морис Фарман», купленный Нагурским в Париже. Может быть, с воздуха удастся обнаружить следы исчезнувших экспедиций?
«Летательный аппарат» весил всего четыреста пятьдесят килограммов и мог поднять триста. С мотором мощностью 70 лошадиных сил он развивал скорость около 100 километров в час.
«Печора» доставила спасательную экспедицию к берегам Новой Земли.
«Сборка гидроаэроплана, — писал Нагурский, — происходила при исключительно тяжелых условиях: на берегу, совершенно открытом, при сильном тумане. Шел дождь со снегом. После ночи гидроаэроплан был покрыт льдом».
Вместе с мотористом Евгением Владимировичем Кузнецовым Нагурский совершил пять разведывательных полетов и провел в воздухе около 11 часов, причем однажды удалился от суши на 100 километров.
«Приборы, какими я пользовался, были самые примитивные, — вспоминал позже летчик. — Кабины не было. Над нами висело неизведанное небо, дули неизвестные ветры и скрещивались неисследованные воздушные течении».
Не все проходило гладко: лопнул винт, а потом и запасной, получил пробоину поплавок. Однажды на высоте 500 метров отказал мотор: «Шатун третьего цилиндра у самой головки сломался, главный вал оказался погнутым». Счастье, что это произошло вскоре после взлета. Нагурскому удалось спланировать на воду, а шлюпки, посланные с корабля, дотащили беспомощный аэроплан к берегу.