— Я тоже польщена, но слишком утомлена.

И с тоской посмотрела на свою палатку.

— Не выдумывай. Для тебя это — обычный рабочий день. Именно ты и должна была бы настаивать на участии в местном празднике.

Мур старался не обращать внимания на судороги в ногах после долгого перехода, впрочем, как и на неровный характер Сандры.

— У тебя сейчас не десять человек, а только один… А у меня одна ты, — пробормотал он. Лучше пойти куда угодно, хоть в деревню, чем остаться наедине с ней, есть рис и не замечать этой напряженности.

— Прекрасно. Но должна тебя огорчить — ты уже пропустил День поклонения вороне, собаке и святой корове. И учти, здесь из трехсот шестидесяти пяти дней каждый третий — праздник.

— А что такое Мох Пуджья?

— День поклонения самому себе. Подходит?

— Кому — тебе или мне?

— Мне, конечно. Ты доктор — и так стараешься для других.

— А я как-то не заметил, чтобы ты поклонялась самой себе.

— Ну что ж. Я и не должна этого показывать. — Голос Сандры прозвучал резко.

Кибо зажег фонарь и снова закашлялся.

Ричард нахмурился и пообещал ему приготовить лекарственный сироп. Сандра вошла в свою палатку, куда Кибо уже отнес кастрюлю с горячей водой.

Сандра зажгла фонарь, сняла свитер, майку, брюки и прошла в угол. Нижнее белье вскоре полетело туда же, и она стояла нагая, вздрагивая всякий раз, когда мокрая губка прикасалась к телу.

На стенке палатки была видна ее тень: длинные ноги, плоский живот, маленькие холмики грудей, и сердце Ричарда бешено забилось.

Он попытался убедить себя, что это обычная реакция мужчины на обнаженную женщину. Но если Сандра — обычная женщина, то он не кто иной, как Эдмунд Хиллари, впервые штурмующий Эверест. Лучше бы пойти в свою палатку, тоже раздеться и помыться, но Мур стоял, как приклеенный.

Движения Сандры были так грациозны, что он просто не мог отвести от нее глаз. Как бы ему хотелось откинуть полог палатки, взять губку и отбросить ее. Он бы сам намылил эти изящные плечи, потом чуть ниже, еще ниже…

Он собрался с силами и отправился к себе, когда Сандра уже вытиралась. Яростно надраивая кожу, Мур спрашивал себя, кого же он жаждет. Проводник — это кто? Немного гейша, немного суперженщина. Он же хотел только Сандру. А не слишком ли он замахивается, он что, не видит, как на ее лице ясно написано: не подходи!

Но когда они встретились перед тем, как идти в деревню, у нее было другое лицо. Может, то виноват обманчивый свет луны? Он не знал.

— Ты так здорово пахнешь, — сказала Сандра, втягивая воздух.

Он обнял ее.

— А ты похожа на богиню Лакшми, светящуюся в темноте.

Девушка засмеялась, и они, взявшись за руки, пошли за Кибо через поляну к лесу…

— Лакшми сама по себе не светится. Ее путь освещают огнями.

Мур крепко сжал ее руку и потер ладонь большим пальцем.

— Кибо освещает твой путь фонарем. Тебе мало?

— Для меня — вполне. Но не для Лакшми. Для нее убирают дома, украшают их гирляндами цветов, если хотят, чтобы предстоящий год был щедрым.

— Прекрасно. А ты чем одаришь меня, если я украшу цветами свою палатку? — спросил он, привлекая ее к себе.

Потом они молча шли по тропе, следуя за фонариком. Слышала ли она, что он сказал?

— Я не могу обещать тебе…

— А я и не прошу обещаний…

— О, Ричард. — Эта мольба вырвалась из глубины сердца.

— Забудь мои слова. Извини. Видимо, есть что-то, чего я не понимаю, чего не знаю о тебе.

— Да, — призналась Сандра, глядя на деревенские огни, показавшиеся сквозь деревья.

Кибо привел их в дом семьи Такури. Вес его обитатели выстроились у дверей по возрасту — примерно от восьмидесяти лет до самых малышей.

— Намаете! — кричали они.

Мур и Сандра сложили ладони и поклонились.

— Намаете, — ответили они.

Их окружила толпа смеющихся детей и взрослых, которые повели почетных гостей в дом. Мебель была сдвинута к стенам, и все расселись на полу, где рисовыми зернами был очерчен святой семейный круг, яркими порошками — мандала — обозначены круги для каждого члена семьи и один — для бога смерти Яма.

Мур взглянул на Сандру.

— Рядом с этим кругом я и сяду, — вызвался он.