Мастертон показал на стену, на которой ровными большими кроваво-красными буквами тянулась длинная, полная отчаяния мольба:

«Я хочу, чтобы меня поймали. Не позволяйте мне резать их. Мне это не нравится. Святые велят мне резать их, но я не хочу верить…»

Поднявшись с постели, Лэш подошел к двери, открыл ее и направился в гостиную. Занавески на большом окне были раздвинуты. Бледный фосфоресцирующий лунный свет за стеклом падал на пенящиеся гребни волн. Мебель стояла в полутени, словно на картинах Магритта. [10] Лэш сел на кожаный диван и оперся локтями о колени, задумчиво глядя на море.

Днем, когда Фогель вывел его через ряд одинаковых коридоров и боковые двери на Пятьдесят пятую улицу, Лэш ощущал в основном злость. Словно в красном тумане, он шел к парковке, чувствуя, как подсыхает на волосах проводящий гель. По пути Лэш выбросил всю литературу, которую техник с извиняющимся выражением на лице сунул ему в руки. Впрочем, к вечеру, когда он съел легкий ужин, проверил сообщения на автоответчике, поговорил с замещающим его доктором Клайном, гнев начал проходить, оставив после себя лишь пустоту. А когда Лэш наконец лег в кровать, пустота эта начала превращаться в нечто совсем иное.

Сидя на диване и глядя на море, он снова вспомнил слова доктора Аликто: «Вы видели много страшного, но оно вовсе не повлияло на вас и вашу работу».

Лэш закрыл глаза, до сих пор не в силах поверить в случившееся. Идя утром в «Эдем», он ожидал многого, но только не того, что его отвергнут. Да, он отнесся к этому просто как к некоему испытанию — бесцветный Фогель и назойливый, даже слегка пугающий доктор Аликто не знали настоящей цели его визита. Впрочем, это не смягчало боли поражения. Он вернулся из «Эдема», не узнав ничего нового об Уилнерах и Торпах. Но тихий, сладкий, словно мед, голос старшего диагноста по-прежнему звучал в ушах:

«Иногда люди, которые постоянно видят страшные вещи, не реагируют на них так, как должны. Вместо этого они отрицают их, пытаются игнорировать. И какое-то время спустя начинают блуждать в потемках…»

В течение многих лет занимаясь психоанализом и лечением, Лэш предусмотрительно избегал направлять тот же прожектор на себя самого — рассуждать о том, что движет им или сдерживает его, размышлять над собственными мотивами, сколь бы хороши или плохи они ни были. Но теперь, когда он сидел в темноте, ему в голову приходили именно такие мысли.

«Что склонило вас к тому, чтобы уйти? Какое-то особое задание, слишком неприятное дело? Какая-то ошибка или неверная оценка с вашей стороны? Может, нечто такое, что повлияло и на вашу личную жизнь?»

Лэш встал и прошел по коридору в ванную. Он зажег свет, открыл шкафчик под умывальником и присел. Там, за запасными бутылками с шампунем и упаковками бритвенных лезвий, стояла маленькая коробочка. Достав ее, он поднял крышку. Коробочка была наполовину заполнена маленькими белыми таблетками — секоналом, который подарил ему много лет назад коллега-агент, конфисковавший его во время обыска в квартире подозреваемого в отмывании денег. Когда Лэш переехал в этот дом, он собирался спустить лекарство в унитаз, но почему-то так и не сделал этого. Снотворное осталось в темном углу под раковиной, почти забытое. Прошло три года, но Лэш был уверен, что таблетки не просрочены. Взяв горсть, он раскрыл ладонь и взглянул на них.

А потом он ссыпал таблетки обратно в коробочку и спрятал ее в шкафчик. Если бы он принял их, вернулись бы тяжелые дни: те месяцы перед тем, как он ушел из ФБР, и сразу после. Но ему не хотелось воскрешать их. Никогда.

Выпрямившись, он вымыл руки, глядя на свое отражение в зеркале.

С тех пор как он переехал сюда и открыл частную практику, он снова обрел способность нормально спать. Он мог бы завтра отказаться от всего и вернуться к своим консультациям. А сон вернулся бы к нему.

Впрочем, он почему-то знал, что не сделает этого. Ибо даже сейчас, глядя в зеркало, он видел призрачную фигуру Льюиса Торпа, который смотрел на него с зернистой видеозаписи и продолжал задавать один и тот же вопрос…

«Почему?»

Лэш вытер руки, прошел в спальню, лег и стал ждать. Не прихода сна — он понимал, что этого не будет, — а просто когда наступит утро.

На следующее утро, когда Лэш вышел из лифта на тридцать втором этаже, Мочли уже ждал его.

— Сюда, пожалуйста, — сказал он. — Что вам удалось выяснить насчет Уилнера?

«Он явно не из тех, кто тратит время на пустые предисловия», — подумал Лэш.

— За эти выходные я успел поговорить с их врачом, братом Карен Уилнер, матерью Джона Уилнера и подругой по колледжу, которая гостила у них неделю в прошлом месяце. Та же история, что и с Торпами. Они были даже слишком счастливы, если такое вообще возможно. Подруга сказала, что стала свидетельницей только одной мелкой ссоры — по поводу того, какой фильм смотреть вечером, — но и та через минуту закончилась взрывом смеха.