Шрифт:
Теперь мы можем обратиться к любимым занятиям Фрейда. Он был заядлым читателем, несмотря на свою сверхзанятость. Сначала он надеялся пробудить интерес Марты к своей работе и зашел в этом так далеко, что написал для нее общее введение в философию, которое назвал «Философские начала». Затем последовало «Введение в науку» Гексли, которое, вероятно, не имело большого успеха. Он не смог убедить ее овладеть английским, в то время как для него чтение английской литературы являлось главным средством отдыха от работы. С другой стороны, Марте доставляло удовольствие обсуждать с ним хорошие романы. Она неплохо разбиралась в немецкой литературе. Они часто цитировали друг другу поэтические строки из Гёте, Гейне и Уланда. Время от времени Марта писала письма в стихах; однажды и Фрейд попытался сделать то же самое. В своих письмах к ней он цитировал Бёрнса, Байрона, Скотта и Мильтона.
Любимым подарком Фрейда была посылка книг, как Марте, так и ее сестре. Среди них можно упомянуть произведения Кальдерона, «Дэвида Копперфилда» Диккенса, любимого автора Фрейда, «Одиссею» Гомера, книгу, которая очень много значила для них обоих, «Доктора Лютера» Фрейтага, «Коварство и любовь» Шиллера, «Римские папы, их церковь и государство в XVI и XVII столетиях» Ранке и «Новые веяния» Брандеса. Из последней указанной здесь книги ему больше всего понравилось эссе о Флобере и менее всего — эссе о Милле. Хотя Фрейд получал огромное наслаждение от чтения «Истории Тома Джонса, найденыша» Филдинга, он не считал эту книгу подходящей для целомудренного ума Марты.
Фрейд часто высказывался по поводу разных книг. Он называл «Тяжелые времена» жестокой книгой, которая оставила у него такое чувство, как если бы его с головы до ног выскребли грубой щеткой. Довольно любопытно, что он не очень высоко отзывался о книге Диккенса «Холодный дом»; стиль ее умышленно был тяжеловесным, как и в большинстве последних работ Диккенса, в ней было слишком много манерности.
Фрейд также упоминает, что читал «Освобожденный Иерусалим» Тассо, произведения Готфрида Келлера, романы Дизраэли, «Ярмарку тщеславия» Теккерея и «Миддл-марн» Джорджа Элиота [63] ; эта книга ему крайне понравилась, и он нашел ее освещающей важные аспекты его взаимоотношений с Мартой. Книга «Даниэль Деронда» изумила его знанием интимной жизни евреев, о чем «мы говорим лишь между собой». Среди более легких произведений он наслаждался Нёстроем, Фрицем Рейтером и «Томом Сойером» Марка Твена.
63
Псевдоним Мэри Анн Эванс (1819–1880). — Прим. перев.
Среди книг, которые произвели на него глубочайшее впечатление, по крайней мере в те годы, были «Дон Кихот» и «Искушение святого Антония». «Дон Кихота» он прочитал в первый раз во времена своего отрочества. Теперь его друг Херциг подарил ему роскошный экземпляр этой книги с иллюстрациями Доре, о которой он так мечтал. Ему всегда чрезмерно нравилось это произведение, и, перечитывая «Дон Кихота» он находил эту книгу очень занимательной и самой забавной из всех известных ему произведений. Он послал книгу Марте, сопровождая свою посылку следующими словами: «Не находишь ли ты крайне трогательным читать о том, как великий человек, сам идеалист, выставляет на смех свои идеалы? Пока нам не посчастливилось понять великие истины в нашей любви, мы все время походили на знаменитых рыцарей, живущих в призрачном мире, неверно истолковывающих самые простые вещи, превращающих банальности во что-то величественное и редкое и поэтому представляющих из себя печальный образ. Поэтому мы, мужчины, всегда с уважением читаем о том, какими однажды были и какими частично остаемся по сегодняшний день».
«Искушения» будили более серьезные раздумья. Он начал читать эту книгу во время путешествия в Гмунден в компании Брейера и закончил на следующий день.
Я уже был глубоко тронут величественной панорамой, а теперь, в добавление ко всему, попалась эта книга с ее очень сжатым способом выражения мыслей, которая с непревзойденной живостью втискивает в голову индивидуума весь дрянной мир: ибо она представляет на рассмотрение не только великие проблемы знания, но также действительные загадки жизни, все конфликты чувств и побуждений; и она подтверждает наше смущение перед загадочностью, которая царит повсюду. Действительно, эти вопросы постоянно присутствуют в этой книге, и каждому следует всегда о них помнить. Вместо этого человек каждый день и каждый час ограничивает себя узкой целью и привыкает к мысли о том, что беспокойство об этих загадках является задачей особого часа, в надежде на то, что эти загадки существуют лишь в эти особые часы. Затем однажды утром эти загадки внезапно сваливаются на голову человека и лишают его спокойствия и хорошего душевного настроя.
Разговор, затрагивающий творчество Джона Стюарта Милля, дал начало открытому выражению его взглядов на место женщины в обществе. Относительно своего перевода эссе Милля, сделанного им в 1880 году, он писал следующее:
В то время я бранил его безжизненный стиль и невозможность найти хотя бы одно запоминающееся предложение или фразу [64] . Но после этого я читал его философский труд, который очень остроумен, написан живым слогом и метко эпиграмматичен. Он, возможно, был сыном своего века, которому лучше других удалось освободить себя от господства обычных предрассудков. С другой стороны — и это всегда сочетается с его свободой от предрассудков — во многих вопросах ему не хватает ощущения абсурдности; например, в вопросе о женской эмансипации, да и относительно всего женского вопроса. Я вспоминаю, как перевел в этом эссе важный аргумент о том, что замужняя женщина может зарабатывать столько же, сколько и ее муж. Мы, несомненно, согласны, что управление домом, забота и воспитание детей требуют всего человека и почти исключают какой-либо заработок, даже при упрощенном домашнем хозяйстве, освобождающем женщину от уборки, чистки, готовки и т. д. Он просто забыл обо всем этом, как и обо всем другом, касающемся отношений между полами. Поэтому в данном вопросе Милль всецело выходит за рамки того, что свойственно человеку. Его автобиография настолько не в меру щепетильная или неземная, что из нее никоим образом нельзя догадаться, что человечество состоит из мужчин и женщин и что существующее между ними различие крайне важно. На всем протяжении рассмотрения им данного вопроса ни разу не всплывает мысль о том, что женщины отличны от мужчин— мы скажем не меньше, а скорее больше— противоположны мужчинам. Он находит в подавлении женщин аналогию с подавлением негров. Любая девушка, даже без избирательного права или без умения разбираться в законе, чью руку целует мужчина и ради любви к которой он готов отважиться на все, может надлежащим образом с ним обращаться. Это действительно дурная мысль — посылать женщин на борьбу за существование так же, как мужчин. Если, например, я представлю себе свою ласковую нежную девушку соперником, это просто положит конец моим словам, которые я говорил 17 месяцев тому назад о том, что люблю ее и умоляю удалиться от борьбы в тихую спокойную деятельность в моем доме. Возможно, что изменения в воспитании могут подавить все нежные характерные черты женщин, нуждающихся в защите и, несмотря на это, таких всепобеждающих, и что они смогут тогда зарабатывать на жизнь подобно мужчинам. Также возможно, что в таком случае будет неоправданным оплакивать исчезновение самого лучшего, что может предложить нам мир, — нашего идеала женственности. Я полагаю, что любая акция по реформированию закона и образования разобьется перед тем фактом, что задолго до того времени, когда мужчина смог зарабатывать себе положение в обществе, Природа предопределила женскую судьбу посредством красоты, очарования и нежности. Закон и традиция должны много дать женщинам, в чем им прежде отказывалось, но положение женщин не может быть иным, чем оно есть: в юные годы — очаровательная возлюбленная, в зрелые годы — любимая жена.
64
* В оправдание Милля следует упомянуть, что предположительно жена Милля была основным автором рассматриваемого здесь эссе.
В молодости Фрейд, как истинный житель Вены, часто посещал театр. В Вене представления часто давались в дневное время. Но на третьем десятке лет, когда Фрейда одолела бедность и появилось много работы и других забот, с этим увлечением пришлось практически расстаться. В его письмах упоминается всего о нескольких таких посещениях. Когда в Лейпциге он встретился со своими сводными братьями, они решили сопровождать Фрейда, отъезжающего на родину, до Дрездена. В столичном театре они посмотрели «Эстер» Грильпарцера и «Мнимого больного» Мольера; Фрейду эти спектакли не понравились. В Париже он несколько раз посещал театры, несмотря на свои финансовые затруднения. «Царь Эдип» с Монетом-Салли в главной роли произвел на него глубокое впечатление. Затем он посмотрел, по его мнению, чудесный спектакль «Тартюф» Мольера, в котором играли братья Кокелены. Однако место за 1 франк на верху галерки вызвало у него сильнейший приступ мигрени. Следующей увиденной им пьесой была «Эрнани» Гюго. Все дешевые билеты были проданы, Фрейд долго сомневался, стоит ли покупать билет за 6 франков, но потом все же решился и купил. Впоследствии он утверждал, что никогда не тратил с такой пользой деньги — настолько превосходным было это представление. Вместе со своим другом Даркшевичем он ходил слушать оперу «Фигаро», ему крайне не понравилось отсутствие в ней оркестровки; ту же оперу в другом исполнении он позднее слушал в Вене в компании Марты.
Все эти вещи он посмотрел в парижском «Комеди Франсез». Но самое большое удовольствие он получил, наблюдая за игрой Сары Бернар в театре «Порт-Сен-Мартен»:
Как удивительно играет Сара! С первых же реплик, произнесенных ее вибрирующим голосом, мне показалось, что я знал ее всегда. Ничто из ее слов не показалось бы мне странным; я сразу поверил ей во всем… Я никогда не видел более комичной фигуры, чем Сара во втором акте, когда она появляется в простом платье, и все же вскоре перестаешь смеяться, ибо каждая частица этой маленькой фигуры живет и очаровывает. А к тому же ее лесть, и мольбы, и объятия: просто невероятно, какие позы она может принимать и в какой гармонии играет у нее каждый мускул, каждый сустав. Любопытное создание: я могу представить, что ей не требуется проводить никакого различия между обычной жизнью и жизнью на сцене.