— Это ерунда, — он беспечно машет рукой. — Русские бьют не прицельно, просто не дают нам расслабиться.

— Я слышал, погиб майор Зонненберг?

— Разорвало на части снарядом. Прямое попадание. Узнав, что его солдаты сдают позиции, он примчался на передовую. Ринулся в контратаку, повел солдат, вселил в них уверенность. Это был единственно возможный шанс попытаться сдержать жуткий натиск русских. А наш горе–полководец, — с горечью произносит Бауер, — так ни разу и не появлялся здесь, все в штабе задницу греет.

Мы молчим.

— Я рад, что ты жив, — продолжает капитан. — Сейчас каждый хороший солдат на счету. Ты мне очень нужен, Курт. Ты и твой парень.

— А что с остальными двумя снайперами?

— Погибли. Один попал под минометный огонь, второго снял русский снайпер.

— Плохо.

Слова капитана расстроили меня. Искренне жаль мальчишек. Моей вины в их смерти нет, я просто не успел бы доучить их при таком стремительном развитии событий на фронте, но все равно на душе тяжело.

— Связь работает отвратительно. Ты там не слышал случайно, нам еще дадут пополнение, боеприпасы?

— Думаю, да. Видел, там кучу новобранцев пригнали.

— Жаркие деньки предстоят, — подытоживает, тяжело вздыхая, Бауер и не согласиться с ним невозможно.

Земмер никуда не ушел. Он сидит на дне окопа, положив подбородок на колени, и ждет меня.

— Пошли, — зову его. — Надо произвести рекогносцировку местности.

Он резко вскакивает, голова его высовывается из окопа так, что становится хорошей мишенью.

— Пригнись! — делаю страшные глаза. Он быстро соображает и пригибается. — Ты же сам снайпер, ну куда ты вечно спешишь?

Земмер знает, что ответа не требуется, а потому мы молча идем вдоль траншей.

Тяжело смотреть на наших ребят. Грязные, изодранные мундиры, впалые от усталости и недоедания щеки, заросшие многодневной щетиной, сальные волосы, колтунами свисающие из–под касок. Огромные горящие лихорадочным огнем глаза смотрят сквозь меня. Им уже многое пришлось пережить, а впереди только пугающая неизвестность.

Обращаю внимание на кучку новобранцев, собравшихся в самом дальнем конце траншеи. Они нервно курят, затравленно глядя по сторонам. Совсем мальчишки, дети, которым еще надо доигрывать в игрушки, а не сидеть на передовой Восточного фронта в грязи и крови. Среди них выделяется высокий блондин. Мой взгляд сразу вычленяет его из этой стайки. Блондин выглядит уверенно, его глаза не бегают. Он не жмется к холодным земляным стенкам траншей, и более того — он без каски. Мне становится интересно, я подхожу поближе. Слышу обрывки разговора. Парень ораторствует, остальные его слушают, раскрыв рот.

— Попомните мои слова — это будет последний рывок! — горячится блондин. — Фюрер и рейх знают, как дать под зад этим звероподобным недочеловекам. Советы увязнут здесь, и мы сожмем их в стальном кулаке. Даю голову на отсечение, осенью мы уже будем в Москве.

«А ты не так уж далек от истины, — думаю я, — тут уже не одну оторванную блондинистую голову видел с выклеванными вороньем глазами».

Откуда еще берутся эти безумцы? Я надеялся хоть на передовой больше не встречать таких идиотов, как спасенный мною недавно обер–лейтенант Пильке. А тут вон какой молодчик. И форма на нем новая, и волосы набриолинены, и щеки наетые. Глупые парни, с таким лидером им жить до первой атаки!

Проходя мимо, задеваю парня плечом. Не сильно, но чувствительно. Блондин пробует возмутиться, бравирует перед товарищами, пытаясь сыграть роль лидера до конца. Останавливаюсь, мрачно окидываю его взглядом. Глазки белокурого выскочки мечут молнии, щечки зарумянились, он что–то хочет сказать, но я опережаю.

— Размер сапог, рядовой?! — спрашиваю тихо, сквозь зубы.

— Что? — не понимает блондин.

Он удивленно смотрит на меня, обводит взглядом товарищей. Я повторяю вопрос и он, глянув на свои ноги, обутые в новехонькие сапоги, называет размер.

— Отлично. Когда русские пойдут в атаку, я буду рядом.

— Что это значит, герр обер–ефрейтор? — потухает на глазах блондин, хлопая глазами.

— Когда тебя иваны шлепнут, а ты поверь мне, так в ближайшее время и будет, я заберу твои сапоги. Они мне, как вижу, впору. — Не дожидаясь продолжения диалога, отворачиваюсь и иду дальше. Краем глаза вижу, что «белокурая бестия» стоит как оплеванный, растерянно глядя мне в спину. Земмер, молчаливо наблюдавший эту интермедию, ухмыляясь, следует за мной: