— С каких пор ты стал поэтом? — поинтересовалась она.

— С того дня, как переехал сюда, — искренне ответил, Пит, но он не собирался менять тему разговора. — Вики, когда в последний раз ты трепетала от мужских прикосновений?

Никогда, подумала она, никогда. Пит вздохнул.

— Вот что я скажу тебе, дорогая кузина, — его голос сорвался, — вы очень подходите друг другу. И прервать то, что наметилось между вами, будет преступлением, Вики. Послушай меня. Я говорю, исходя из собственного опыта. Любовь, которая поражает, как гром среди ясного неба, случается не часто. И за нее стоит держаться, держаться крепко. Другого такого шанса может не быть. Я знаю это. Знаю.

Слова Пита, вызвали у Виктории мрачные мысли. Он был прав. Норман разбудил ее чувства — впервые за долгие годы. Казалось, все в ней пело, тихий, почти неуловимый мотив, подобный первому дыханию весны, когда едва заметные признаки пробуждения природы еще не превратились в мощную симфонию возрождения.

Но в одном ее кузен ошибался. Нельзя удержать смену времен года. Стоит поверить этой фантазии, и наступит зима. С каждым ударом сердца она будет чувствовать, как ее покидает тепло и все ближе и ближе подкрадываются холод и уныние. То, что предлагал Пит — жить одним днем, счастливым днем, стараясь забыть о грядущей безысходности.

— Я муравей, Пит, а не стрекоза.

Он прищурился, а затем похлопал ее по руке.

— Вики, девочка моя, не только ты. Все мы муравьи, которые мечтают стать стрекозами. Но у тебя есть шанс прямо здесь и сейчас довольно много узнать про и жизнь. — Пит, медленно поднялся.

Стоя, он уже не казался философом, а был, как прежде, ее кузеном, другом и опорой. На его лице играл самоуверенная усмешка, а в глазах застыла печаль.

Он знает, о чем говорит, подумала Виктория.

— Вряд ли Эзоп на самом деле встречал человека, который рвал сковывавшую его цепь, как ты считаешь? — спросил он, поворачиваясь к двери, ведущей во двор. — Разве что перед тем, как написать басню о льве мыши.

— У Нормана когти больше, чем у меня, — сказ Виктория.

— Так же, как когти льва больше когтей мыши.

— Ты сравниваешь меня с мышью? — Пит повернулся.

Его улыбка сейчас напоминала улыбку Нормана.

— Я не хочу отвечать на этот вопрос. — Он открыл дверь, впустив в уютную кухню холодный осенний воздух.

Виктория вздрогнула.

— Да, чуть не забыл. Сейчас твои когти лучше спрятать. А о размерах его когтей я вполне мог догадаться сам. — Он вышел и закрыл за собой дверь.

Виктория осталась одна. Единственный близкий человек ушел, а незнакомец сидел сейчас в кабинете, безусловно, Пит дал ей пищу для размышлений, и если, верить ему, то Норман оказался панацеей от всех ее бед. Весна или зима? Что выбрать? И есть ли у нее этот выбор?

Словно отвечая на эти вопросы, Норман окликнул из кабинета.

— Вики, не могла бы ты на минутку подойти? Когда она поднималась из-за стола и шла по коридору, ее ноги дрожали, но на губах появилась слабая улыбка как отражение принятого решения. Завтра могло кончиться, так пусть же она будет счастлива хотя бы один день — день, которым, возможно, наполнится ее жизнь.

— Ты звал меня? — спросила Виктория, закрывая за собой дверь.

Норман, улыбаясь, оторвал взгляд от машинки и посмотрел на Викторию — улыбка исчезла. Он медленно поднялся из-за стола и замер. Затем доверительно протянул руку.

— Виктория, — прошептал он.

— Я здесь, — проговорила она в ответ. Если у нее и оставались какие-то сомнения, то она предпочла их отогнать.

Норман стоял перед ней в расстегнутой до талии рубашке — должно быть, села от воды, подумала Виктория. Его обнаженная грудь бурно вздымалась, а мускулы вздулись от напряжения. Виктория не могла отвести от него глаз.

Заметив затаившееся в них желание, увидев, словно приоткрывшиеся ему навстречу губы, Норман прирос к полу. Как он ждал этого момента, как страстно мечтал о нем.

Все утро, за исключением тех мгновений, когда сжимал Викторию в объятиях, он чувствовал смущение и замешательство. Ему становилось спокойнее, пожалуй, только за машинкой. Он не мог найти авторучку, он был не в состоянии вспомнить, в каком из ящиков лежат письменные принадлежности. Даже кабинет казался ему незнакомым, впрочем, как и сам дом.

Еще недавно он обвинял Викторию в том, что она смотрит на него, как на чужого человека. А сейчас и сам казался себе чужим. Он вдохнул ее запах, и ему почудилось, что они никогда не были близки. Эта невероятная догадка сделала его удивительно беззащитным. Вспомни, настаивал рассудок. Ты не должен вспоминать, отвечало сердце. Просто люби ее.