Громко загудели колокола. Церковь отправилась ей навстречу. Она толкнула огромную тяжелую дверь и оказалась одна под величественными сводами. Здесь было сумрачно. Сквозь витражи внутрь лился серый свет позд­него утра. Она рассматривала фрески, не спеша продвигалась к алтарю.

Как и все церкви Венеции, всей Италии — этого всплеска Ренессанса на Земле — она была роскошна, неповторимо хороша. Лиля обогнула алтарь, и ее внимание привлекло окошко вверху, под сводами, прикрытое странно скромной полупрозрачной занавеской. Такие вешают на окнах в деревне. И тут внутрь проник свет, очевидно, снаружи таки выглянуло солнце. Занавеска неплотно прилегала к окну, пространство между ней и окном светилось солнечной радостью, в которой плясали дождинки пыли... Окошко в деревне, много-много лет назад. Почти такая же скромная занавеска. Лиля прижимается к ней лицом и видит маленький солнечный коридор внутри, пыль на стекле, день за ним... Зеленый двор, дом отбрасывает тень на траву. Полоска тени уже совсем узкая. Неужели так поздно? Почему ее не разбудили? Наверное, происходило самое интересное.

Голоса взрослых на кухне доносятся издалека. Запах свежеиспеченного хлеба проникает из комнаты в комнату и настигает ее здесь, в маленькой веранде, где она стоит, обнимая почему-то такую родную занавеску, ловит ею солнце, увеличивает и уменьшает расстояние до окна. Она смеется, смеется этому теплу, которое окутывает ее, новому дню, который обязательно принесет столько интересного и радостного. Родные шаги. Бабушка открывает дверь на веранду, улыбается, обнимает ее теплыми добрыми руками, от нее пахнет молоком и покоем. Ты чувствуешь себя необыкновенно уютно, защищено.

А несколько минут назад, когда ты находилась на границе сна и бодрствования, — еще не открыла глаза, а уже улыбалась. Чему? Какое-то предвкушение радости от самых простых вещей. Далекое милое детство.

И уже потом, много лет спустя... Пробуждение утром, еще не пробуждение, нет, а какой-то зыбкий переход из другой реальности в эту. Здесь что-то есть такое, безумно радостное, приятное, светлое. Чему ты улыбаешься, еще не проснувшись, еще не вспомнив, что это, где оно, что оно есть? Смутно и радостно ищешь, что же так радует и зовет тебя в бодрствование. Есть Он. Он никогда не был твоим и не будет, но какое счастье, что он просто есть на этой земле. Что он заставляет тебя так улыбаться на рассвете. Это и есть жизнь. Это любовь. И его волосы пахнут, как нагретые солнцем колосья пшеницы из далекого детства. И ты тянешься к этому запаху... Твой запах — прячется в уголках твоих губ, в волосах, в рельефе плеч. Его можно пить, его можно отбирать у тебя и потом еще долго им наслаждаться, когда тебя уже нет рядом, его можно примерять на себя — и купаться в ощущениях. Еще!

Здесь очень хорошо. Но она уже почувствовала то смутное душевное томление, которое знаменовало собой тоску по дому. Уже? Так быстро? И здесь, где так много красоты на каждом шагу, красоты, которой может похвастаться далеко не всякий город, включая твой родной (будь же объективна!). Она вышла из церкви и брела по на­правлению к центру.

Оля. Как ее не хватает здесь... Как много еще мест в мире, где тебе не хватало ее. Пройдет время, и тебе будет не хватать ее и в городе, где вы обе живете. Вот как бывает...

Они стали настоящими друзьями (а какие бывают еще?) в четырнадцать лет, в седьмом классе. Не рано. То есть пришли друг к другу совершенно осознанно, это был выбор. Не потому что посадили за одну парту (не посадили, сами сели), не по­тому что жили рядом (не далеко, но и не рядом), объединяла не дорога в школу и обратно. Класс был разбит, как это часто бывает, на группировки, которые не имели друг с другом практически ничего общего, кроме обязанности сосуществовать в стенах класса до спасительной трели звонка. И так каждый день.

Лилина группировка считала себя элитной и не особенно замечала кого-то вокруг. Да, все они были умны, был здоровый и нездоровый дух соперничества, результатов они добивались. Что там еще? Ах да, духовность... Это богатство другого рода. В совокупности с интеллектом рождает редких гармоничных личностей. Где они?

Были потрясающие минуты наслаждения играми разума и интересные беседы-споры, в которых рождались и истины, и идеи. Начинался прекрасный возраст — осознанного познания мира. Впервые читаются «Мастер и Маргарита» и «Преступление и наказание». Ты будешь перечитывать их потом много раз. Но восторг первого открытия и искренность этого восторга, — ты помнишь его? Полуночные звонки друг другу. «На каком ты эпизоде?» — «Это потрясающе!» Лампы в комнатах гаснут под утро, родители не могут добудиться в школу. Лиля приставляет термометр к включенной настольной лампе, потом сбивает его до нужной температуры. Теперь вместо школы можно скользнуть в постель с любимой книгой. Класс!

Период Дюма и игры в мушкетеров прошли, ты растешь и меняешься, формируется и оттачивается вкус. Твоя мама, твоя элитарная школа, учителя и одноклассники помогают тебе. Голова свежа и готова к восприятию. Как много чувств и эмоций по утрам! Они затапливают границы дня, день не в силах их все реализовать. Смятые первой бессонницей простыни — от избытка чувств, переполняющей и захватывающей жизни, от воспоминаний о чьих-то взглядах в коридорах школы, случайном прикосновении к чьему-то плечу в гардеробе. Всем этим хочется с кем-то делиться. Возникает потребность в настоящей и верной подруге, в близком человеке, а не просто достойном оппоненте спора. Душа ищет человека для совместной духовной жизни, которой, наверное, и является дружба.

Лиля стала оглядываться вокруг. Кто же? С каждым из их компании было интересно, весело, но душа молчала и не говорила ни с кем. И вот ты открываешь для себя этого человека. Это как взаимная любовь, когда случайно встречаешься глазами, и сердце начинает стучать в такт с другим. (Такое бывает? Сейчас она уже не помнит: неужели бывает? Сколько же лжи, цинизма, лицемерия и пошлости было, что так затерлись эти понятия!) Открываешь и удивляешься, понимаешь, что это, кажется, навсегда.

Ты способен оценить его, ты ценишь каждое его качество, ценишь и понимаешь, за что. Потому что друзей выбирают. Слава Богу, хоть этот выбор нам дан. Выбирают за родство душ, за огромное и неповторимое его богатство. Это обоснованное чувство, обоснованное счастье. Это не любовь к мужчине, когда ты просто попадаешь и западаешь, а объект несостоятелен и результат не гарантирован, гарантировано только состояние горячечного бреда, на которое ему, должно быть, довольно забавно взирать со стороны. Но я не об этом.