— Пять минут четвертого. Полезем на Башню?

Еще один зигзаг молнии — далеко, над большой землей. Так далеко, что гром доносится легким, еле слышным урчанием.

До чего же красиво небо! Громады туч над вздымающимися валами Атлантики.

— А скала в самом делепохожа на башню, — удивляется Изабелла. — Такое впечатление, будто кто-то нарочно поставил ее там. Какой-то гигант много столетий тому назад.

— Так полезем наверх или вы устали? Вы только скажите.

— Устала? — говорит Изабелла, чуть не задохнувшись от возмущения.

(Это Изабелла-то де Бенавенте, которая может протанцевать ночь напролет. Которая не раз танцевала ночи напролет, пока еще не была официально обручена.)

Изабелла и Ник идут по пляжу, задыхающиеся, слегка охмелевшие, не замечая, как меняется воздух. Прохладный сырой ветер опьянил их, они уже не понимают, насколько далеко ушли, кто остался позади, на террасе коттеджа Мартенсов.

— В Мэне всегда так холодно в июле? — спрашивает, поеживаясь, Изабелла. — В такой воде нельзя же плавать!

Запах водорослей — чудесный, солоноватый морской запах. Ник глубоко вдыхает его, вдыхает еще глубже.

Опьянен.

— Так полезем? Вот она, тропинка… нет, здесь… вот тут.

Берет ее за руку. Мори, наверное, всегда удивляется, думает Ник, удивляясь и сам, какая у нее тонкая рука, какие хрупкие кости. Нежные, точно у воробушка! А она с минуту стоит притихшая, раздумывая — поистине слышно, как она думает, — не опасно ли лезть туда, не будут ли скользить ее босые ноги, не порежет ли она их о камни.

— Если вы боитесь упасть, — любезно говорит Ник, — мы не полезем. Сегодня, во всяком случае… В другой раз? Завтра? Если прояснеет? И Мори сможет пойти с нами… — фальшивит Ник.

Он берет ее за руку, держит крепко. Как смешно, как забавно — молодая женщина красила себе ногти на руках и ногах ради этой долгой прогулки по северо-восточному берегу острова Маунт-Данвиген на ветру, под морскими брызгами!.. Эти модно причесанные волосы, дурацкая пряжка в виде золоченого голубя в волосах, пять или шесть тонких цепочек на шее. Но она улыбается. Улыбается. Губы ее медленно раздвигаются, видны роскошные влажные зубы.

Хищница, думает Ник. Но конечно, не всерьез.

— Я играл здесь мальчишкой, — громко произносит Ник веселым, оживленным тоном, без всякой задней мысли. — Я взбирался по этой дорожке сотни раз — она совсем не такая сложная, как кажется.

С трудом переводящая дух и захмелевшая, с горящими глазами. Она может состязаться с ним в скалолазании — почти. Но конечно, он помогает ей. Когда нога ее скользит на мокром камне, он крепко обхватывает ее. Нет, она не упадет.

— Осторожнее!.. — предупреждает Ник.

Она нервно улыбается. Пожалуй, ей чуточку не хватает дыхания… пожалуй, у нее слегка кружится голова. Она ведь только поковыряла еду за обедом. (Он наблюдал за ней. Такое отсутствие аппетита — можно подумать, что она влюблена.) Внезапный порыв ветра. Но это не опасно, всегда можно прижаться к камню.

— Вы здесь играли мальчиком? — говорит Изабелла. — Вы часто приезжали на остров?

Футах в двадцати над ними — странный, похожий на яйцо, кособокий валун на скале над морем, блестящий от сырости. Или, может быть, уже идет дождь? Правда, еще пылают яркие солнечные пятна и влажный воздух слегка подрагивает, переливаясь, как радуга.

— Какая красота! — с благоговейным трепетом шепчет Изабелла.

Остров Маунт-Данвиген, менее двадцати миль в окружности. Горбатый, куполообразный, точно панцирь черепахи. Такой дикий, такой однотонный в своей красоте — ничто не останавливает глаз.

— Я ничего не вижу, — говорит Изабелла, глядя вдаль. — В какой стороне дом?.. Коттедж вашей семьи?

Ник указывает. Но там ничего нет — лишь низкорослые деревья, скалы да огромные камни и дикая трава. С океана поднимается туман.

— Мы заблудились? — говорит Изабелла, растерянно, как ребенок.

— Конечно, нет, — нетерпеливо бросает Ник. — Коттедж отсюда милях в двух, в том направлении.

Изабелла вытягивает шею. В ней чувствуется сила, непокорность. Но она ничего не говорит.

— Нам, наверно, не следовало так далеко заходить, — говорит Ник. — Они могут забеспокоиться.

Изабелла тяжело дышит. Она молчит — возможно, чтобы сберечь дыхание.

Уродливое нагромождение камней, осыпи. Место, где никто не живет. Которое никто не исследует. Скала Башня, которую (не без гордости говорит Ник) в начале прошлого века несколько десятилетий использовали в качестве маяка. Ее издалека видно, когда воздух чист. А когда туман, от нее, конечно, мало толку.