– А он богат? – удивился наемник.

– Очень. Говорят, он пользуется винтовкой «Винторез» и патронов не считает. И оружия под более дешевые боеприпасы не носит.

Макс недоверчиво хмыкнул. В то, что кто-то может использовать такое оружие, как «Винторез», в повседневной жизни, он верил еще меньше. Всего пара обойм к этой винтовке стоила столько же, сколько весь его заработок за этот рейд. И если пресловутый Пустынник действительно имеет вдосталь боеприпасов этого редчайшего калибра, то это значит, что за ним стоит очень серьезная сила. Возможно, Университет. Или даже Метрополия.

– Интересно, если он и правда делает рейды в сторону Москвы, – сказал вслух наемник, – с какой стороны он обходит место Первого Несчастья? С севера или с юга?

Витька ухмыльнулся от уха до уха, уже наперед предвкушая эффект от своих слов, и сказал:

– Не угадал. Он его не обходит. Всегда идет напрямик.

Макс громогласно расхохотался и хлопнул приятеля по плечу:

– Ха, я тебя раскусил! Ври, да не завирайся! Я уже начинал верить, что он в одиночку ходит в Москву с «Винторезом», но чтобы еще и напрямик?! Извиняй, старина, не поверю.

– Ну и не надо, – обиделся тот и вновь вернулся к составлению списка.

Наемник двинулся к саням, куда уже начинали грузить свой нехитрый скарб женщины, но, чуть отойдя, обернулся:

– Слушай, Витек, а откуда новость-то? Буквально вчера я в кабаке у вас сидел и ничего подобного не слышал.

– Так это, караван пришел аккурат через три часа, как вы отправились. Из Университета.

В этот момент из дверей склада появился командир новоприбывшей группы. Он широко улыбался, неся в руках прозрачный пакет с какими-то бумагами внутри. Когда он проходил мимо Макса, наемник окликнул его:

– Приятель, это вот ради этих бумаг мы сюда и пришли?

– Именно, – кивнул тот, – все остальное, скажем так, всего лишь окупило затраты по вашему найму и помощи семьям погибших.

Занятно. Значит, Витька все-таки не врет насчет того, что можно пойти в глубокий рейд в весьма гиблое место, и все ради нескольких склянок неизвестно с чем и старыми бумагами.

То, что Университет часто нанимал опытных профессионалов для походов, цель которых – достать книги и документы, Макс знал и раньше. Знал он, что и оплата таким работникам – выше всяких похвал. А сколько стоит документ, принесенный из разрушенной Москвы, можно только догадываться. Стоимость экспедиции, состоящей из нескольких десятков человек, скорей всего по карману только Университету и далекой Метрополии. И, подумать только, весь этот немыслимый барыш достался одному человеку, если только Пустынник не продешевил.

Наемник закрыл глаза. Пятьсот километров напрямик из Университета в Москву. Тридцать километров в день, с учетом непредвиденных обстоятельств, снежных буранов, экстремальных морозов, поиска убежища для ночевки. Дней семнадцать получается. Если поднажать, можно уложиться в две недели. Если повезет с погодой и препятствий не будет, то еще меньше, дней двенадцать. Столько же назад. Итого четыре недели. Еще дней пять или шесть, чтобы добраться с попутным караваном до Университета, найти кого нужно и договориться насчет похода и оплаты. Получается чуть больше месяца. Еще куча времени уйдет в самой Москве – Макс не настолько наивен, чтобы рассчитывать найти нужный хабар сразу. Может, он вообще ничего не найдет, но об этом лучше не думать. Итак, только на дорогу надо тридцать три – тридцать пять дней. А на все остальное, включая Киру, пребывание в Москве и поиски сыворотки на ближайшие два месяца, в его запасе еще дней десять – двадцать.

Что ж. Ему нужно всего-навсего три чуда. Добраться до Москвы живым, найти то, что потребует заказчик, вернуться обратно. И если эти три чуда произойдут… Тогда он, Макс по прозвищу Шрайк, будет жить. Не два-три месяца, а восемь-девять или, может быть, даже год. Потому что у него найдется, на что купить хорошую, качественную сыворотку, настоящее лекарство, а не тот медленный яд, который струится сейчас в его венах. Хотя даже с хорошей сывороткой итог будет тот же – дуло в рот и палец на крючок.

Наемник глубоко вздохнул. До чего же убог по сути своей человек. Когда ему остается два месяца, он начинает цепляться за самый ничтожный шанс, чтобы пожить чуточку больше, зная при этом, что все равно оттягивает неизбежное крайне незначительно. Хотя… если вдуматься, это, может быть, на самом деле достоинство, а не изъян. Только вот такая бескомпромиссная, неудержимая воля к жизни позволила человеку выживать как виду спустя целых восемьдесят восемь лет после Судного Дня, а некоторым отдельным особям хомо сапиенс – так еще и, хватив лишку дрянного пойла, мечтать о том дне, когда он, Человек Разумный, вернет себе свой мир.

Макс невесело усмехнулся. Самая большая шутка человечества – это то, как оно себя назвало. Человек Разумный. Если вспомнить историю о том, как люди после первых двух Несчастий – Метеорита и Эпидемии – сами создали себе Третье – ядерную катастрофу, становится понятно, что второе слово в научном названии человека – лишнее.

Он поднял голову и посмотрел на тусклое светлое пятно скрытого свинцовыми тучами солнца. Макс видел небесное светило всего один раз в жизни, в далеком детстве – и запомнил это навсегда. Ослепительно яркий свет, воплощение самой жизни и всего того прекрасного, что в этой жизни случается, заливал все вокруг: снег, жалкие домишки поселка, лица людей… Отец Макса плакал, глядя на солнце, и лучи света превращали его слезы в жемчужины. Тогда маленький Максим думал, что папе, как и ему, больно смотреть на яркое пятно в небе. Много лет спустя он понял, что вовсе не потому плакал его отец. Это была тоска по загубленному миру и утраченному праву видеть солнце не один раз в жизни, а каждый день.