— В Ливингстоне? — насторожилась Луиза.

— Все нормально, босс, наша Мадонна тут ни при чем.

Луиза не помнила, когда и почему Маркус стал называть Элисон Нидлер Мадонной, но всякий раз ее передергивало. Ливингстонская Мадонна. Мадонна Скорбящая.

Живот Карен явственно просвечивал сквозь тонкий трикотажный топ. Выпирающий пупок — точно дверной звонок умоляет, чтоб нажали. Когда ребенок шевелился, живот пульсировал, как у Сигурни Уивер в «Чужом». Луиза помнила это странное трепыханье — дитя внутри кувыркается, зависимое и независимое одновременно, вечная материнская диалектика. Нога, маленькая ножка, крохотулечная махонькая ножка пнула изнутри тонкую барабанную кожу из плоти и трикотажа. Что не способствовало излечению Луизы от тошноты.

— Ну? — сказала Луиза. — У человека плохая карма или кто-то ему намекает? Забирай его назад, кстати, он ничего не говорит, но, судя по виду, забот у него полон рот.

В дверь просунул голову детектив-инспектор Сэнди Мэтисон — человек, чьи способности, если спросите Луизу, не успевали за его карьерным ростом. Если б у таких полицейских было собирательное прозвище, их наверняка звали бы «метелками».

— Звонили из МПЗА насчет Декера.

— Что насчет Декера?

— Он исчез.

Черный ворон против солнца, темнота, живот свело. Настоящая физическая боль, — вероятно, виновата банка яичного майонеза, которую только что достала Карен Уорнер; теперь она копалась в банке ложкой. Эта женщина пяти минут не способна прожить без еды. Омерзительной, как правило, еды.

— Патрульная машина в Донкастере съездила утром его проверить — глянуть, на месте ли он.

— И его не было?

— Мать сказала, в среду около пяти ушел и больше не возвращался.

— Он знал, что журналисты пронюхали, — сказала Луиза. — Может, сбежать хотел.

Опять это слово. Что там Джоанна Траппер говорила? Может, я уеду, сбегу на время? И вот оба они бегут — от одного и того же. Два человека, которым никогда друг от друга не избавиться. Джоанна Траппер и Эндрю Декер навеки принадлежат друг другу, их истории переплелись и сплавились.

— Ну, зато в газеты еще день-два не попадет — все катастрофой забито, — сказал Сэнди.

— Нет бедствия без добра, а, Сэнди? — ответила Карен. — Журналюги скоро опять по следу пустятся. На сколько газетам хватит катастрофы — дня на три максимум? Но он же в Англии. Не наша проблема. МПЗА прислала фотографию, — прибавила она и положила портрет перед Луизой.

Декер совсем не походил на того юнца, что взирал с газетных страниц тридцать лет назад (Луиза искала призрака в Сети). Да он и стал другим. Между тем портретом и этим — целая жизнь коту под хвост.

По дороге с совещания Группы управления и координации в Сент-Леонарде Луиза сообразила, что умирает с голоду, заехала на стоянку торгового центра и купила в «Сейнсбери» исполинскую шоколадку. Шоколад она не любила, но эту съела целиком, едва села в машину, а потом в отделе пришлось извергнуть весь шоколад в унитаз. Поделом тебе — что, диабетическую кому хотела заработать?

Когда Луиза выходила из туалета, зазвонил телефон.

— Реджи Дич, — сказал голос.

Имя знакомое, откуда Луиза его знает — вопрос. Девочка лопотала сто тысяч слов в минуту, и Луиза не поспевала. Общий смысл — «что-то случилось с доктором Траппер».

— С Джоанной Траппер? — Мадонна, подумала Луиза, еще одна. Луизины мадонны. Реджи Дич, малка девчушка, которая во вторник открыла ей дверь у Джоанны Траппер. — В смысле? Что с ней случилось?

Как выяснилось, малка девчушка и большая собака. Собака доктора Траппер. Псина завиляла Луизе хвостом, и Луизе это, как ни смешно, польстило. Может, пустоту между нею и Патриком, ту пустоту, которую он хотел заполнить ребенком, заполнит собака? То есть между ними пустота? Это хорошо? Или плохо?

Чтобы встретиться с девочкой, Луиза вернулась в город. Собаку они оставили в Луизиной машине на заднем сиденье, а сами пошли пить кофе в «Старбакс» на Джордж-стрит. «Старбакс» Луиза ненавидела. Все равно что американские доллары пить.

— Кто-то же должен платить жестоким капиталистам, — сказала она девочке, покупая латте и шоколадный маффин. — Иногда должны платить мы с тобой. Вот сегодня, например.

— Уй, — ответила девочка, — да мы много такого делаем, чего не стоило бы.

На лбу у нее красовался ужасный синяк — она сочинила какую-то историю, но Луиза видела, что девчонку, похоже, ударили. Реджи Дич, нянька Джоанны Траппер, как Сандра Риветт, — нет, не нянька, «мамина помощница». Мамин маленький помощник. [107] После рождения Арчи Луиза пила валиум. «Слегка шок пригасить», — сказал ей терапевт. Мужик толкал пациентам колеса, раздавал транквилизаторы, как конфетки. Невозможно представить, чтобы Джоанна Траппер так делала. Грудью Луиза не кормила — молоко шло плохо и через неделю кончилось. («Стресс», — равнодушно пояснил терапевт.) Луизиного сына бутылочка утешала успешнее, чем материнская грудь.

Через неделю Луиза бросила пить валиум — совсем от него отупела, боялась уронить ребенка, потерять где-нибудь, а то и вообще забыть, что родила.

А Реджи не рановато следить за чужим ребенком? Сама ведь едва из колыбели. Ровесница Арчи. Луиза представила, как Арчи отвечает за младенца, — брр, мороз по коже.

— Смотрите, смотрите, что Сейди у доктора Траппер в саду нашла, — сказала девочка, сунув Луизе в руку загаженную зеленую тряпку.

— Сейди?

— Собака.

— Что это? — подозрительно спросила Луиза, держа тряпку двумя пальцами.