Простой люд молча смотрел на прощавшихся. Женщины, сопереживая горю жен приговоренных, роняли скупые слезы. Мужчины, почти все сжимающие в руках оружие, смотрели на прощавшихся кто отстраненно, а кто осуждающе. Только дети, не понимающие, что происходит, испытующе заглядывали в лица взрослых, надеясь там разглядеть, что же все-таки правильно, а что — нет.

Конунг, поднявшись на крепостную стену в сопровождении Ваянара и воевод, поднял вверх руку, призывая собравшихся к вниманию.

— Все вы знаете, что по закону предков наших предателей народа ждет смерть! Предавшие предпочли смыть позор кровью! Если есть среди вас те, кто могут свидетельствовать о невиновности сих мужей, — пусть выйдут и рекут слово!

По рядам прошла волна негромкого ропота, но никто не вышел, чтобы говорить в защиту паннов.

Вдруг ряды дружинных зашевелились, и на открытое место вышел молодой воин в добром доспехе. Люд заволновался, и с новой силой по рядам покатился приглушенный говор. Только один из приговоренных, Рипей Рыжеус, дернувшись, крикнул:

— Не смей! Слышишь? Не смей!

Воин, не обращая внимания на крики панна, снял шлем, и перед конунгом и народом предстал совсем еще молодой отрок из мирольмской дружины. Его красивое чистое лицо было гордо обращено на стоявшего высоко конунга. Валдо, стоявший рядом с Седовласом, нервно сжал деревянные перила, грозившие переломиться под его медвежьим хватом.

Воин стоял молча, ожидая разрешения говорить. Раз он не сказал ничего в защиту приговоренных, значит, по закону, он должен был ждать разрешения на слово. Его круглый деревянный щит с толстым железным ободом и широким круглым умбоном в центре висел на левой руке, а в правой он держал свой конусообразный дорогой шлем, ожидая слова конунга.

— Не смей! Не смей! Не велю! — бесновался Рипей, удерживаемый несколькими дружинниками.

— Говори, — разрешил наконец конунг.

— Я, Олав Рысь, сын Рипея Рыжеуса, сражавшийся в дружине Рыжебородого, прошу тебя, мой конунг, и вас, честной народ, разрешить мне принять бой плечом к плечу с моим отцом и смыть позор кровью! — Обернувшись, он обвел всех замерших людей голубыми глазами.

Короткий глухой вздох пролетел по рядам застывших на мгновение людей. Зашевелились дружинники, бряцая доспехом. Под могучими ладонями Валдо перило все-таки не выдержало и с жалобным треском преломилось, будто маленькая сухая веточка.

Рипей бессильно повис на руках державших его воев. Его полукруглый шлем, нелепо соскользнув с головы, обнажил седую голову и глухо ударился оземь.

Конунг, подняв вверх ладонь, призвал к тишине не на шутку разошедшуюся толпу. Белоус, молча сжав опущенные кулаки, с надеждой взирал на конунга. Когда люди немного успокоились, Седовлас молвил:

— Отцов грех не лежит на его детях, если он смыт кровью, и тебе незачем идти на смерть сегодня, воин. Но я не вправе отбирать у тебя эту честь! Ты сказал!

Валдо, сдержав стон, молча опустил голову.

Довольный воин, поклонившись конунгу и народу, надел шлем и направился к отцу. Двери ворот медленно поползли вниз, перекрывая собой широкий, оскаленный заточенными кольями ров. Приговоренные медленно и обреченно побрели по опустившемуся мосту, подгоняемые дружинниками. Только Олав, ведущий под руку отца, шел, высоко подняв голову. Дружинники, возвращаясь поочередно, дотрагивались до груди Рыси, прощаясь с ним.

Сойдя с моста на мягкую, согретую весенним солнцем землю, Олав, подставив лицо теплым лучам, грустно улыбнулся. Сегодня он отстаивает честь своего рода. Теперь его сестры смогут выйти замуж без позора. Отныне они будут говорить при приветствии, что они сестры Олава Рыси. Никто не посмеет сказать, что Олав Рысь предал своего конунга.

Ворота, резко дернувшись, поползли вверх, оставляя на краю рва шестерых обреченных на смерть. Конунг резко выкрикнул:

— Лучших стрелков на стену, бегом! Я сказал, бегом!

На стену побежали воины с луками. Среди них выделялся невысокий юноша в сшитой из шкур карри [21] одежде. Он двигался мягко и упруго. Одежда и манера передвигаться делали его схожим с кошкой из Ледяного леса. Его красивый составной лук и оперение стрел из серых перьев скальной совы [22] говорили о большом мастерстве их хозяина. Шкуру хитрого и опасного карри мог добыть только очень хороший охотник. Поднявшись на стену, юноша приготовился к бою. К нему, спокойно оглядывая готовивших свои луки и стрелы воинов, подошел конунг в сопровождении заметно взволнованного Валдо.

— Твое имя, воин? — спросил он у юного охотника.

— Хальви, сын Савела Тощего, — ответил тот.

— Что ж, Хальви, сын Савела Тощего, я вижу, лук и стрелы у тебя добрые, и воины мои считают тебя одним из лучших стрелков. Вот тебе, Хальви, задача: воин тот, что с отцом на смерть ушел, под твоим надзором постоянно находиться должен. Пусть стрелы твои добрые да лук тугой оберегут его от тварей темных. Справишься с задачей конунговой — дам тебе второе имя. [23]