Звезда в ладони

Аннотация

Молоденькая медсестра Лиззи Хоуп — девушка тихая и неприметная. Но так получается, что она принимает важное участие в жизни нескольких людей — кого-то утешает, кого-то спасает от тюрьмы, кого-то избавляет от цинизма. И далеко не сразу, но все же получает от Судьбы заслуженную награду…

1 Давным-давно, когда Лиззи была маленькой девочкой, родители на день рождения подарили ей большого плюшевого медведя. Тогда девочка не представляла, чего стоило им купить такую дорогую игрушку. Об этом она подумала потом, уже став достаточно взрослой. А в тот день она крепко обняла мягкого друга и сказала: — Я никогда с тобой не расстанусь. Смелое заявление для ребенка пяти лет… Но когда, как не в детстве, верить в постоянство и вечность жизни? Вот Лиззи и верила. Верила, что всегда будет любимой маминой и папиной дочкой, что всегда будет рядом с теми, кого любит и кто любит ее. Медвежонок, которому она дала имя Банди, был рядом с нею всегда. Вначале она с ним не расставалась ни на минуту. Он был главным действующим лицом в ее играх. Она усаживала его за стол во время обеда и подносила ложку по очереди то к его, то к своему рту. И спать ложилась с ним: накрывала своим одеяльцем, пела ему колыбельную, гладила по большой, немного кривоватой голове. Потом, когда повзрослела, посадила на полку рядом с любимыми книгами. Он уже не казался ей огромным. Но продолжал быть другом. Колыбельные песенки не напевала, зато делилась своими девичьими, невероятно важными секретами. Лиззи и в Нью-Йорк его взяла, дала же слово никогда не расставаться. И вот пришло время нарушить детскую клятву. Она сама так решила, и ничто не могло изменить это, совсем нелегкое для нее решение. Стараясь быть спокойной, слез еще не хватало, Лиззи посадила Банди на стол и уселась напротив. На всякий случай, скорее по привычке, оглянулась в сторону комнаты Дороти. Тишина. В квартире никого, никто не помешает их прощанию. Хотя присутствие постороннего вряд ли изменило бы ее решение. Пришло время последнего разговора. Лиззи прижалась носом к лохматой рыжей грудке медведя и зашептала быстро-быстро: — Прости меня, Банди, прости. Но, понимаешь, я должна так поступить. Обязана. Для себя, для тебя. Тебе же самому будет лучше. Понимаешь? Слова лились быстрым ручейком. Она спешила высказать все, что накопилось в душе за последнее время, торопилась вымолить у игрушки прощение за поступок, который собиралась совершить. Потом, смахнув слезы, — все-таки набежали, нежданные, — достала из-за шкафа большую спортивную сумку и засунула туда медвежонка, чмокнув перед этим в черный пластмассовый нос. Потом быстро, боясь передумать, задернула молнию. Веселину Димову определенно повезло. Получить работу консьержа в четырехэтажном доме в Гринвич-Виллидж, согласитесь, совсем неплохо. Не каждому выпадает такая удача. Гринвич-Виллидж — район спокойный, презентабельный. А их дом старой постройки можно назвать одним из самых благополучных домов Девятой улицы. За две недели работы Веселин хорошо изучил привычки и нравы жильцов. Интеллигентные, благовоспитанные люди, от которых консьержу никаких хлопот. И гости их такие же. Тихо приходят, тихо уходят. А то, что иногда Веселину и кивка не подарят, так что ж. Он знает свое место. Консьерж — это почти часть интерьера в таких домах. На него внимание обращать не нужно. Чаще всего гости приходят к жильцам четвертого этажа. Его занимает семья адвоката Брокса. Самому хозяину уже под пятьдесят. Хорошая практика, богатые клиенты. Удачливость в карьере наложила на него свой отпечаток. Сноб — так его называет про себя Веселин. На консьержа и внимания не обращает, проходит как мимо пустого места. Ни кивка головой, ни доброго взгляда. Зато жена у него просто прелесть. Никогда не забудет, проходя мимо, улыбнуться, а бывает, даже и спросит: — Как дела, Вейс? Вейс… Так она называет его на американский манер. Она первая обратила внимание на нового консьержа. — О, какой милый молодой человек! — воскликнула она. — И как вас зовут? Жена адвоката совершает по утрам спортивные пробежки. Вот и в первое рабочее утро Веселина она в серебристо-сером костюме вышла из лифта и с легкой улыбкой уставилась на нового консьержа. — Веселин, — покраснев до кончиков волос, ответил он. Женщина удивленно вскинула бровь. — Вейсили… — попыталась повторить трудное для американцев имя. — Можно, я вас буду называть Вейс? — О да, конечно, — кивнул он. Желание жильцов — закон. — Вейс, у вас необычное, но очень красивое имя. Откуда вы? — не отставала женщина. Облокотившись на стойку, она без стеснения разглядывала молодого консьержа. В первое мгновение она показалась Веселину совсем молоденькой, лет двадцати. Но вскоре, приглядевшись, он добавил ей еще десяток. Морщинки, почти незаметные, в уголках глаз и рта не могли обмануть. Да, ей около тридцати, так решил Веселин, и в дальнейшем его предположение подтвердилось. — Из Болгарии… — Прикидываться коренным американцем не имело смысла. Он знал, что акцент все равно выдает его. Мягкий славянский выговор не спрячет даже отличное знание языка. — Болгария? О, как интересно! — воскликнула любопытная красавица. — Это где-то в Европе, кажется? Никогда не была сильна в географии. Веселин кивнул, сглотнув комок обиды за свою родину: — В южной части. Я жил недалеко от границы с Грецией. — О да, Греция… И опять Веселин не определил по ее тону, имеет ли она хоть малейшее представление, где находится Греция. — Мы с вами обязательно поговорим о вашей родине, Вейс. Это так интересно — узнавать что-то новое, — сказала красавица. Она протянула ему руку, ухоженную, правильной формы, и представилась: — Я живу на четвертом этаже. Меня зовут Эвелина Брокс. Запомните? — Да, мэм. — Веселин постарался выдать самую приветливую улыбку, на которую был способен. Управляющий, мистер Фокс, проводя подробнейший инструктаж о работе, особенно напирал на то, что главная обязанность консьержа — приветливость как с жильцами, так и с их гостями. На время работы необходимо забыть про свои переживания, плохое настроение и головную боль. Все личные проблемы должны остаться за порогом. А здесь, за столом, отгороженным высокой стойкой, ты должен быть сама доброжелательность, приветливость и желание угодить проходящим мимо. Веселин строго следовал указаниям управляющего. Еще не хватало получить жалобу от жильцов и потерять место. Скажем так, совсем даже непыльное. Конечно, больших денег не платят, зато предоставили жилье. Ему выделили комнату здесь же в доме, на первом этаже, справа от лестницы. Так что все удобства налицо: и на работу не опоздаешь, и на транспорт денег тратить не нужно. Послышался звук спускающегося лифта. Веселин нацепил на лицо улыбку, подготовился к приветствию. Лифт скрипнул, крякнул, створки дверей разъехались, и показалась девушка с большой спортивной сумкой. Она, словно чего-то опасаясь, оглянулась по сторонам и осторожно вышла из лифта. Тоненькая, с короткой стрижкой и длинной худенькой шеей, она напоминала Веселину птенца галки. Такая же черненькая и неуклюжая. Огромные голубые глаза смотрели на мир с нескрываемым удивлением. Сейчас, одетая в узенькие потертые джинсы и белую майку без рукавов, девушка еще больше походила на подростка. Но Веселин знал, что она его ровесница. Ее возраст он запомнил, прочитав в первый день работы список жильцов. Девушке почти двадцать четыре, а выглядит ребенком. И имя у нее какое-то детское — Лиззи. За все время Веселину еще ни разу с ней не пришлось поговорить. На его приветствия она отвечает лишь кивком и молча, как-то боком проскакивает на улицу, словно опасается задержаться в просторном фойе. И вообще, вся она какая-то пугливая, что ли. Не то что та, вторая девушка, живущая с ней в одной квартире. Дороти. Та совсем другая. Быстрая, открытая, за словом в карман не полезет. Настоящая американская женщина. Во всяком случае, Веселин их именно такими представлял. Крепкая, высокая, чуть ли не с него ростом, блондинка со спадающими до плеч волосами, прямыми и жесткими. И голос гортанный, с придыханием. На подобный тип женщин в свое время, еще дома, Веселин насмотрелся в голливудских фильмах. Такая и из горящего небоскреба выпрыгнет, и против маньяка выступить не побоится. И как они уживаются? Ведь совершенно разные. Веселин выскочил из-за стойки и подбежал к лифту. — Вам помочь? — спросил он, протянув руку за сумкой. Девушка-галчонок дернулась назад, невольно спрятав ношу за спину. — Нет, спасибо, я сама. — Ну хорошо, как знаете… — Консьерж вернулся на место. Подумаешь, гордячка. От помощи отказывается. А он же без всяких задних мыслей, просто из вежливости. Вон какая огромная сумка. Чуть ли не в половину ее роста. Лиззи вышла на улицу и вздрогнула. Ее оглушил шум огромного города. Никак не привыкнет к нему. А пора бы уже прекратить обращать внимание. Девушка постояла на крыльце, огляделась по сторонам. Утро было теплым, почти жарким. Можно представить, как все раскалится вокруг к обеду. Но, несмотря на жару, ее знобило. Зря она в одной футболке вышла, теплая кофта не помешала бы. Лиззи поежилась. И чего она так дернулась от этого консьержа? Он же помочь хотел… Нет, она должна сама. Сумка с плюшевым медведем, недавно казавшаяся совсем легкой, оттягивала руки, пригибала плечи к земле. Еще не поздно вернуться. Стоит лишь снова открыть дверь, сесть в лифт, подняться на второй этаж, зайти в квартиру и посадить Банди обратно на кровать. И опять будет все, как прежде. Как прежде… Нет, только не это. Нельзя, как прежде. Лиззи шагнула на тротуар и направилась вверх по Девятой улице. Ее путь лежал к зданию Армии спасения. Дороти приподняла голову с плеча Брэда и взглянула на часы. — О! Мне пора, дорогой. Брэд лениво приоткрыл один глаз. — Успокойся, детка, — протяжно, как он всегда говорил в постели, сказал Брэд. — Еще рано. Всего лишь четверть десятого. Неужели ты покинешь меня? Он засунул руку под одеяло, обхватил упругий, теплый зад девушки и требовательно подтянул к себе. Дороти от прикосновения налитого силой мужского тела тихонько охнула, выгнулась, почувствовав трепет внизу живота. На секунду, словно невзначай, дотронулась бедром до его возбужденной плоти. Брэд подался ей навстречу, прижимая ее к себе. Но Дороти отпрянула назад, вывернулась из его объятий. Она знала, что еще мгновение такой близости, и она забудет обо всем на свете, кроме желания впустить Брэда в себя. Главное — вовремя остановиться. — Нет, Брэд, мне пора. В два часа у меня встреча с клиентом, а до этого хочу заскочить домой. Брэд недовольно надул губы. — Домой, — презрительно протянул он. — Неужели так не терпится увидеть свою соседку? Дороти, ни капельки не стесняясь своей наготы, присела на край кровати и медленно начала натягивать на правую ногу шелковый чулок черного цвета. В последнее время она носила исключительно черные чулки. Из-за Брэда. Он постоянно напоминал, что ее длинные, стройные ноги в черных чулках чертовски возбуждают его. — Прошу тебя, Брэд, не напоминай мне о ней, — бросила Дороти зло, повернувшись к нему вполоборота. — Я ничего не хочу слышать об этой несносной Лиззи. Брэд перекатился на бок и чуть приподнялся. Одеяло соскользнуло вниз, обнажая грудь, покрытую густыми, черными завитушками волос. Дороти резко отвернулась. Подобно тому, как Брэда возбуждали ее ноги в черных чулках, Дороти растекалась от вида его волосатой груди. Ее начинало колотить в буквальном смысле слова. — Ты так и не рассказала мне, что у вас вчера произошло… — Брэд, прищурившись, не сводил с нее взгляда. — Нежданно-негаданно среди ночи приехала ко мне, набросилась, как изголодавшийся койот. Почему ты была так неистова сегодня ночью? — Что за сравнения? Я могу и обидеться на койота! — Дороти закончила натягивать второй чулок и потянулась за юбкой, небрежно валявшейся на полу у широкой кровати. Брэд скривил губы в улыбке: — Да это комплимент, милая. Обожаю страстных женщин. Так чем тебя задела эта милая, наивная девчонка? Дороти ничего не ответила. Надела кофточку, руками подправила грудь и подошла к зеркалу. Проведя щеткой несколько раз по своим шикарным густым волосам, сказала отражению в зеркале: — Накрашусь дома. Потом подошла к кровати, наклонилась, чмокнула Брэда в щеку, грациозно увернувшись от протянутой к ней руки. — Все. Я ушла. — До свидания, моя радость! Не разорви на части девчонку! — крикнул Брэд вслед скрывающейся за дверью Дороти. Ей не понравилось, что он даже не поднялся с кровати, чтобы проводить ее. Дороти с силой ударила ладонью по рулю, а потом, словно испугавшись, что ее любимый «бьюик» обидится, нежно погладила. На душе было погано. С чего бы это Брэд назвал ее койотом? В душе ей даже льстило, что он ее считает хищницей в постели. Но мог бы сравнить с львицей или тигрицей. А то койот… Это уже слишком. Что-то противное было в таком сравнении… и грязное. Дороти передернулась. Иногда Брэд бывает просто невыносим. И в такие минуты Дороти хочется порвать с ним навсегда. Но это выше ее сил. И от этой невозможности вычеркнуть его из своей жизни она злилась и презирала свою патологическую зависимость от этого мужчины. Хотя какой он мужчина? Самец! Дикий, неуправляемый самец, не знающий устали в любовных играх. С ним она и сама превращалась в самку, ненасытную, неистовую, как правильно он назвал ее сегодня. Модный дизайнер по интерьеру, на прием к которому клиенты записывались за несколько месяцев вперед, сексуально зависима от какого-то типа без определенных занятий. Сказать кому, не поверят. А еще эта Лиззи. И чего она с ней возится? Вчерашний вечер доказал, что девчонке нужна не ее помощь, а вмешательство хорошего психиатра. Лечиться ей нужно. Дороти горестно вздохнула и повернула ключ зажигания. Белый красавец «бьюик» послушно тронулся с места. Если бы Лиззи знала, чего стоило Дороти достать пригласительные на знаменитую вечеринку Рода Фростера, то не вытворила бы тех выкрутасов, свидетелями которых стала целая толпа народа. И среди них, кстати, имелось несколько людей, с мнением которых она очень даже считалась. А раз она, Дороти, привела эту дикарку, то и несет ответственность за случившийся инцидент. Все началось еще дома. О том, что они приглашены на вечеринку, Дороти предупредила Лиззи за несколько дней. Вполне достаточно времени, чтобы подготовиться. Но девчонка пропустила мимо ушей все наставления Дороти. Все-таки она была лучшего мнения о Лиззи. В ее-то возрасте пора знать элементарные правила поведения. А тут… Тяжелый случай, почти клинический. И как, скажите, можно было среагировать на появление Лиззи из ее комнаты? Дороти так просто застыла в оцепенении. И лишь через пару минут нашла силы спросить: — Ты что, собираешься в джинсах ехать? — Да, и в новой блузке. Нехорошо заводиться перед выходом из дома, но Дороти не выдержала: — Ты соображаешь, куда мы сейчас с тобой отправляемся? Соображаешь? Лиззи молчала и лишь удивленно хлопала ресницами. — Объясняю для непонятливых еще раз, — продолжала кипеть Дороти. — Мы с тобой через час должны быть на вечеринке. И не на какой-то вечеринке, а на вечеринке, организуемой Родом Фростером. Самой модной вечеринке Нью-Йорка, на которую считают за честь быть приглашенными самые известные люди Нью-Йорка. А ты — в джинсах и блузочке. А ну, марш переодеваться! Лиззи еще больше насупилась, но с места не сдвинулась. — Лиззи, дорогая, — уже более спокойно проговорила Дороти. — Неужели у тебя нет приличного платья? Подумай. Девчонка моргала наивными глазищами и исподлобья глядела на подругу. — Есть, — наконец вымолвила она. — Маленькое синее платье. Но… — Никаких «но», — остановила ее своим властным голосом Дороти. — Я помню это платье. Вполне приличное. Так что давай переодевайся, и быстренько. Дом Рода Фростера, расположенный в фешенебельном районе Ист-сайда, по случаю вечеринки сиял огнями. Из открытых окон слышалась громкая музыка. По ухоженным аллеям, с двух сторон украшенным гирляндами цветов, прогуливались гости. Но их было немного. Дороти знала, что большая часть приглашенных находится уже в доме, где и развернутся главные действия. Она подхватила Лиззи под руку и потащила ее к распахнутым настежь широким дверям. Гостей встречал сам хозяин дома, высокий, стройный мужчина с иссиня-черными волосами и орлиным носом. Роду было далеко за тридцать, но спортивная фигура, гладкое лицо и густые волосы отрицали сей факт. Он был похож на графа, какими их изображают в романах. Дороти обожала его. Вот ради кого она без сожаления прервала бы связь с Брэдом, забыла про всех своих бывших мужчин. Род всем своим видом обещал такое райское наслаждение, которое не забудется до конца дней. Но она знала, что это невозможно. Убежденный холостяк, Фростер мало обращал внимания на женщин. Злые языки даже утверждали, что он имеет слабость к лицам собственного пола. Но то были сплетни. Род Фростер любил жизнь, любил свободу и развлечения. Развлекался сам и давал возможность развлекаться другим, устраивая время от времени грандиозные вечеринки. — Дороти! Рад тебя видеть, — поприветствовал Род девушек. — Ты, как всегда, обворожительна. А это что за милое создание? Почему не знаю? Фростер впился черными, жгучими глазами в Лиззи. Та от его взгляда съежилась и еще больше уменьшилась в росте. — Моя подруга Лиззи, — улыбнулась Дороти. — Она редко посещает подобные мероприятия. Такая домоседка. Род галантно склонил голову: — Надеюсь, милая Лиззи, вас не разочарует маленький балаган, устроенный в моем доме. Проходите же, милые дамы. Фростер отступил на шаг, освобождая проход. Появление девушек в гостиной не осталось незамеченным. Несколько десятков лиц повернулись в их сторону, и в десятках пар мужских глаз сверкнуло восхищение. Еще бы. Дороти знала, что она, в ярко-малиновом, переливающемся блестками, узком и длинном платье, с рассыпанными по плечам светлыми волосами, выглядит шикарно. Да и изящная Лиззи в коротком синем шелковом платье тоже хороша. Перед отъездом Дороти нацепила на худенькую шею девушки колье с бирюзой, которая очень подходила к голубым глазам Лиззи. Вначале все шло просто замечательно. Дороти, подводя Лиззи от одного к другому, знакомила ее со своими приятелями. Девушка, почти не смущаясь, вполне вразумительно отвечала на вопросы, включалась в беседы. Даже выпила бокал шампанского, от которого раскраснелась и еще больше похорошела. На лице ее светилась счастливая улыбка. Кажется, до нее дошло, что она вовсе не хуже, а даже лучше многих присутствующих на вечеринке женщин. Когда же Дороти представила Лиззи молодому адвокату Полу Курту, пользующемуся славой талантливого поэта и замечательного собеседника, и тот предложил девушке свое общество, счастью Дороти не было предела. Весь вечер таскать за собой девчонку у нее не было никакого желания. Чем любила Дороти подобные сборища, так это тем, что на них можно было завязать нужные деловые связи. Чмокнув Лиззи в щечку, она упорхнула по своим делам. Несколько раз, правда, она подходила к увлеченно воркующей паре. Лиззи выглядела счастливой, и Дороти через некоторое время прекратила наблюдать за нею. И в этом была ее ошибка. Все-таки надо было подумать, что от Лиззи, впервые попавшей на такое мероприятие, можно ожидать всего, что угодно. Гости, после выпитого шампанского и съеденных бутербродов, перебрались в танцевальную комнату. В обычное время это помещение служило Фростеру спортивным залом. Но сейчас, по случаю вечеринки, спортивные снаряды были убраны, зал украшен шарами, флажками и другой мишурой. В правом углу расположился музыкальный ансамбль, развлекающий гостей модной танцевальной музыкой. Повсюду слышался гул разговоров и всплески смеха. Дороти увлеченно обсуждала с Эриком Гомбертом, очень выгодным клиентом, новые идеи по оформлению гостиной, которую он планировал переделать в ближайшее время, и не сразу обратила внимание на шум, возникший в центре зала. А когда обратила, то с ужасом обнаружила, что причиной этого шума является Лиззи. Маленькая тихоня Лиззи стояла в центре образовавшего круга и, сжав поднятые к груди кулачки, раскрасневшаяся и злая, кричала: — Я это так не оставлю! Я сообщу в полицию! Ты… ты… урод! Рядом стоял Пол Курт и, потирая пылающую огнем щеку, кричал в ответ: — Замолчи, психованная! Картина была отвратительная. Дороти, извинившись перед Гомбертом, бросилась к Лиззи, расталкивая гостей. Она не понимала, что произошло. Но, пробираясь сквозь толпу, слышала возгласы: — Да что же этого такое? Какой скандал! Девчонка какая-то бешеная! Сгорая от стыда, Дороти схватила Лиззи за руку и потащила ее из комнаты. Та упиралась, тормозила, махала свободным кулаком и кричала: — Немедленно вызовите полицию! Молча, не слушая крики девушки, Дороти доволокла Лиззи до автомобиля, открыла дверку и втолкнула ее на заднее сиденье. Сама плюхнулась за руль. Лиззи уткнулась в спинку кресла и зарыдала. — Прекрати! — прикрикнула на нее Дороти. — Что произошло? Лиззи, захлебываясь слезами, выдавила: — Он, этот гад, начал хватать меня за коленки… А потом сказал… сказал, что хочет меня, и предложил подняться наверх, в спальню. Дороти фыркнула. Подумаешь. Такое случалось сплошь и рядом. Специально для таких случаев были подготовлены комнаты, чтобы влюбленные парочки могли уединиться на время. Она что, не понимает, что люди иногда занимаются сексом? Подняла такой скандал, опозорила ее, Дороти… — Дура! — только и смогла выдавить из себя Дороти. Резко тронула «бьюик» с места и понеслась в сторону дома. За всю дорогу Дороти не вымолвила ни слова. Пальцы рук ее побелели, с такой силой она вцепилась в руль. Да и Лиззи молчала, лишь часто-часто всхлипывала. Когда они подъехали к дому, было около полуночи. Долго нажимали на кнопку звонка, ожидая, пока консьерж откроет двери. И все молча. Только когда дверь открылась и Лиззи вошла в подъезд, Дороти бросила ей в спину: — Я дома не ночую. А ты отправляйся… к своему медведю. Психопатка! 2 В эту ночь Лиззи почти не спала. Так, проваливалась на несколько минут в черноту и вновь выныривала. От этого, да еще от выпитого вчера шампанского, к которому у нее не было привычки, ужасно болела голова. А вечером на работу в ночную смену. Да и на душе было пакостно. Она до сих пор ощущала на своей коленке липкие лапы этого мерзавца, а в ушах звучали его похотливые слова. Не зря она так не хотела ехать на вечеринку. А Дороти? Тоже хороша. «Приличное общество. Приличное общество. Интересные связи». Если она считает, что такие типы, как этот Пол, приличное общество, то она с удовольствием проживет в неприличном обществе, в котором не предлагают едва знакомой девушке потрахаться при первой же встрече. И правильно, что вмазала этому типу. Жаль только, что мало. Но подобные размышления не заглушали мысли о том, что и с ней что-то не в порядке. Ей скоро двадцать четыре, а она до сих пор одна. В ее возрасте давно пора иметь парня. Детство-то закончилось, а она его держит, словно на веревочке, не отпускает. Извращение какое-то, ненормальность. Бессонная ночь не прошла даром. Провертевшись в кровати, измучившись и устав, под утро Лиззи пришла к решению повзрослеть, выбросить из головы детские понятия. И Банди. Девушка перекинула сумку в другую руку. Тяжести в ней никакой, но нести неудобно. Хорошо еще, что Девятая улица спокойная, никто не толкается. Встречные пешеходы благополучно обходят ее стороной, не задевая. Лиззи вздрогнула от неожиданности. Какая-то проезжающая мимо нее машина подала громкий сигнал. Потом проехала несколько метров и резко притормозила у тротуара. Открылась дверка, и из нее высунулась голова мужчины. — Лиззи! Лиззи Хоуп! Здравствуйте! Девушка удивленно остановилась, недоумевая, кому она могла понадобиться. Между тем мужчина выбрался из машины и подошел к ней. — Здравствуйте! — ответила она. Лиззи знала его. Он — доктор, работает в той же больнице, что и она. Только в другом отделении. Кажется, в хирургии. — Я — Филип Мартин, — проговорил он смущенно. — Вы помните меня? — Да, конечно, — кивнула Лиззи, прикидывая, как бы обойти возникшее на ее пути препятствие. Она его помнила. Несколько дней назад она помогла ему собрать рассыпавшиеся по полу истории болезней. Он ее тогда долго благодарил за помощь. А она не понимала, чем вызвала такую лавину благодарностей. В тот день Филип Мартин угостил Лиззи чашечкой кофе в больничном кафе. Сидя за столиком, они недолго поболтали о каких-то пустяках. — У вас такая большая сумка, Лиззи. Давайте я вас подвезу! — И, не ожидая согласия, он взял из ее рук сумку, подхватил девушку под локоть и повел к машине. — Здесь нельзя долго стоять автомобилю. Так что поехали. Лиззи пролепетала, стараясь выдернуть руку: — Спасибо. Не надо. Мне тут рядом. — Нет-нет, никаких отговорок! — Мужчина настойчиво подталкивал ее к автомобилю. И вот она уже в машине, вопреки собственным правилам и осторожности. Филип уселся за руль, но с места не тронулся, а повернулся лицом к девушке. — И куда вы идете с такой большой сумкой? Лиззи прижала сумку к груди. — Я… Я в прачечную. Тут за углом. Так что спасибо. Я сама дойду, — запинаясь, пролепетала девушка и потянулась к ручке двери. Но было уже поздно. Машина тронулась. Лиззи еще крепче обхватила сумку. И зачем она соврала? Но не могла же она сказать правду, сказать, что несет своего друга медведя Банди в благотворительный фонд, чтобы оставить его там. Доктор бы ее просто не понял. Ну ничего, она избавится от своего нежданного помощника у прачечной, и тогда никто не помешает ей довести начатое дело до конца. Но все получилось не так, как она планировала. Остановившись на стоянке у прачечной, Филип первым выскочил из машины, открыл дверь и протянул руку, помогая Лиззи выбраться из кабины. Потом решительно забрал из ее рук сумку и направился в сторону прачечной. Лиззи не осталось ничего другого, как последовать за ним. Симпатичная девушка-приемщица поздоровалась с ними у входа и провела в глубь комнаты. Она уселась за стол, раскрыла большую тетрадь и подняла взгляд на Лиззи и Филипа. — Я рада приветствовать вас в фирме «Чистый мех», — произнесла она дежурные слова. — Надеюсь, вы останетесь довольны нашей работой. Что вы желаете почистить? Лиззи расстегнула сумку и достала медведя, украдкой взглянув на Филипа: не засмеется ли? Но тот лишь улыбнулся, и в его улыбке не было никакого ехидства. Это почему-то обрадовало девушку. — О, какой замечательный медведь! — радостно воскликнула приемщица химчистки. Лиззи невольно поморщилась: неужели она так счастлива увидеть эту плюшевую игрушку, как показывает. — Он у вас, наверное, уже давно? — не отставала девушка. — Да, — сказала Лиззи и зачем-то добавила: — С пяти лет. Девушка протянула руку, чтобы забрать Банди, но Лиззи крепко прижала его к себе. — Не бойтесь. Ничего не случится с вашим медведем. В нашей химчистке используются самые лучшие технологии. Он станет лишь красивее. — Я и не боюсь, — буркнула Лиззи и протянула Банди через стол. Когда девушка оформила все необходимые бумаги и сообщила, что медведя можно будет забрать через три дня, Лиззи и Филип вышли на улицу. — Спасибо вам за помощь, — поблагодарила девушка. — До свидания! Но Филип предложил ей посидеть в кафе. — Мне сегодня еще на работу, в ночную смену, — попыталась отказаться Лиззи. — Мне тоже. Но у нас еще уйма времени. Я знаю одно очень милое кафе поблизости. Там подают замечательные пирожные. Вы ведь любите пирожные, Лиззи? Филип не обманул. Кафе находилось совсем близко и носило гордое название «Богемия». На самом деле оно оказалось маленьким, на восемь столиков, и очень уютным. Приглушенный свет, исходивший не с потолка, а от стен, создавал романтическую обстановку. У барной стойки на высоком табурете сидел лохматый юноша и, перебирая струны гитары, напевал что-то блюзовое. Лиззи была просто очарована. Официант проводил их к свободному столику у окна и подал меню. — Вы что-нибудь будете? — спросил Филип у Лиззи, небрежно перелистывая страницы. — Нет, — помотала она головой. — Только кофе, пожалуйста. — Два кофе и два пирожных. — Филип повернулся к официанту. — Ваших, фирменных. А потом добавил для Лиззи: — У них чудные пирожные. Вы никогда тут не бывали? — Нет. Лиззи не стала добавлять, что она вообще нигде не бывает. — Отныне будете бывать в «Богемии» часто. Кто хоть раз отведал их пирожное, становится постоянным посетителем. Уж поверьте мне. Официант улыбнулся и удалился. Лиззи с интересом оглядела зал. Столики все заняты. Удивительно, что нашелся свободный. По стенам развешаны фотопортреты томных красавиц, выполненные в стиле ретро. Музыкант низко склонился к своей гитаре. На душе у Лиззи стало совсем спокойно. Мрачные мысли о вчерашнем улетели прочь. — Итак, Лиззи Хоуп, — проговорил ее спутник, и она повернулась к нему, — кто вы есть? — Что вы сказали? — не поняла вопроса девушка. — Расскажите о себе. — Филип внимательно смотрел на девушку, уголки его губ чуть заметно дрожали. Лиззи сглотнула. Пристальное внимание доктора смущало ее. — Я не знаю, что вам рассказать, — честно призналась она. — Откуда вы, Лиззи? Вы же не из Нью-Йорка? — спросил Филип. Лиззи удивилась: с чего это вдруг молодого врача, явно успешного и не обделенного женским вниманием, заинтересовала ее биография? Правда, Филипа не назовешь красавцем. Длинноватое лицо с глазами чуть навыкате. От этого кажется, что он смотрит на мир с постоянным удивлением. Крупный рот, высокие скулы, нос, если хорошо присмотреться, чуть скривлен в сторону. Волосы, русые и густые, коротко подстрижены и зачесаны назад. Фигура далека от атлетической. Лиззи с ее маленьким ростом как раз до уха ему достает. А вот если его поставить рядом с Дороти, то неизвестно, кто из них будет выше. Но что-то, располагающее к нему людей, в этом мужчине было. Внимательный взгляд, добрая улыбка, умение слушать собеседника… — Я приехала в Нью-Йорк из Огайо, — ответила Лиззи. — Два года назад. А вы, Филип? Мужчина усмехнулся. — А я потомственный житель Нью-Йорка. Мой прапрапрадедушка еще в семнадцатом веке одним из первых в этих краях срубил дерево и заложил фундамент будущего дома Мартинов. — Классно, — выдохнула Лиззи. — Про вашу семью, наверное, книгу написать можно. Официант, молчаливый и строгий, поставил перед ними две чашки кофе и нечто воздушное, белоснежное, в черных крапинках шоколада. Лиззи пододвинула пирожное, осторожно опустила ложечку в белую массу и поднесла ко рту. Изумительный вкус ванили с кислинкой. Она и не заметила, как пирожное исчезло у нее во рту. — Ну как? — с улыбкой спросил Филип. — Очень вкусно. Но… — Мало? А знаете, Лиззи, вы можете скушать и мое. Я не притронулся, не бойтесь. Лиззи вспыхнула. Ну вот, что он о ней думает? Совсем о приличиях забыла. Сладости требуется кушать медленно, с расстановкой. А она? Сглотнула и не заметила. Поэтому Лиззи быстро помотала головой. — Да не стесняйтесь! — Филип пододвинул к ней свою тарелочку. — Я сам в первые дни по три порции съедал. Честное слово. Девушка застенчиво улыбнулась, но, вздохнув, все-таки начала есть. Филип подвез Лиззи к подъезду дома. Первым выскочил из машины и, подав руку, помог выйти девушке. Прощаясь, она сказала: — Спасибо вам, Филип. Огромное спасибо. — За что? — удивился мужчина. — За дополнительную порцию пирожного? — Нет. Хотя за пирожное тоже. Но главное — за то, что вы помешали мне совершить, может быть, самый ужасный поступок в моей жизни, — серьезно сказала девушка. — Загадочно… Что ж… Знаете что, Лиззи, зовите меня просто Филом… Лиззи кивнула. С тех пор как Дороти вернулась домой и не нашла там Лиззи, прошло уже почти три часа. За это время она приняла горячий душ, выпила две чашки крепкого кофе, оделась в строгий деловой костюм, предназначенный для встреч с клиентами, навела макияж и… почти успокоилась. Злость на несносную девчонку улетучилась, уступив место непониманию. А когда Дороти что-то не понимала, она нервничала. Образ жизни Лиззи, затворницы и тихони, был неприемлем для нее. Дороти привыкла получать удовольствие от жизни по полной: веселиться, не останавливаясь, тратить деньги, не жалея, любить и принимать любовь от мужчин, не раздумывая. Молодость ведь и дана для того, чтобы пользоваться ее преимуществами. А Лиззи этого не понимала и не хотела понимать, хотя Дороти старалась ей все объяснить. Как-то, после ее очередных жалоб на Лиззи, Брэд спросил Дороти: — И что за интерес тебе возиться с этой девчонкой? Я не понимаю, что общего у тебя, успешной и раскрепощенной, с этой, по твоим словам, ненормальной? У тебя достаточно средств, чтобы одной оплачивать квартиру, а не держать квартирантку. Она тогда ничего не ответила Брэду. Да и что толку отвечать, он бы все равно ничего не понял. Дороти и сама с трудом разбиралась в своих чувствах к Лиззи. И вот сейчас, забравшись с ногами на диван и отложив в сторону блокнот, в который собиралась записать кое-какие мысли по работе, она вспоминала свою первую встречу с Лиззи. В тот день, чуть больше двух лет назад, судьба занесла Дороти на Пенсильванский вокзал. Она уже и забыла причину, по которой оказалась там. Наверное, кого-то провожала. Зато отлично помнит, как подошла к девчонке, стоящей под огромными светящимися табло и испуганно оглядывающейся по сторонам. В ногах ее стояли две спортивные сумки, которые девочка зажимала коленями. — Что, сестренка, никто не встретил? — спросила тогда Дороти. Девушка отрицательно покачала головой. — А должен был? И снова молчаливое «нет». — Ясно. — Дороти подхватила одну из сумок и поразилась, что она совсем легкая. — Тогда пошли. Меня зовут Дороти. Девушка, подхватив другую сумку, направилась за ней. В машине — Дороти только-только приобрела свою малышку «бьюик» — девчонка немного осмелела и рассказала, что зовут ее Лиззи, что приехала из Стронгсвилла, штата Огайо, и что мечтает жить и работать в Нью-Йорке. — Сколько же тебе лет, сестренка? — поинтересовалась Дороти. — Двадцать два. Дороти тогда очень удивилась. Ей показалось, что девчонке не больше восемнадцати. Щупленькая, с коротко стриженной головкой и в потертых джинсах, она выглядела подростком. — А куда мы едем? — спросила Лиззи, с интересом разглядывая пролетающие за окном улицы мегаполиса. — Домой. Поживешь немного у меня, а там посмотрим, — ответила Дороти. Что заставило ее привезти девчонку к себе? Наверное, теплое воспоминание о себе, такой же испуганной и пораженной величиной города, впервые попавшей в Нью-Йорк. Хоть и изгонялся всеми доступными средствами образ той девчонки из штата Вермонт, приехавшей много лет назад покорять столицу, но все же он нет-нет и прорывался сквозь столичный лоск, который приобрела Дороти за десять лет жизни в Нью-Йорке. От воспоминаний о первой встрече с Лиззи ее оторвал звук открываемой двери. Дороти напряглась, расправила плечи, но с дивана не встала. Только положила на колени блокнот, сделав вид, что занята работой. Лиззи вошла в гостиную. Выглядела она совсем не такой, какой ожидала увидеть ее Дороти. Щеки раскраснелись, глаза сверкают, на губах улыбка. А Дороти думала, что та будет выглядеть как побитая собака. — Здравствуй, Лиззи. Где была? — строго спросила Дороти. — Да так, гуляла, — бросила девчонка небрежно и направилась в сторону своей комнаты. Ого, да в ней ни капли раскаяния за вчерашнее безобразие. Дороти переживает, мучается, а тут только «Да так…». Дороти отшвырнула блокнот и крикнула в спину девушки: — Лиззи, я хочу поговорить о вчерашнем. Та остановилась и пожала плечами. — А что тут говорить? Вчерашний день прошел, — спокойным тоном, не поворачиваясь, произнесла Лиззи. Это же наглость! Вчерашний день прошел, видите ли. Для кого прошел? Бесследно прошел? — Лиззи, неужели ты не понимаешь… — Дороти старалась остаться спокойной, говорить без крика. — Ты поставила меня в очень неприятное положение. Я привела тебя на вечеринку, тем самым дав определенные гарантии в твоей порядочности. А ты закатила скандал. Как я посмотрю после этого людям в глаза? Лиззи опять пожала плечами и обернулась. — А при чем тут ты, Дороти? Скандал, как ты его называешь, устроила я, и только я за него в ответе. Мне должно быть стыдно. Но я, надеюсь, больше никогда не встречусь с этими приличными людьми. Все, не будем об этом. — Лиззи… — Что? Мне уже двадцать четыре года. — Лиззи вскинула голову. — Я уже достаточно взрослая и могу поступать, как хочу. Вот тут Дороти и не выдержала: — А мне тридцать два, и я больше разбираюсь в жизни. Я хочу помочь тебе. — Чем? Тем, что сводишь меня с сомнительными типами, пытаешься подложить меня к кому-нибудь в койку? Не хочу! Понимаешь, не хочу! Я сама вправе устраивать свою жизнь. Дороти вскочила с дивана. — Да я… Но договорить девушка не успела. Резкий звук телефона остановил поток слов, готовый сорваться с губ. Дороти опустилась обратно на диван, лишь прошептав: — Возьми трубку, Лиззи, и скажи, что меня нет дома. Ни для кого. Лиззи подняла трубку. — Алло! Да, это я. — Дороти удивленно повернулась в сторону говорившей по телефону девушки. — Да, Филип. О да, конечно, Фил. Хочу отдохнуть перед работой. Все хорошо. Спасибо. До свидания, Фил. Положив трубку и даже не взглянув на Дороти, Лиззи удалилась в свою комнату, плотно прикрыв за собой дверь. А Дороти несколько секунд так и сидела с открытым от удивления ртом. Филип. Фил. Это что-то новенькое. Ай да тихоня Лиззи! И как это она, Дороти, пропустила появление нового персонажа в жизни девчонки? 3 Филип Мартин был хорошим хирургом. Об этом говорили коллеги, это передавали из уст в уста пациенты. Да и он сам, без ложной скромности, считал, что к тридцати годам достиг немалых успехов. Больница Хидасса, первое и пока единственное место работы Мартина, славилась своими операциями на сердце. Еще будучи студентом Колумбийского университета, лучшего, по мнению Филипа, в Нью-Йорке, он мечтал о работе именно в этой больнице. Сюда и пришел после окончания университета. Мартин был бесконечно благодарен доктору Локу, своему учителю и наставнику, что тот не побоялся взять неопытного стажера к себе в ассистенты, тратил на него время и силы, передавая ему накопленные за много лет практики знания. Никто, кроме самого Филипа Мартина, не знает, сколько труда и сил потрачено, скольких бессонных ночей и изломанных карандашей стоило то, что он стал наконец одним из лучших специалистов больницы. Работа, работа и еще раз работа. Она всегда была самым главным в его жизни. И вот сейчас, когда в его жизни появилась Лиззи, Филип удивился, что может думать не только о предстоящей операции или состоянии очередного пациента, но и о девушке. И что самое интересное, ему это нравилось. Как-то так сложилось в жизни, что Филипу было не до женщин. Нет, нельзя сказать, что он был совсем уж целомудренным. Связи были, но все какие-то несерьезные и быстро проходящие, не оставляющие даже следа в памяти. С Лиззи было все по-другому. Каждый вечер, выпив неизменный стакан апельсинового сока, он забирался под одеяло и прокручивал в голове настоящее кино. Он вспоминал ее улыбку, небрежные взмахи руки, поворот головы. В его ушах звучала ее речь. Он словно наяву слышал слова, которые она произносила. Он думал о тех рассуждениях, в которые пускалась Лиззи. Девушка оказалась для него незнакомым, необычным, но таким волнующим миром… Он был просто очарован ею. С самой первой встречи. В тот день Филип переносил истории болезней пациентов из кабинета доктора Лока в свой. Он получил несколько замечаний от своего наставника по поводу назначенного лечения и был расстроен. Открывая дверь, умудрился уронить верхнюю папку. А потом, поднимая ее, рассыпал и все остальные. На помощь ему пришла молоденькая медсестра. Она присела рядом на корточки и молча стала собирать рассыпавшиеся бумаги. А собрав, протянула ему стопку. — Спасибо, — пробормотал он и заглянул в глаза девушки. Заглянул… и пропал. Он словно утонул в глубине ее голубых глаз, его затянуло в омут. Сестра была не из его отделения, он видел ее впервые. И ему почему-то захотелось, чтобы она не уходила, вот так всегда стояла рядом, и он в любое мгновение, как только пожелает, мог бы посмотреть в ее глаза, дотронуться до ее руки. Но девушка уже открыла дверь, собираясь уйти. — Сестра… — неожиданно для самого себя остановил девушку Филип. — Спасибо. — Не за что, — ответила она, слегка пожав плечами. — Нет-нет. Вы мне очень помогли. И за это… — Фил запнулся. — За это разрешите угостить вас чашечкой кофе. У вас ведь найдется десять минут? Девушка взглянула на наручные часы. — Десять минут найдется, — просто ответила она. Они выпили кофе в больничном кафе, и он узнал, что зовут ее Лиззи Хоуп. Боясь признаться даже самому себе, Филип мечтал о встрече с Лиззи. Но все как-то не получалось. Однажды он даже набрался смелости и отправился в детское отделение, в котором она работала. Но, увы, ему не повезло. За столом сидела другая медсестра, пожилая уставшая женщина. Она вскинула глаза на него, готовая поинтересоваться, что привело в их отделение чужого врача. Но он быстро, не проронив ни слова, скрылся за дверью. И вот Фил увидел Лиззи на улице. Девушка шла по Девятой улице с огромной спортивной сумкой в руке. Выглядела она не лучшим образом. Вся какая-то съежившаяся и поникшая, отрешенная от всего мира. Казалось, что каждый шаг дается ей с трудом. Но Фил все равно рад был ее увидеть. Сразу понял, что это просто судьба. Ведь он не собирался ехать по Девятой улице. Что-то, не иначе как Провидение, заставило его за несколько кварталов отсюда свернуть на эту улицу. Он, как мальчишка, остановил свой «форд» в неположенном месте, выскочил из кабины, чуть ли не силой затащил в автомобиль девушку. И все это сделал на одном дыхании, не задумываясь о том, прилично ли он поступает. Когда же она в прачечной вытащила из сумки огромного рыжего медведя, сердце его заныло сладкой болью. Захотелось обнять ее, защитить от всего мира. Такой уязвимой она ему показалась, такой испуганной. А эта восторженность от отведанного в кафе пирожного… А благодарность за отданную им вторую порцию… Уже тогда Фил понял, что никогда не сможет расстаться с Лиззи по своей воле… Фил подхватил с заднего сиденья букетик мимозы, расправил его и вылез из машины. Взглянув на часы, определил, что Лиззи вот-вот должна подойти, и быстро направился в сторону Центрального парка. Раньше он даже в самых смелых мечтах не мог представить себе, что будет стоять с букетом цветов в руках, в людном месте, на глазах множества народа. А сейчас ему это даже нравилось. Филу хотелось выпятить грудь, вытянуть руку с букетом вперед и крикнуть: «Смотрите! Я самый счастливый человек в Нью-Йорке. Я жду самую замечательную девушку на свете». Но то было только в мечтах. Фил, конечно, не кричал, а просто прогуливался у ворот Центрального парка, высматривая, не появится ли Лиззи. Лучше, конечно, было бы заехать за девушкой домой, но она отказалась от его предложения. Сказала, что все равно будет в этом районе и подойдет к назначенному времени к центральному входу. Сколько Фил ни высматривал Лиззи, все равно проворонил момент, когда она подошла. — Фил! Девушка стояла спиной к Шестьдесят пятой улице и улыбалась. Солнечные лучи словно окутывали Лиззи, и от этого казалось, что она вся светится. Фил протянул букетик. — Это мне? — прошептала девушка и уткнулась носом в цветы. Когда она подняла глаза, в них было непонимание. Филу понравилось, что он сумел удивить девушку. — А что, ты забыла, какой сегодня день? — хитро спросил он. Лиззи молчала, и он напомнил: — Сегодня исполнилось ровно три месяца, как я помог одной милой девушке доставить огромного плюшевого медведя в химчистку. Лицо Лиззи озарилось улыбкой. — Точно! — воскликнула она. — И поэтому ты принес мне цветы? Смешно… Она сделала акцент на слове «мне». Что же, ей никогда не дарили букетов? Фил игриво оглянулся вокруг. — Тебе-тебе. Других девушек для меня просто не существует. Букет твой. Конечно, если только ты не пожелаешь отдать его на растерзание мартышкам. — Фил! — Девушка уткнулась лбом в его подбородок. От чуть ощутимого запаха духов и аромата чистого девичьего тела перехватило дыхание. Фил глубоко вздохнул, обнял девушку за плечи и потянул за собой в сторону зоопарка. Последний раз в зоопарке Фил Мартин был, наверное, лет в десять. Школьная учительница биологии организовала сюда экскурсию, чтобы ученики могли получше рассмотреть изучаемые объекты. Фил помнил, как они толпой ввалились в ворота зоопарка и норовили разбежаться по его территории. Учительница, расставив руки, как курица крылья, бегала за ними и собирала учеников в одну кучу. А вообще, воспоминания о той давней экскурсии сохранились неблагоприятные. Бедные, худые, измученные животные за толстыми металлическими решетками выглядели жалко. Филу хотелось всех их освободить и выпустить на волю. Он знал, что вскоре после их экскурсии зоопарк закрылся на реконструкцию. Старые и неудобные звериные клетки были заменены на современные выставочные помещения и удобные вольеры. Но в обновленном зоопарке он еще ни разу не был. Сегодня он сюда пришел только благодаря Лиззи. В последнюю встречу на вопрос «И куда мы пойдем в следующий раз?» девушка, чуть смущаясь, ответила: «В зоопарк». У них стало традицией во время прогулок посещать какое-нибудь интересное место. Фил знакомил Лиззи с Нью-Йорком. Прожив в городе два года, девушка почти нигде не бывала и, по сути, знала лишь дорогу от дома, расположенного на Девятой улице, до больницы Хидасса, которая находилась недалеко от Парка Гамильтона. На своем юрком «форде» Фил провез Лиззи почти по всем интересным местам города. Она с замиранием сердца рассматривала небоскребы на Уолл-стрит и с таким же интересом обходила часовню Сент-Пол в георгианском стиле на углу Фултон-стрит и Бродвея, любовалась зданием Ратуши.… Музей «Метрополитен» Лиззи не понравился, подавив ее своей академичностью. Зато Музей фотографии просто очаровал. В тот день в нем проходила выставка черно-белых работ фотографа Дэвидсона, и Фил никак не мог оторвать Лиззи от их созерцания. Ему стыдно было признаться, что на него они не произвели никакого впечатления. И вот на сегодняшний день она выбрала зоопарк, чем ввела Фила Мартина в некоторое смущение. Водить любимых девушек в зоопарк было как-то не принято в его кругах. Но он, плюнув на все условности, согласился. Они уже посмотрели колонию муравьев, дом пингвина и белого медведя, посмеялись возле семейства веселых мартышек, несколько раз обошли вокруг широкого, круглого бассейна морского льва, расположенного как раз в центре зоопарка, и собирались навестить здание крытого тропического леса, как вдруг их остановил окрик: — Фил! Фил Мартин! Ты ли это? Фил удивленно притормозил — странно было увидеть кого-нибудь знакомого в зоопарке — и, не снимая руки с плеча Лиззи, огляделся. В нескольких шагах от него, разведя в стороны руки, словно собираясь заключить весь мир в объятия, стоял Пит Роусен, его однокурсник по университету. Сказать по правде, они никогда не были настоящими друзьями, так, только приятелями. Поэтому Фила удивила радость, сияющая на лице Пита. Около него, крепко обхватив его ноги, стояла очаровательная, вся в золотых завитушках, девочка лет пяти. — Фил! Сколько лет, сколько зим! — Пит схватил девочку за руку и подтащил к ним. — Как я рад, дружище! Фил увидел, что Пит действительно не врет, он рад этой встрече. А ему самому она не принесла большой радости, ему приятнее было наслаждаться обществом Лиззи. К тому же, зная неуемную болтливость Пита, он опасался некоторых моментов… — Вот, — не замечая недовольство Фила, тараторил Пит. — С дочкой гуляю. Кристи, поздоровайся с тетей и дядей. Он подергал девочку за руку, и та, смутившись, спряталась за спину отца и уже оттуда прошептала: — Здравствуйте! Чтобы как-то скрыть свое недовольство, Фил произнес: — Кристи совсем большая. А давно ли в коляске возили? — Да, время бежит, — подтвердил Пит грустно, но вскоре опять заулыбался. — Я познакомил вас со своей дамой. Ответный шаг за тобой, Фил. Пит бесцеремонно впился взглядом в Лиззи, и Фил почувствовал, как напряглись ее плечи. Он нежно погладил их ладонью, успокаивая. — Да, конечно. Это Лиззи. А это Пит, мой друг по университету, — представил Фил их друг другу. — Лиззи… Замечательное имя. Пит схватил руку девушку и потряс ее. — И что вас занесло в это ужасное место? — обратился он с вопросом к Филу. — Просто гуляем, — ответил тот. А Лиззи спросила: — Почему ужасное? Здесь так интересно. — О нет! — замахал руками Пол. — Что может быть интересного в животных, которые всю жизнь проводят в запертых клетках, которые ни разу не вдыхали запах свободы? Это ужасно! Кристи подняла испуганное лицо к отцу и дернула его за руку: — Папа, ты обещал маме не пугать меня. — А я и не пугаю, детка. Я просто раскрываю перед тобой правду жизни. Каждый человек… Фил решил прервать разглагольствования приятеля. Зачем он и вправду пугает ребенка? Хватит еще ей в жизни потрясений от раскрытия правды жизни. Фил присел на корточки перед девочкой и ласково спросил: — Кристи, тебе нравится в зоопарке? — Да, тут так интересно. Пит театрально закатил глаза, а затем посмотрел на Лиззи, ища у нее поддержки. — Неужели и вам, Лиззи, нравится этот балаган? — Нравится, — ответила девушка, поджав губы. Ей не понравился друг Фила. От этого мужчины слишком много шума. Пит опять закатил глаза и изрек: — Все ясно. Я остался в одиночестве. А потом улыбнулся и подмигнул: — Но в этом рассаднике греха есть одно милое местечко, ради которого можно терпеть весь этот ужас. Кафе «Прыгающая лягушка». Мы с Кристи как раз туда направлялись. Вы к нам не присоединитесь? Фил и Лиззи переглянулись. Неудобно все-таки отказываться от приглашения. Да и действительно перекусить пора. В кафе было полно народу. Они еле нашли свободный четырехместный столик. Особенностью кафе «Прыгающая лягушка» было то, что открыло его Общество защиты природы, и все блюда, которые предлагало огромнейшее меню, изготавливались из экологически чистых продуктов. Каждый посетитель зоопарка считал своим долгом посетить знаменитое кафе. Здесь всегда было людно и шумно. Фил заказал себе салат из тунца. Лиззи, подумав, остановилась на нем же. Питу принесли цыпленка в лимонном соусе, а Кристи — разноцветное желе из фруктов. — Как твои дела, Пит? — спросил Фил, пододвигая к себе тарелку с салатом. — Работаю. Как проклятый работаю, — с набитым ртом ответил Пит. — Как Анна? Анна — жена Пита и мать Кристи, — пояснил Фил для Лиззи. Лиззи понимающе кивнула. Пит положил вилку, вытер рот салфеткой, погладил по голове дочь и серьезно ответил: — Никак, дружище. Она сама по себе, я сам по себе. Разрешает с дочкой раз в месяц сходить в зоопарк. И все. В остальное время я для нее не существую. Ты удивлен? Фил был действительно удивлен. Любовь Пита и Анны, начавшаяся еще на первом курсе университета, была предметом зависти всей их группы. Про нее можно было слагать поэмы. И вот, пожалуйста. Она сама по себе, он сам по себе… Упрекнув себя за бестактность вопроса, Фил принялся за салат. Но Пит не умел долго печалиться. Встряхнул головой, прогоняя неприятные мысли, и подмигнул Филу: — Зато у тебя, дружище, вижу, все отлично. Потом так же подмигнул Лиззи: — Лиззи, Фил — отличный парень. Поверьте мне. Я знаю его сто лет, и ни разу, слышите, ни разу не получал от него подножку. А это большая редкость в нашем жестоком мире. — Пит… — смущенно остановил его Фил. — Я правду говорю, а правду нужно слушать, — отмахнулся от него тот. — А вы, Лиззи, чем занимаетесь? Лиззи взглянула на Фила, прежде чем ответить: — Работаю медсестрой в той же больнице, что и Фил. Но это пока… Собираюсь учиться на врача. В следующем году. Фил пожал руку Лиззи, которую не отпускал даже за столом. Он знал о планах девушки, поощрял их и обещал оказать помощь в подготовке к поступлению в медицинский колледж. Пит присвистнул: — Ха, в следующем году. Как вы далеко загадываете, милая девушка. Что там будет в следующем году. — А что будет в следующем году? — поинтересовалась Лиззи. Пит доел своего цыпленка, отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула. — Ну… в следующем году… В следующем году вы выйдете замуж за Фила и родите ему очаровательную доченьку, такую, как моя Кристи. И вам будет совсем не до учебы. Лиззи вспыхнула, покраснела. Фил тоже засмущался. Да, просто поражаешься бесцеремонности некоторых типов. Говорить о таких, скажем так, интимных вещах вслух и без стеснения… Видит Лиззи в первый раз и делает такие бесцеремонные заявления! Кристи доела свое желе, и их больше ничто не задерживало в кафе. При прощании Пит обратился к Филу: — Давай отойдем на пару слов. А наши дамы, — он повернулся к Лиззи, — пусть чуть-чуть поскучают. Когда они отошли, Пит дружески похлопал Фила по плечу. — Слушай меня, дружище, — сказал он серьезно, — Лиззи — замечательная девушка. Не упускай момент. Не была бы она твоей подружкой, я бы сам… Да ладно. Ты всегда был везунчиком. Но везение — оно такое. Тут есть, а тут нету. Так что все в твоих руках. Кстати, как дела с… — Не надо, — резко остановил его Фил и посмотрел в сторону Лиззи, опасаясь, не слышит ли она разговора. — Ничего не спрашивай. — Молчу, дружище. Молчу. Я так понял, Лиззи ничего не знает. Но это не мое дело. Ты сам должен решать. Пошли, что ли. А то наши дамы заждались. Мужчины подошли к Лиззи и Кристи, обсуждавшим раскраску находившейся рядом зебры. — Ну, доченька, нам пора, — сказал Пит. — Нас уже мама заждалась. До свидания, Лиззи! Пока, Фил! Надеюсь в скором времени повеселиться на вашей свадьбе. Не забудьте пригласить. И Пит посмеялся собственной шутке. 4 Веселин швырнул папку с рисунками на кровать и шлепнулся рядом, обхватив голову руками. «В ваших работах нет жизни». Что может быть страшнее подобного заключения для художника? — Они мертвы. Я не вижу живых людей… — Слова профессора Уолтера били, как пощечины. Ради встречи с этим человеком Веселин уехал из Болгарии, покинул дом, маму. Он боготворил этого человека. Три года назад, наткнувшись в Интернете на сайт художника, Веселин просто заболел его творчеством. Рассматривал часами, копировал, изучал каждый штрих, каждую черточку, старался постигнуть его видение мира, его философию. Ведь без собственной философии не может существовать ни один художник. Из-за него Веселин отказался от всех прошлых знаний, от использования красок, карандашей. Он стал рисовать только углем, как его кумир. Десятки, сотни портретов остались на чердаке родительского дома в городе Петриче, расположенном на юге Болгарии. С собой он привез только папку с десятком наиболее удачных рисунков. Почти месяц он ходил вокруг Академии художеств, надеясь столкнуться с профессором искусств Эдгаром Уолтером. И наконец ему удалось попасться на глаза кумиру. К счастью, в тот день профессор, наверное, был в хорошем настроении. Как иначе объяснить то, что он согласился посмотреть работы Веселина? Всю ночь перед встречей Веселин не спал, пересматривал рисунки, отбрасывал в сторону те, что ему казались слабыми. Проговаривал про себя слова, которые собирался сказать Уолтеру. Записывал в блокнот вопросы, на которые хотел узнать ответы. Рано вышел из дома и больше сорока минут ходил вокруг Академии, ожидая наступления времени встречи. И вот — страшный вердикт: «В ваших работах нет жизни». Эдгар Уолтер, как и обещал, посмотрел работы Веселина Димова. Может быть, не так внимательно, как тот хотел, но просмотрел все. А от разговора отказался, сославшись на занятость. Веселин стукнул кулаком по ни в чем не повинной папке. «Нет жизни». На прощание профессор Уолтер попытался смягчить свое заключение. — В ваших работах, молодой человек, чувствуется стиль, уверенность, даже техника имеется, — говорил красному как рак Веселину знаменитый художник. — Но в них нет души. А без души картина мертва. Голос Уолтера глухим гулом проникал в голову Веселина. — Беда ваша в том, что вы рисуете портреты людей, которые вам совершенно неинтересны. А модель художником должна быть любима. Когда вы будете рисовать тех, кого любите, я не имею в виду какую-то сексуальную страсть, просто человеческую любовь, только тогда портреты заискрятся жизнью. Работайте, молодой человек, работайте. И тогда… Тогда, может быть, мы с вами еще встретимся. От невеселых мыслей Веселина оторвал тихий стук в дверь. — Вейс! Вейс! Ты здесь? — услышал он женский голос. Эвелина… Вейс провел рукой по лицу, потом по волосам. — Заходите, дверь открыта! — крикнул он. Эвелина, стройная, улыбающаяся, в простеньком сером домашнем платье, заглянула в комнату. — Ты вернулся? Ну как дела? — Она подсела к нему на кровать и участливо заглянула в глаза. Вчера Веселин рассказал женщине о предстоящем свидании с профессором Уолтером. А кому он мог еще рассказать? Конечно, он отлично понимал, что вступление в неформальные отношения с жильцами дома не нашло бы одобрения у мистера Фокса, узнай он об этом. Но Эвелина была так добра к нему, и, кроме того, Веселину просто не с кем было поговорить в этом огромном городе, где каждый сам по себе и где никому ни до кого нет дела. А Эвелина, скучающая целыми днями одна дома, пока муж занимается своими адвокатскими делами, с удовольствием шла на контакт с молодым консьержем. Без всяких снобистских замашек болтала с ним, подшучивала над неправильно произносимыми словами, интересовалась обычаями его родины. Веселину нравилась эта молодая женщина, такая близкая и понятная. Разница в возрасте, да и в положении, совсем не чувствовалась. Общаться с Эвелиной было просто и весело. Не такими он представлял богатых американок. Однажды ночью она ему приснилась. Сна Веселин совсем не помнил, кроме того, что в нем была Эвелина. А вот сладостное, томительное чувство чего-то прекрасного сопровождало его несколько дней. Веселин горестно вздохнул и ответил на вопрос женщины: — Плохо. Мои рисунки никуда не годятся. Я — бездарен, и профессор подтвердил это. Эвелина взяла его за руку и погладила по ладони, успокаивая. — Ничего не понимает твой профессор. Ты рисуешь замечательно, Вейс. Уж поверь мне, бывшей студентке искусствоведческого факультета. Я в этом разбираюсь. Веселин сейчас просил небеса только об одном, чтобы Эвелина подольше держала его руку. От ее прикосновения стало очень спокойно и приятно, даже обида на Уолтера отошла куда-то в сторону. — Нет, он прав, — покачал головой юноша. — В моих рисунках мало жизни. Мне нужно как можно больше работать. — Так работай, Вейс, работай. Только не сдавайся, и у тебя все получится. Эвелина нашла именно те слова, что требовались Веселину в этот момент. Он словно вынырнул из темной ямы, в которую зашвырнули его слова профессора Уолтера. Он будет работать. Каждую свободную минуту. Забудет про сон, отдых. Он знает, что сможет стать лучшим. Он в это мгновение верил в себя. Но тут снова печаль охватила его. — Ничего не выйдет, — обреченно произнес он. — Я — портретист. Мне нужны модели. Эвелина откинулась к стене и, удивленно посмотрев на него, спросила: — Так в чем дело, Вейс? Вокруг столько красивых девушек. Выбирай любую. Веселин горестно усмехнулся: — Не все так просто. Работа модели слишком тяжелая, чтобы заниматься ею за просто так. А платить моделям у меня нет возможности. Несколько минут они просидели в тишине, потом Эвелина стукнула руками по коленям: — Я придумала. Рисуй тех, кого видишь каждый день. Дороти со второго этажа, например. Красавица же. Вейс помотал головой: — Дороти рисовать неинтересно. Она неживая, красота ее искусственная какая-то. — Тогда рисуй ее соседку, серую мышку. Лиззи, кажется… — А потом, словно вспомнив что-то интересное, Эвелина добавила: — Кстати, Вейс, ты не заметил, что в последнее время девчонка словно расцвела? Этот мужчина, что частенько подвозит ее к подъезду, определенно благоприятно повлиял на нее. Веселин улыбнулся и задумчиво произнес: — Да, из Лиззи вышла бы интересная модель. Ее огромные глаза так и просятся на бумагу. И лицо… Очень интересное. И вдруг Веселин увидел, как лицо самой Эвелины приблизилось к нему. Он ощутил ее свежее дыхание, почувствовал теплоту, исходившую от женщины, и ее губы, вдруг оказавшиеся рядом с его губами, прошептали чуть слышно: — Вейс, а хочешь, я стану твоей моделью? Ты хочешь рисовать меня? Дороти волновалась и не находила себе места. Несносная девчонка Лиззи совсем отбилась от рук. Дороти не хотела признаваться даже себе, что за время, проведенное с Лиззи, она сильно привязалась к девчонке. Всю жизнь она привыкла жить только для себя. Главным девизом ее жизни были слова: «Никто не позаботится о тебе, если ты сам этого не сделаешь». По нему и жила. Добивалась того, чего хотела, любыми путями, не принимая во внимание желания других. Какое ей было дело до других? Ведь и другим не было никакого дела до нее. С самого детства. Сколько она помнила, ее мамаша находилась в постоянном поиске спутника жизни. Чужие мужчины проходили перед глазами маленькой Дороти нескончаемым потоком, но почему-то ни один в их доме надолго не задерживался. Уходил один, приходил другой. Матери было не до дочери. Дороти подозревает, что мать и не заметила, когда ее восемнадцатилетняя дочь уехала из богом забытого городка штата Вермонт, уехала к новой жизни, забрав изрядную сумму денег из шкатулки, хранящейся в шкафу. Хотя нет, пропажу денег она наверняка заметила… С тех пор прошло четырнадцать лет, и за все это время Дороти ни разу не побывала на родине. Даже не знала, жива ли мать. Да и та дочь не искала. А вот тот неосмотрительный шаг, совершенный на Пенсильванском вокзале, когда Дороти предложила помощь испуганной девчонке, сейчас отзывался головной болью. Лиззи ни слова не говорила ей о своем новом друге, хотя Дороти столько раз пыталась вызвать ее на откровенный разговор. Ответ всегда был один: — Еще рано о чем-нибудь говорить. Он просто хороший человек. Этот хороший человек полностью завладел вниманием и временем Лиззи. Ее постоянно не было дома, и Дороти ломала голову, где она пропадает. Правда, ночные отлучки еще не наблюдались. Но кому, как не Дороти, знать, что для любовных игр светлый день не помеха. А вдруг Лиззи попала в сети какого-нибудь подлеца? Однажды она даже решила проследить, куда и к кому направляется Лиззи. Но вовремя остановила себя. Это будет уж чересчур — следить за ничего не подозревающей девушкой. Нет, до этого Дороти не опустится. Захочет, сама расскажет. Сегодня Лиззи опять где-то гуляла. Дороти знала, что ей выходить в ночную смену на работу. Поэтому волновалась, что Лиззи может опоздать. Когда открылась входная дверь, Дороти бесцельно бродила по квартире, время от времени выглядывая в окно. Но окна выходили во двор, и Дороти не увидела подъехавшую на машине девушку, не увидела, как та долго целовалась на прощание с мужчиной. — Где ты была? — строго спросила Дороти влетевшую в квартиру Лиззи, которая просто сияла от счастья. — В зоопарке, — ответила та, улыбаясь. — Где? В зоопарке? — переспросила Дороти. — Это сейчас так называется? О, ее не обманут никакие слова. Она прекрасно знает, что хотят мужчины от девушек, на которых тратят уйму времени. Во всяком случае, точно не в зоопарке гулять. — Я не знаю, что ты имеешь в виду, но мы действительно были в зоопарке, — тихо ответила Лиззи. Она взяла со стола вазу, сходила за водой и поставила в нее маленький букет желтых мимоз. — И как там звери? — с ехидцей спросила Дороти. — Отлично. Живы и здоровы, — тоже с ехидцей ответила Лиззи. А потом добавила: — Хотя некоторые и считают кощунством содержать их в неволе. — Надеюсь, не твой парень, — проговорила Дороти. Лиззи помотала головой: — Нет, его друг. Чтобы закончить этот пустой разговор, Дороти проговорила: — Это меня радует. Терпеть не могу ханжество. Обедать будешь? Я приготовила овощное рагу. — Буду. Я все буду. Голодная до ужаса… — Лиззи подошла к Дороти и примирительно обняла подругу. Лиззи и Дороти сидели на кухне. Дороти расслабленно откинулась на спинку стула и наслаждалась покоем. В голове напрочь отсутствовали мысли. Она любила такое состояние, когда никуда не надо бежать, не надо решать никаких проблем. Лиззи с аппетитом ела овощное рагу. И вдруг, не донеся ложку до рта, спросила: — Дороти, а как себя надо вести с графинями? — С какими графинями? — не поняла Дороти. Она была еще там, далеко, в своих мыслях. — С обыкновенными графинями. Потомственными, — вернувшись к еде, ответила Лиззи. — Лиззи, что ты выдумываешь? Какие графини? Ты что, знакома с графиней? Дороти знала, что Лиззи никогда не врет, у девушки просто патологическая честность какая-то. Но тут… Графини… — Еще не знакома, — Лиззи облизала ложку. — Но скоро познакомлюсь. — А вот тут поподробнее, пожалуйста. Дороти спустилась с небес мечтаний и готова была выслушать девушку. — Понимаешь, Дороти, Фил… Ну… мой друг. Так вот, Фил пригласил меня в гости к своей бабушке. А бабушка у него графиня. Все ясно, молодой человек запудривает мозги дурочке. Оригинальный, однако, способ он выбрал для этого. Бабушка-графиня… Как раз подходящая история для романтических особ, подобных Лиззи. — Лиззи, давай поговорим серьезно… — Раз девушка сама начала этот разговор, Дороти готова его поддержать. — Кто он, этот Фил? — Один хороший человек, — привычно ответила Лиззи. Но потом, немного подумав, добавила: — Он работает хирургом в моей больнице. Из груди Дороти вырвался вздох: — Ага, все ясно, служебный роман у вас, значит. — И никакой не служебный. Мы с ним на работе почти и не видимся. Знаешь ли, Дороти, у нас там других дел полно. Дороти не поверила, но спорить не стала. Хорошо, что хоть что-то узнала о загадочном типе, постепенно уводящем Лиззи от нее. — Но это неважно… — Лиззи никак не могла успокоиться. — Понимаешь, бабушка Фила графиня, а я совсем не знаю, как с ними общаться. — Так уж и графиня. — Да, самая настоящая, французская. Правда, когда она из Франции уехала с моряком, ну не с простым, конечно, а с помощником капитана, в Америку, ее отец, ужасно злой граф, лишил ее титула. Но все равно она графиня. В душе… — Из Лиззи фонтаном лились слова. — Это тебе твой Фил рассказал? — с усмешкой спросила Дороти. — Да. — Врет он все, — сделала вывод Дороти. Но Дороти ошибалась, Фил не врал. Констанция Мартин действительно была потомственной графиней. Правда, титул графини она носила очень давно, еще в прошлой жизни, до приезда в Нью-Йорк. Некогда ее звали Констанция де Блуа, и жила она в прекрасном городе Париже, о котором сохранила приятные и восторженные воспоминания. И хотя большая часть ее жизни прошла в Нью-Йорке, все равно в ее разговорах постоянно звучали слова: «А вот у нас в Париже…». Констанция Мартин даже не допускала мысли, что за пятьдесят лет многое там изменилось. Париж в ее памяти навсегда остался таким, каким был в год ее девятнадцатилетия. Самым красивым, самым великолепным, самым любимым. Фил Мартин, ее внук, обожал бабушку, и она платила ему такой же глубокой любовью. Несмотря на разницу в возрасте, они считали себя друзьями. Фил не стеснялся поделиться с нею своими секретами, а бабушка не раз спасала его от неправильных поступков своими советами. Неудивительно, что первым из семьи, кому Фил рассказал о Лиззи, была бабушка Констанция. — И что, неужели так хороша эта девушка, как ты рассказываешь? — спросила бабушка. — На самом деле еще даже лучше, — восхищенно ответил Фил. — Я просто не могу найти слов, чтобы описать это чудо. — Ой-ой, мой мальчик! Никак ты влюбился? А любовь, мой дорогой, слепа. Так что, во избежание всяких неприятностей, ты должен, нет, просто обязан представить свою девушку мне. Посмотрим, оценим. Так что жду вас в субботу на обед. — Бабушка… — протянул Фил. — Никаких отговорок. Ты прекрасно знаешь, что бывает с мальчиками, которые не слушают бабушек, — остановила его старушка и погрозила внуку сухоньким пальцем. Фил вздохнул. С бабушкой не поспоришь, умеет настоять на своем. На всякий случай сказал: — Бабушка, только умоляю тебя, ни слова… — Ну что ты, Фил, — не дала ему договорить Констанция Мартин. — Да, я стара, но еще не выжила из ума. Напоминаю тебе об этом, мой мальчик, в последний раз. И жду тебя с твоей девушкой в субботу. Пожалуйста, не опаздывайте. Лиззи дрожала осиновым листочком. Сегодня ей предстояла встреча с бабушкой Фила. С самого утра она просто задергала Дороти. Лиззи вывалила из шкафа всю свою нехитрую одежду и примеряла один наряд за другим. — Лиззи, я не знаю, как вести себя с графинями, не приходилось, — сказала Дороти после того, как они выпили утренний кофе. — Но скажу одно, в джинсах ты не поедешь. Я тебя в таком виде просто не выпущу из дома. К удивлению Дороти, девушка спорить не стала, а смиренно спросила: — А в чем мне ехать, Дороти? — Выбирай сама. Ты лучше свои наряды знаешь. А мне работать нужно. В понедельник встреча с клиентом, а у меня ни сном ни духом. Так что не мешай мне, пожалуйста. Но Лиззи все равно каждые пять минут прибегала в комнату Дороти, демонстрируя то юбку, то блузку, то их разные комбинации. Наконец Дороти это надоело. — Пошли, посмотрим вместе. — Дороти отложила блокнот, в котором делала эскизы, встала из-за стола и решительно направилась в комнату Лиззи. Она скептически оглядела разбросанную по кровати одежду девушки, пару раз переложила с места на место, потрогала, вытащила из общей кучи пару вещей и произнесла: — Наденешь вот это. 5 Лиззи была готова за сорок минут до назначенного срока. Она, в нежно-розовой блузке с небольшим треугольным вырезом и коричневой широкой юбке, наряде, выбранном Дороти, сидела на кухне за столом и, чтобы скоротать время, просматривала оставленный подругой журнал по интерьеру помещений. Бездумно перелистывая страницы, Лиззи не останавливалась ни на одной. Ее совершенно не волновали современные тенденции в оформлении помещений. Время тянулось бесконечно медленно, но Лиззи даже была этому рада. Волновалась она ужасно и уже мечтала, чтобы половина второго, время, когда Фил должен за ней заехать, никогда не наступило. Но время, увы, не остановишь. В дверь позвонили ровно в половине второго. Лиззи поспешила в коридор, напоследок глянула на свое отражение в зеркале, сунула ноги в туфли и выскочила за дверь. Все это она проделала так быстро, что Дороти даже не успела выйти из своей комнаты. — О, Лиззи, тебя и не узнать, — такими словами встретил ее Фил, взял за руку, подтянул к себе и нежно поцеловал в губы. — Что, совсем плохо? — Девушка отстранилась и одернула юбку. — Нет, все замечательно. — Правда? Щеки Лиззи вспыхнули от удовольствия. Фил никогда не видел ее в юбке, и она волновалась, как он воспримет ее новый образ. — Лиззи, ты даже не представляешь, как хороша! — Фил вновь притянул девушку к себе, и они, крепко обнявшись, направились в сторону лифта. Бабушка Фила, урожденная графиня де Блуа, встретила их на пороге своей небольшой квартиры, расположенной на Пятьдесят четвертой улице недалеко от Музея современных искусств. Пока они выходили из машины, поднимались по широкой, выложенной зеленым ковром лестнице на второй этаж и нажимали на кнопку звонка, Лиззи чувствовала, как предательски дрожат ее чуть прикрытые юбкой коленки. Ей было ужасно неуютно. И этот необычный для нее наряд, и предстоящая встреча с графиней, и необычно серьезный Фил — все это выбивало Лиззи из колеи, заставляло задуматься, а правильно ли она поступила, согласившись на визит. Но когда дверь открылась и на пороге появилась аккуратненькая старушка, все страхи, к удивлению девушки, улетучились. Бабушка Фила понравилась Лиззи с первого взгляда. Ее просто охватила волна нежности к этой невысокой, но, несмотря на возраст, стройной женщине. Лиззи не могла бы объяснить, кого она ожидала увидеть. Наверное, чопорную, костлявую женщину в тяжелых парчовых одеждах, спадающих до земли. Именно так, по ее мнению, должны были выглядеть графини. Бабушка же Фила была одного роста с Лиззи и одета в темно-синий костюм. Ее пепельные волосы были коротко подстрижены, губы подкрашены помадой бледно-кораллового цвета. А на носу сидели изящные очки в тонкой, золотого цвета оправе. — Здравствуйте! — поприветствовала гостей пожилая дама и окинула серьезным взглядом Фила, словно оценивая, все ли у него в порядке. Потом переключила внимание на Лиззи, улыбнулась и сказала: — Я — Констанция Мартин. А вы — Лиззи. — Лиззи Хоуп, — представилась девушка, ощущая непреодолимое желание сделать реверанс. — Я так рада, что вы согласились навестить одинокую старушку… — Она взяла Лиззи за руку и ввела в квартиру. — Иногда так скучно одной, а от моего несносного внука не дождешься посещений. При этих словах Констанция кивнула в сторону Фила. — Бабушка! — попытался выразить несогласие он. — Ой-ой, не нужно оправданий, — махнула рукой Констанция. — Я все знаю. И как ты занят, и как я надоедаю тебе своими нравоучениями. Не будем об этом. Я рада, что вы нашли время прийти ко мне. Они прошли по длинному коридору и оказались в большой гостиной. Лиззи восхищенно обвела ее взглядом. Старинная деревянная мебель, без всяких современных наворотов, на полу пушистый ковер в темно-коричневых разводах, на стенах картины в тяжелых золоченых рамах, на окнах бархатные шторы коричневых тонов. А посредине комнаты круглый стол, покрытый желтой с кистями скатертью и заставленный едой. У окна Лиззи увидела женщину лет тридцати в белом кружевном переднике. Она стояла, опустив руки по швам, и смотрела не на вошедших, а прямо перед собой. Женщина почему-то показалась Лиззи злой. — Прошу за стол, — пригласила Констанция гостей. — Я же вас позвала на обед. Гости у меня бывают редко, вот я и постаралась. Луиза любезно согласилась помочь мне в приготовлении настоящего французского обеда. Она специалист в этом деле. Бабушка Фила кивнула в сторону женщины, стоящей у окна. Та повернулась к гостям и наконец улыбнулась. Появившиеся на щеках ямочки сразу сделали ее добрее и симпатичнее. — Итак, — сказала Констанция, когда они расселись за столом. — Сейчас Луиза представит нам блюда, которые приготовила, и мы приступим. Луиза скороговоркой перечислила названия расставленных на столе блюд. От незнакомых французских названий у Лиззи закружилась голова и вернулся страх. Она совершенно не была знакома с французской кухней. Но, как оказалось в дальнейшем, все было не так ужасно. Салат «Брюнуаз» состоял из зеленой фасоли и кусочков помидора, «Прессе мезон» оказался обыкновенным паштетом из куриной печени, «Паве» представлял собой жаркое из телятины с грибами и морковью, а «Фромаж блан» оказался нежным муссом с ягодами. Когда Луиза, специалист по французской кухне, удалилась с разрешения хозяйки, Констанция улыбнулась и произнесла: — Лиззи, вы не подумайте, что я всегда так обедаю. Просто захотелось вас удивить. Прошу вас. Фил первым потянулся за тарелкой и с аппетитом принялся за еду. Лиззи, чуть стесняясь, последовала его примеру. Констанция же просто наблюдала, как молодежь поглощает пищу. Через несколько минут она проговорила: — Лиззи, Фил рассказывал, что вы тоже работаете в больнице. — Да, я — медсестра, — ответила Лиззи, отложив вилку. Но Констанция подбодрила ее: — Нет-нет, вы кушайте. А я поболтаю. Лиззи вернулась к прерванному занятию. — Еще Фил сказал, что вы недавно в Нью-Йорке. — Я приехала в Нью-Йорк чуть больше двух лет назад из Огайо. — Скучаете по дому? — участливо спросила Констанция. Лиззи кивнула: — О да. Нью-Йорк такой большой город. Все в нем непривычно и даже кажется опасным. Чужой он для меня. А мой родной Стронгсвилл — тихий и милый городок. Самый лучший на свете, так мне кажется. Сказала и испугалась: не обидятся ли Фил и его бабушка, ведь Нью-Йорк их родной город? Но, к удивлению Лиззи, Констанция воскликнула: — Как я вас понимаю, милочка! Нью-Йорк просто ужасен. Не то что Париж! Вы знаете, ведь я родилась в Париже. — Да, Фил говорил мне… Лиззи глянула на Фила, правильно ли она ответила, но тот продолжал уплетать французские блюда, не отвлекаясь на разговор. — О, Париж! — закатила глаза Констанция. — Его улочки, скверы, дома… Нет ничего прекраснее Парижа. Вы там бывали? — Нет, — помотала головой Лиззи. — Непременно, непременно побывайте. Париж тоже большой город. Но он, в отличие от Нью-Йорка, уютен, спокоен и тих. — Бабушка, — Фил на секунду перестал есть, — таким он был в дни твоей юности. Сейчас бы ты его и не узнала. Наверняка почти такая же толчея, шум и многолюдье, как и в Нью-Йорке. Все меняется. И, увы, не к лучшему. — Ничего ты не понимаешь, внук. — Констанция обиделась, даже кулачки сжала. — Париж вечен. — А потом, повернувшись к Лиззи, добавила: — И если бы не воля Господня, никогда бы я его не покинула. Вы ведь знаете, почему я уехала из Франции? — Да. Мне Фил рассказывал. — А потом, испугавшись, не ляпнула ли что-то лишнее, поспешно оговорилась: — Немножко. Констанция строго взглянула на Фила. — Немножко, значит. Представляю, каким тоном и в каких выражениях он это рассказывал. Для него моя история всего лишь семейный анекдот, который можно рассказать в приятной компании. Но все, Лиззи, намного серьезнее и прекраснее. Вы должны услышать мою историю из первых уст. Я вам обязательно расскажу. Но это чуть позже, когда закончим обед. Улыбнувшись, чтобы смягчить впечатление от своих слов, Констанция продолжила: — Меня в Нью-Йорк привела любовь. Только она и способна оправдать такой необдуманный поступок. А что же вас заставило покинуть любимый Стронгсвилл? Кстати, я никогда не бывала в штате Огайо. Вы мне о нем потом расскажете. Лиззи увидела, что Фил прекратил есть и внимательно смотрит на нее, ожидая ответа. До сих пор они ни разу не говорили о том, почему Лиззи приехала в Нью-Йорк. Девушка вздохнула. Разве могла она ответить правдиво? Ведь в отличие от Констанции, которую в этот город привела любовь, Лиззи покинула свой дом из-за противоположного чувства — ненависти. Но то была ее тайна, не раскрытая до сих пор никому, даже Дороти. Поэтому она ответила уклончиво: — Просто так получилось. Неважно, кем была Луиза, настоящей француженкой или американкой, изучившей искусство французской кухни по книгам, но готовила она замечательно. Лиззи так наелась, что, казалось, втолкни она в себя еще хоть кусочек, просто лопнет. В мозгу, ленивом от переедания, проползла мысль: неприлично молодым девушкам в гостях так наедаться. Но подкладывая себе на тарелку то одно, то другое блюдо, Лиззи не могла остановиться и лишь косилась на бабушку Фила, отправляя очередную ложку в рот. Поэтому-то она и обрадовалась предложению Констанции переместиться на диван. Вставая из стола, Лиззи предложила: — Давайте я все уберу. Но Констанция махнула рукой. — Оставь все так, девочка. Придет Луиза и уберет. Мы займемся кое-чем поинтереснее. К концу обеда бабушка Фила уже разговаривала с Лиззи как с доброй знакомой. Девушка была этому рада. Ей всегда было тяжело вступать в контакт с чужими людьми. Лиззи боялась, что производит не самое лучшее впечатление. А тут был не просто чужой человек, а бабушка ее Фила, который за последнее время стал важным человеком для нее. Лиззи понимала, что мнение бабушки о ней для Фила будет иметь определенное значение. Поэтому ей очень хотелось ей понравиться. «Кое-чем интересным» оказался альбом с фотографиями, который Констанция достала из нижнего ящика буфета. Бережно погладив рукой обложку, Констанция опустила его на колени Лиззи. Девушка, провалившаяся, как ей показалось, в мягкость дивана по самые уши, положила руки на тяжелый, в красном бархатном переплете альбом и на мгновение замерла. Сейчас она его откроет, и перед ее глазами предстанет история жизни семьи Фила, та частичка его «я», о которой Лиззи ничего не знала. До сих пор они почти не говорили о своих семьях. У них находилось так много других тем, требующих обсуждения, что на это не оставалось времени. — Я посмотрю телевизор, — сказал Фил, удаляясь в другую комнату. — Не буду вам мешать. Констанция пододвинулась к уху Лиззи и прошептала: — Фил терпеть не может старые фотографии. Всегда злится, когда я их показываю гостям. Интересно, вдруг подумала Лиззи, и как часто Фил, приводит к бабушке девушек? Но она сразу же прогнала подозрения и сказала: — А я люблю рассматривать фотографии. Это так интересно. — О да! — Констанция легонько шлепнула ладонью по красному переплету. — В этом альбоме много интересного. Лиззи открыла первую страницу. На ней была небольшая любительская черно-белая фотография. Высокий светловолосый мужчина в морской форме и миниатюрная темноволосая девушка, очень красивая и, по-видимому, очень счастливая. Мужчина серьезно смотрит в объектив фотоаппарата, а девушка, запрокинув голову, — на него. Стоят они, крепко обнявшись, на мосту, а за их спинами сквозь дымку тумана угадывается силуэт Эйфелевой башни. Ветерок развевает светлое, в темный горошек платье девушки. У Лиззи просто замерло сердце от этой картины. Дав Лиззи полюбоваться фотографией, Констанция сказала: — Это Париж. Фотография — это единственное, что осталось у меня от прошлой жизни. Вот такой я была, когда познакомилась со своим будущим мужем. — Вы такая красивая и счастливая, — сорвалось с губ Лиззи. — О да! Я была очень счастлива… Я очень любила Филипа, — улыбнулась она и, заметив удивление девушки, пояснила: — Да, его звали Филип. Внука назвали в его честь. Мой муж умер за несколько месяцев до рождения Фила. — Соболезную, — проговорила Лиззи. — Все это было так давно. Боль прошла. Но поверь мне, девочка, мой Филип всегда со мной, всегда рядом. Я даже в квартире ничего не изменила за эти годы… — И Констанция обвела вокруг рукой. Потом, как будто удостоверившись, что все так и есть, она удовлетворенно кивнула и продолжила: — Филип был прекрасным мужем, отличным отцом и красивым мужчиной. Очень высоким и сильным. Младший Фил не в деда пошел. Нет в нем того могущества, что ли. Да-да, именно могущества. О чем я больше всего горюю, так о том, что мы с ним так редко виделись. Как видите, он был моряком и редко бывал дома. Мотался по всему миру. Но что ж? Не будь он им, никогда бы мы не встретились. Констанция недолго помолчала, на губах ее играла чуть заметная мечтательная улыбка, а потом продолжила: — Мне только-только исполнилось восемнадцать и, как ни смешно это сейчас звучит, я была дочерью графа. Настоящего графа де Блуа. Конечно, в наше время графский титул всего лишь дань традиции и ничего не значащая приставка к имени. Но мой отец серьезно относился к этому вопросу. С детства мне вбивалась в голову мысль, что я не простая девушка, а особая, отмеченная судьбой. Но разве в молодости кто-нибудь думает о таких мелочах? По моему мнению, я была самой обыкновенной. Такой же, как и тысячи других девушек Парижа. Любила кино, танцы, прогулки по Монмартру, хорошее вино и дым сигарет. Как это ни банально звучит, но с Филипом мы познакомились на танцах, на летней танцевальной площадке в парке Монсури. Знаешь, Лиззи, я сразу поняла, что это мой мужчина, единственный и неповторимый. Так бывает в жизни. Иногда достаточно одного слова, одного взгляда, одного прикосновения, чтобы понять, что это твоя судьба. Ты согласна, девочка? — Да, — прошептала Лиззи, она тоже думала именно так. Констанция улыбнулась: — Тогда ты меня понимаешь. Никакие запреты отца не могли остановить меня… И я просто сбежала в Америку. Представляешь? С одним чемоданом, в котором лежали несколько платьев, эта фотография и игрушечный кролик, моя любимая детская игрушка. Лиззи вздрогнула. Среди вещей, что она взяла из дома, тоже была игрушка — медведь Банди. От этой общей, вроде бы такой мелкой, детали пожилая женщина стала ей еще ближе и дороже. Захотелось прижаться ее к груди, поплакаться о своих печалях… — Я больше никогда не была в Париже, — грустно сказала Констанция. Лиззи показалось, что она так далека в своих воспоминаниях, что не замечает ее. Но это было совсем не так. Своей старческой, сморщенной ручкой она перевернула страницу альбома и бодро сказала: — Но не будем о грустном. Я, поверь мне, девочка, ни о чем не жалею. Не каждому выпадает удача прожить такую счастливую жизнь, как прожила я. Ведь в ней была любовь… Лиззи не заметила, как пролетело время. С Констанцией было просто и легко. Казалось, что они знакомы уже много лет. Когда Фил вышел из другой комнаты и сказал, что им пора, девушка даже рассердилась на него. Но подумав, согласилась про себя, что и совесть надо иметь. И так уже загостились. Констанция немолода, устала. Гости всегда хороши в меру. — Лиззи, девочка, заходи ко мне, не забывай, — сказала Констанция на прощание, целуя девушку в щечку. — Просто так заходи, даже одна, без Фила. Ведь ему в тягость навестить старую бабушку. — Зачем ты так говоришь? Я всегда рад встрече с тобой, — упрекнул ее внук. — Ну-ну. Я рада, если ты говоришь правду. До свидания, Лиззи. А ты задержись на минутку, — требовательно сказала Констанция, тронув Фила за рукав. — Я сейчас. Подожди меня у машины… — Фил выпустил Лиззи из квартиры и прикрыл дверь. — Ну? — Он с волнением ждал заключительного слова бабушки, прислонившись спиной к двери. — Что «ну»? — передразнила она его. — Последним болваном будешь, если упустишь такую девушку. Она — прелесть! — Я знаю! — Глаза Фила загорелись радостью. — И еще… Спасибо тебе, что ты не проболталась. — За кого ты меня принимаешь! — возмутилась она. А потом обхватила руками его голову, наклонила к себе и поцеловала в лоб: — Пусть тебе наконец-то повезет, мой мальчик. Я молюсь об этом и днем, и ночью. 6 В ожидании Фила Лиззи бродила вокруг его машины, время от времени поглядывая на подъезд. Когда он вышел, она улыбнулась ему, а потом, разместившись рядом с ним на переднем сиденье «форда», задала тот же вопрос, что и он бабушке: — Ну? — Что, милая, ты хочешь узнать? — спросил Фил серьезно, но в глазах его плясали чертики. — Не дурачься. Ты прекрасно знаешь, что я хочу узнать, — строго сказала девушка. — Знаю, — он повернул ключ зажигания и тронул машину с места, — ты хочешь знать, что шепнула бабушка мне на прощание. — Да, хочу. Фил, не сводя взгляда с дороги, ответил: — Бабушка сказала, что ты — прелесть и что я буду последним болваном, если упущу такую девушку. Девушка облегченно выдохнула: — Фил, она мне тоже ужасно-ужасно понравилась. Ты ей передай, пожалуйста. — Ну об этом ты сама ей скажешь. Она же тебя в гости приглашала, а не меня. Сейчас вы с ней подруги, у вас свои, женские секреты. Лиззи молча смотрела на дорогу, потом, спустя некоторое время, когда они отъехали от бабушкиного дома на достаточное расстояние, заглянула в лицо Филу. — А что бы ты сделал, если бы я не понравилась твоей бабушке? — Но ты же понравилась ей, зачем спрашивать. — Ну скажи! Мне интересно, — не отставала Лиззи, даже подергала Фила за рукав. — О, я бы тогда, я бы тогда… — повторил Фил, придумывая, что бы такое сказать. — Я бы тогда высадил тебя у ближайшей автобусной остановки, а сам помчался топиться в Гудзоне. Сиганул бы с самого высокого моста. Ласточкой. Лиззи отодвинулась к самому краю сиденья, надула губы и буркнула: — У тебя глупые шутки, Фил. Фил остановил автомобиль за несколько кварталов от дома Лиззи. Девушка с удивлением взглянула на него. Но он приложил указательный палец правой руки к губам Лиззи, как бы запрещая ей что-либо спрашивать. Потом, так же молча, обхватил ладони девушки своими сильными руками хирурга и поднес к лицу. Дотронулся до них губами, шумно вдохнул запах ее кожи и стал страстно целовать, не оставляя без внимания ни одного миллиметра. Он ласкал губами каждый ее пальчик. — Фил, — прошептала девушка. — Молчи, — вновь остановил ее Фил. Его поцелуи жгучими прикосновениями обжигали сначала кисти ее рук, потом пробежали по предплечью, плечу, наконец добрались до ямки у шеи. Фил прильнул к ней, как жаждущий приникает к струйке освежающей воды. Потом нежно поцеловал в губы. И вдруг прижался к Лиззи всем телом и стал страстно целовать шею, ухо, лицо… Девушка слышала прерывистое дыхание мужчины, чувствовала его руки, ласкающие ее тело, ощущала на себе его вес. Его поцелуи и ласки совсем не походили на те, что иногда пронзительной болью всплывали в ее памяти… Они были другими — более умелыми, более нежными и более властными. У Лиззи перехватило дыхание. Она боялась вздохнуть, пошевелиться, чтобы неосторожным движением не спугнуть Фила. Она страшилась его страстных ласк и желала их. Губы Лиззи искали губы Фила и наконец нашли их. Волна жара прошла по телу, когда требовательный язык Фила дотронулся до ее языка. Ее охватила мелкая дрожь от прикосновения его горячей руки к ее колену. Лиззи почувствовала, что вместе с продвижением руки мужчины вверх по ее напряженному бедру сладостный огонь разгорается в ее животе, а ноги непроизвольно раздвигаются. Филу уже не требовалось прижимать девушку к себе, она сама льнула к нему. Руки, обвитые вокруг шеи мужчины, крепко сжимались. Ставшие твердыми груди вдавливались в его грудь. Лиззи почувствовала, как жар стекает все ниже, концентрируясь в одной точке, а потом эта точка снова начинает расширяться. Горячий шар растет, разбухает, готовится взорваться… В голове Лиззи промелькнула мысль, что вместе с этим взрывом разлетится весь окружающий мир. И никого не станет вокруг. В этом мире останутся только она и Фил. И это будет восхитительно. — Фил, — вырывается у нее стон. — Любимый… — Лиззи, — шептал он в ответ, — ты звездочка, упавшая с небес мне в ладони. Я никому тебя не отдам… Эти глупые слова кажутся Лиззи самыми важными в мире. Она верит им, верит требовательным губам Фила, верит его ласковым рукам. А бывшая точка, сместившаяся в самый низ ее живота, уже достигает немыслимых размеров. Она размером с галактику, вселенную. Она размером в целую жизнь… Лиззи чувствует, как слабеет ее тело, влажнеет между ног, как намокают ее трусики. И это ощущение, совсем ей незнакомое, чуждое, возвращает Лиззи в реальный мир. Ей становится стыдно: а вдруг Фил почувствует, что у нее намокли трусики. Какой позор! Лиззи со всей силы отталкивает мужчину. — Фил! Остановись, Фил! — шепчет она. — Мы в машине, Фил, а вокруг люди. Фил, остановись. Нельзя так. Фил отвалился на спинку сиденья, провел рукой по лицу и, не глядя на девушку, проговорил: — Прости меня, Лиззи. Не знаю, что на меня нашло. Прости. Я не имел права так вести себя. На Лиззи накатила новая волна нежности. Она взяла Фила за руку и поднесла ее к губам. — Фил, все хорошо. И не нужно просить прощения… Дороти еле успела отскочить в сторону, когда мимо нее ураганом пронеслась Лиззи. Дороти целый день занималась своим новым проектом, и день пролетел совсем незаметно. У нее всегда так бывает, когда она чем-то очень увлечена. Разложив вокруг себя каталоги, она весь день так и просидела на кровати. Карандаш без устали бегал по страницам блокнота, заполняя схемами все новые и новые листки. Дороти не хватило времени даже пообедать, а не то что подумать о том, каково ее подруге в гостях у настоящей графини. Но звук открываемой двери вернул Дороти в реальный мир, и она поспешила выйти из комнаты, чтобы поприветствовать Лиззи. Вот в этот момент та и пронеслась мимо нее в направлении кухни. Заинтересованная непривычным поведением девушки, всегда несколько апатичной и медлительной, Дороти направилась за ней. Лиззи судорожно пила апельсиновый сок прямо из пакета, стоя рядом с распахнутой дверкой холодильника. — Закрой холодильник, — попросила Дороти. Лиззи оторвалась от пакета, засунула его обратно в холодильник. Одной рукой вытерла влажный рот, второй захлопнула дверь. Потом спиной привалилась к стене, сползла по ней на пол и выговорила: — Ой, Дороти, ой! — Лиззи, что случилось? — взволновано спросила Дороти. Она не понимала, как вести себя в сложившейся ситуации: то ли радоваться, что наконец-то что-то или кто-то разбудил девушку, жившую как во сне, то ли переживать, что случилось нечто ужасное. И, главное, по виду-то не определишь… — Все прекрасно, Дороти. Ничего не случилось. Лиззи поднялась с пола, уселась на стул и еще раз повторила: — Все прекрасно. Дороти не удовлетворил подобный ответ. Она села на второй стул напротив Лиззи, взгромоздила локти на стол и подперла кулаками голову. — Давай, сестренка, рассказывай. Неужели на обеде у графини вам предложили покурить травку? Лиззи недоуменно посмотрела на нее. — Почему травку? — А чем иным объяснить твое возбуждение? Ты бы видела себя со стороны. Ты же электрические разряды испускаешь. — Не выдумывай ерунды. Просто мы с Филом… — Лиззи не договорила. Но Дороти была так заинтригована, что любым способом хотела все до конца выпытать. — И что вы с Филом? У вас что-то было? — волнуясь, спросила Дороти. Хитро взглянув на подругу, Лиззи ответила: — Да, было. Но не то, что ты думаешь. Мы с ним целовались. Дороти чуть не расхохоталась. Они целовались. Святая наивность! Но она даже не улыбнулась. Знала, что этим обидит девочку, для которой пока поцелуй — священное действо. Поэтому просто спросила: — Ну и как? — О, Дороти, это замечательно, — закатила глаза Лиззи, а потом быстро заговорила, словно боялась, что Дороти ее остановит: — Нет, ты не думай, мы и раньше с Филом целовались. Но как-то не по-настоящему, что ли. А сегодня… Сегодня все было по-другому. Мне казалось, что небо падает на землю, что город вокруг рушится, что трясется земля. Понимаешь? — Понимаю, девочка. Просто ты становишься взрослой. Четырехэтажная больница Хидасса, расположенная в районе Парка Гамильтона, была построена в стиле позднего неоклассицизма и ничем не отличалась от окружающих его зданий. Приткнувшись между жилым домом и офисом фирмы по продаже компьютеров, здание больницы не представляло собой ничего интересного. Только медная табличка у входа сообщала, что за заведение здесь расположено. Но такое впечатление больница создавала только снаружи. На самом деле, оснащенная ультрасовременной техникой и новейшим медицинским оборудованием, она входила в пятерку лучших клиник Нью-Йорка. Специалисты, работающие в больнице Хидасса, творили чудеса, и попасть сюда на лечение считалось большой удачей. Вот уже два года Лиззи здесь работала. Устроиться в больницу ей, не имеющей никакого опыта, помогла Дороти. Еще дома, в Стронгсвилле, Лиззи окончила курсы медицинских сестер, и на вопрос Дороти, чем бы она хотела заниматься в Нью-Йорке, Лиззи тогда, два года назад, не раздумывая, ответила: — Работать в больнице медсестрой. В те дни Дороти как раз занималась квартирой врача из больницы Хидасса, сорокапятилетнего увальня, весом под сто килограммов, недавно женившегося на двадцатисемилетней красавице. Для молодой жены, которая, по сведениям вездесущих сплетниц, не так давно прогуливалась по ночным улицам в поисках клиентов, осчастливленный доктор затеял полную реконструкцию своей холостяцкой квартиры и для этой цели не поскупился нанять дорогого дизайнера по интерьеру. Дороти, пообещав сделать скидку за свою работу, попросила и доктора об услуге: помочь Лиззи устроиться на работу в больницу. Доктор выполнил просьбу Дороти, работой которой остался очень доволен. Так Лиззи, благодаря высокому мастерству Дороти, попала на работу в детское отделение больницы Хидасса. Работа ей нравилась. Нравилась своей ответственностью, непредсказуемостью, тем, что она может быть полезной своим пациентам. И не просто пациентам, а детям, самым беззащитным существам на свете. Лиззи знала, что, оторванные болезнью от родителей, они ждут от работников больницы ласки и внимания. Девушка всегда старалась дать им ожидаемое. Лиззи переоделась в гардеробе в голубой коротенький халатик, обула удобные туфельки без каблуков и спрятала волосы под высокую шапочку. Посмотрела на себя в зеркало и, довольная своим видом, подмигнула отражению. Быстро взбежала на второй этаж, где располагалось детское отделение, быстро прошла по длинному коридору и зашла в процедурный кабинет. Ее сменщица раскладывала таблетки по порционным стаканчикам, сверяясь с лежащим на столе перечнем. — Здравствуй, Габриела! — поприветствовала женщину Лиззи. Габриеле было под пятьдесят, и большую часть жизни она отработала в этой больнице. Она очень помогла Лиззи в первые дни ее работы. Знакомила с обязанностями, тонкостями работы, была для нее настоящим ангелом-хранителем. Девушка платила ей искренней любовью, просто не представляла, как бы без нее прижилась на новой работе. — Привет, Лиззи! — бросила Габриела, не отрывая взгляда от бумаги на столе. — Что так рано сегодня? — Да так. Дороти на деловую встречу отправилась, а мне скучно дома одной стало. Вот и пришла, — ответила девушка. — Ясно, — протянула Габриела, а потом, словно что-то вспомнив, оторвалась от раскладывания по стаканчикам лекарства и повернулась к девушке: — Лиззи, раз ты все равно пришла, выручи меня, пожалуйста, отпусти пораньше. Врачи уже разошлись, никто не заметит, если я пораньше уйду. Сегодня же мой Билл домой возвращается. Хотелось бы по-человечески его встретить. Обед приготовить, ну и все такое… Ну… ты понимаешь. Лиззи понимала. Она знала Билла, мужа Габриелы. Хороший, спокойный человек. Он был почти на восемь лет младше своей жены, но любил ее безумно. Таких нежных отношений Лиззи никогда не видела и всегда любовалась, как они помогают друг другу, как разговаривают, как влюбленно смотрят. В душе девушка мечтала, что и у нее с будущим мужем будут такие отношения. Билл работал водителем огромного рефрижератора, перевозил фрукты с побережья Тихого океана на побережье Атлантического и дома бывал от силы неделю в месяц. — Поэтому и любовь у нас такая, — шутила по этому поводу Габриела. — Видимся редко, вот чувства и не иссякают. А крутись Билл перед моими глазами каждый день, давно бы его веником прогнала. Лиззи, не веря ей, смеялась над словами Габриелы. Знала, что она только так говорит, а сама своего Билла просто обожает. — Конечно, Габриела, беги домой, встречай мужа, — сказала Лиззи и подошла к столу, готовясь продолжить ее работу. — Я уже все сделала, вот только лекарства осталось раздать, — суетясь и наводя порядок на рабочем месте, быстро говорила Габриела. — Да не волнуйся, все в порядке будет. Беги уж. Габриела чмокнула Лиззи в щечку, помахала ей рукой на прощание и скрылась за дверью процедурного кабинета. Лиззи любила работать в ночную смену. В отделении тишина и покой. Ни посетителей, ни врачей. Нет, дежурный врач, конечно, имеется. Но ночь он обычно проводит не в отделении, а в приемном покое. На втором этаже появляется только в экстренных случаях, по вызову. Ночью здесь хозяйка медицинская сестра. На ней лежит вся ответственность. Но Лиззи и любила эту ответственность. Разложив лекарство, Лиззи выписала из историй болезней назначенные на вечер процедуры и подготовила инструменты. Движения ее были отлажены и профессиональны. Лиззи оказалась способной ученицей и быстро постигла все тонкости работы медсестры. Ее постоянно хвалили на всех собраниях и ставили в пример даже медсестрам с большим опытом работы. Девушка разнесла лекарство по палатам, поговорила со своими маленькими больными. Чуть ли не каждый из них хотел поцеловать сестричку Лиззи, рассказать о последних новостях. Наконец девушка остановилась около пятой палаты. В последнее время в эту палату Лиззи заходила в самом конце обхода. В ней лежала шестилетняя девочка по имени Мария. Три недели назад девочка со своими родителями в выходные отправилась на пикник. По дороге ее отец не справился с управлением машины, и она на всей скорости врезалась в дерево у дороги. Мать и отец скончались на месте, а ребенка в бессознательном состоянии доставили в больницу Хидасса. У Марии обнаружили перелом голени левой ноги и сильное сотрясение головного мозга. Врачи несколько дней не отходили от маленькой пациентки, а медсестры передавали девочку из рук в руки, как драгоценную эстафетную палочку. Благодаря стараниям медиков и здоровому молодому организму Мария справилась с болезнью и сейчас, спустя три недели, чувствовала себя вполне удовлетворительно. Мария была просто очаровательной. Такой девочкой-крепышом с упругими, круглыми щечками, которые за время болезни немного опали, но сейчас вновь стали наливаться. Огромные, темно-шоколадные глазищи и светлые, почти белые кудряшки создавали необычное сочетание, но, как ни странно, очень гармоничное. В будущем она обещала превратиться в очаровательную девушку. Лиззи за эти дни сильно привязалась к девочке и очень волновалась за ее судьбу. Поэтому при каждом удобном случае старалась ее навещать. Марии еще не рассказали о смерти родителей, боялись нанести вред психике, еще полностью не оправившейся от страшного потрясения. Ей не разрешалось вставать с кровати, и все говорили, что маме и папе тоже нельзя вставать. Поэтому-то они не приходят. Марию навещала бабушка, вздорная и крикливая старуха. Своими придирками она довела до белого каления весь персонал детского отделения. Внучку она называла не иначе как «мое наказание», и из-за этого Лиззи еще больше беспокоилась о дальнейшей судьбе девочки. — Лиззи! — воскликнула девочка, когда медсестра вошла в палату. — Где же ты так долго была? Я так тебя ждала. Лиззи подошла к кроватке и поцеловала малышку в теплую щечку, потрепала по белокурой головке. — И я без тебя соскучилась, малышка. Как ты себя вела эти дни? Лиззи поправила сползшее одеяло, испытывая к девочке трепетную нежность. — Хорошо. Доктор сказал, что если я и дальше буду послушной, то он разрешит мне встать с кровати, — гордо сказала девочка. — Правильно, так и будет, — уверила ее Лиззи и уселась на краешек кровати, опасаясь ненароком дотронуться до маленькой ножки, закованной в гипс. — Если будешь хорошо себя вести, то доктор разрешит тебе погулять по коридору. — И ты отведешь меня к маме и папе, — добавила Мария. Время от времени девочка начинала разговор о родителях, рассказывала, как она без них скучает, как хочет увидеть маму и папу. Лиззи знала, что она никогда не посмеет сказать девочке правду… Пусть это будет кто-то другой, только не я, думала про себя девушка и старалась незаметно перевести разговор на другие темы. Вот и сегодня она взяла с тумбочки, стоящей около кроватки Марии, куклу. — А почему кукла у тебя такая лохматая? — спросила Лиззи девочку, приглаживая рукой синтетические, ярко-желтые кукольные волосы. Мария хитро прищурилась. — Кукла плохо себя вела. Целый день бегала по моей кровати, вот и разлохматилась, — пояснила она. Лиззи поддержала игру: — Давай ее причешем, заплетем косичку. Ведь это твоя доченька, а за детьми нужно ухаживать. Девушка достала из тумбочки расческу и провела пару раз ею по головке куклы. — Да, она моя доченька. Правда, игрушечная… Лиззи, — Мария схватила медсестру за руку. — А у тебя доченька есть? — Нет, — помотала головой Лиззи. — У меня нет доченьки. К ее удивлению, девчушка обрадовалась такому ответу, весело захлопала в ладоши. — Вот и хорошо, что у тебя нет своей доченьки. А то бы ты меня не любила. Ты же меня любишь, Лиззи? — О да! Я люблю тебя, малышка. Сильно-сильно. Девушка быстро встала с кровати и подошла к окну, ей срочно потребовалось поправить занавески. На глаза навернулись слезы, а видеть их девочке необязательно. Бедный ребенок! Столько горя испытать в таком невинном возрасте. Остаться одной на белом свете, с этой ужасной злой старухой… Лиззи подумала, как было бы хорошо забрать девочку к себе, любить ее, беречь. Перед глазами явственно появилась картинка: она, Мария и Фил гуляют по зоопарку. Девочка бегает от одного вольера к другому, а они с Филом, взявшись за руки, наблюдают за счастливым ребенком. Особенно в ее мечтах Лиззи понравилось, что в них присутствует Фил. Фил… Как замечательно, что он появился в ее жизни. Такой хороший, заботливый, внимательный. Лиззи была уверенна на сто процентов, что и он не отказался бы от такого чудного ребенка, как Мария. Господи! — остановила она себя. Какие глупые мысли в голову лезут… 7 Дороти удивлялась сама себе — она полюбила утро, стала просыпаться рано. По своей природе Дороти была совой. Утренние часы всегда раньше напоминали ей некий кошмар, который приходится, сжав зубы, переживать. Для того чтобы более-менее привести голову в порядок, прояснить сознание, она выпивала кружку крепчайшего кофе. И все равно день после ранних подъемов проходил, как в тумане. Поэтому Дороти не вставала с постели раньше девяти часов. Никогда. Ее раздражало, что Лиззи, ранняя пташка, начинает с самого утра топать по квартире. Даже замечания ей делала. А сейчас она стала просыпаться рано сама, без всякого усилия, даже без будильника. И причина этого небывалого явления — Лиззи. Дороти никому бы не призналась, что встает около семи лишь для того, чтобы побыть рядом с Лиззи несколько лишних часов, поговорить с ней, узнать о ее делах. С появлением Фила в жизни девушки та почти перестала бывать дома, проводила все свободное время с этим мужчиной. Дороти даже не подозревала, что будет так скучать без своей квартирантки, будет волноваться, когда Лиззи поздно возвращается домой. В первые дни, чувствуя ответственность за судьбу девушки, Дороти требовала отчетов о ее поздних возвращениях. Но Лиззи почти не рассказывала о том, как проводит время. Только страх потерять подругу останавливал Дороти от решительных требований рассказать все. Она верила, что наступит время, когда Лиззи поделится с ней своими тайнами. — Я хочу с тобой поговорить… — Лиззи налила в кружку кофе и уселась за стол. Дороти насторожилась. Неужели она дождалась? Все-таки правильно она вела себя, не приставая к девушке с вопросами. Пришло время, та сама не выдержала. — Говори, — небрежно проговорила она, стараясь скрыть свое нетерпение. Лиззи отхлебнула кофе. Дороти всегда удивлялась, как девушка глотает горячий, прямо с огня кофе и даже не морщится. Сколько раз она говорила ей, что пить слишком горячее вредно для здоровья, но Лиззи лишь смеялась над ее словами. У нее и отговорка имелась: я — медик, я лучше знаю, что вредно. — У моей матери в следующие выходные юбилей, — поделилась Лиззи. — Ну и? — Дороти удивленно посмотрела на девушку. Неужели это событие для Лиззи настолько важно, что заставляет волноваться? А Лиззи волновалась, это Дороти видела. — Я хочу съездить в Стронгсвилл, — сказала Лиззи и поставила чашку с кофе на стол, руки ее дрожали. — Я так давно не видела родителей. — Так в чем дело? Разве твой Стронгсвилл находится на краю света? Два дня вполне достаточный срок, чтобы побывать дома. — Нет, ты не понимаешь… — остановила ее Лиззи. — Я хочу съездить домой с Филом. Дороти протянула руку за печеньем, но так и не дотянулась до него. — И поэтому ты так волнуешься? — Да, Дороти. Я хочу познакомить Фила со своими родителями. — У вас с ним действительно все серьезно? Ты думаешь, что уже пора представить его родителям? Дороти все-таки взяла печенье и начала есть, почти не чувствуя вкуса. — Наверное… — В голосе девушки звучало волнение. — Во всяком случае, я так думаю. — Тогда в чем дело? Ты ему уже сказала об этом? — спросила Дороти. Лиззи помотала головой: — Нет еще. Я хотела прежде поговорить с тобой. Дороти откинулась на спинку стула и засмеялась: — Ну ты, сестренка, обращаешься не по адресу. Я никогда не знакомила мужчин со своими родителями. Так что опыта в этом вопросе не имею. — Прости, Дороти, — быстро проговорила девушка. — Я думала, что ты… Дороти погладила руку Лиззи. — Ну что ты? Все хорошо. Я рада, что ты решила поговорить со мной. Я думаю, что ты делаешь все правильно. Девушка улыбнулась. Дороти же встала и подошла к окну, несколько секунд понаблюдала за возней воробьев во дворе дома, а потом повернулась к Лиззи: — Но ты понимаешь, что, хочешь ты этого или нет, но ваши отношения с Филом после поездки перейдут на новую ступень? Ты хочешь этого? — Да, Дороти, да! — И в голосе Лиззи было столько счастья, что Дороти ей позавидовала. — Вот и прекрасно, — улыбнулась она, а потом добавила: — А после поездки, может быть, и меня с ним познакомишь? — Обязательно. Хотя Лиззи и волновалась по поводу предстоящего разговора с Филом, начать его оказалось еще труднее, чем она думала. Несколько дней она не решалась высказать свою просьбу. Собиралась сказать… и не могла решиться начать разговор. Но тянуть дальше стало невозможным. До юбилея матери осталось всего три дня. С некоторых пор Фил и Лиззи стали тяготиться каждым часом, проведенным врозь. Поэтому, по общему согласию, решили встречаться хотя бы на несколько минут и во время работы. Местом встречи они выбрали больничное кафе, расположенное на первом этаже. Встретиться лишь для того, чтобы взглянуть друг на друга, перекинуться парой не значащих ничего для других, но таких важных для них слов, а заодно и выпить по чашечке кофе. Вот в такую встречу, в четверг, Лиззи и решила рассказать Филу о своем плане. Когда Лиззи вошла в кафе, Фил уже ждал ее. Перед ним на столе стояли две чашечки кофе. — Привет, — радостно поприветствовала его Лиззи. С каким бы удовольствием она бросилась ему на шею и расцеловала. Но в людном месте себе такого удовольствия не позволишь. — Привет, — улыбнулся тот в ответ. — Ну как ты? — Все в порядке. А у тебя как дела? Эти дежурные фразы на самом деле много для них значили. Они были подобны коду, понятному только им двоим. В них сквозили забота, волнение и любовь. — Чертовски устал. Только с операции, — ответил Фил, отхлебывая кофе и не спуская глаз с девушки. — Надеюсь, она прошла хорошо. — О да. Все хорошо. Пациент скорее жив, чем мертв. Они посмеялись далеко не свежей шутке Фила. Но для них все имело свой особый смысл… Лиззи отпила глоток кофе и, вздохнув, наконец решилась: — Фил, тут такое дело… Фил встрепенулся и внимательно посмотрел на девушку. Он видел, что Лиззи взволнована. — Что-то случилось? — спросил заботливо. Лиззи выдавила улыбку, переставила кружку с места на место. — Нет, ничего не случилось, — успокоила его, а потом, сглотнув, добавила: — Просто я хочу что-то тебе сказать и волнуюсь, как ты отнесешься к моему предложению. — Надеюсь, ты не предложишь мне взорвать Нью-Йорк. Знаешь ли, милая, я в душе пацифист. Ко всему другому отнесусь вполне нормально. Фил взял руку девушку и легонько пожал ее, подбадривая. — У моей мамы в эти выходные юбилей. И я хотела бы, чтобы ты поехал со мной, — глядя ему в глаза, проговорила девушка. Фил задумался на некоторое время, и сердце Лиззи сжалось. Неужели он откажется? Тогда все его слова о любви, о желании провести с ней остаток жизни лишь пустой звук. Если это так, то она просто не переживет. Пережить еще одно предательство будет выше ее сил. Но Фил серьезно ответил: — А почему бы и нет. Лиззи эхом повторила: — А почему бы и нет. И с облегчением, словно с ее плеч свалился тяжелый груз, допила кофе. За оставшееся время Фил и Лиззи успели коротко обсудить детали предстоящей поездки и уже собирались разойтись, как вдруг к их столику подошел импозантный седой мужчина лет шестидесяти, в белом халате, с чашкой кофе в руках. — Не помешаю? — спросил он и, не дождавшись ответа, уселся на свободный стул. — Нет конечно, — заверил его Фил, а Лиззи недоуменно посмотрела на незнакомца. Фил представил мужчину Лиззи: — Познакомься, это доктор Лок, мой учитель и наставник, а также Бог хирургии и просто замечательный человек. — Ну-ну, Филип, — замахал руками доктор Лок. — Не нужно преувеличивать. Но по расплывшейся на лице улыбке было заметно, что он доволен данной ему характеристикой. — Я нисколько не преувеличиваю, — улыбнулся Фил. Лиззи увидела, с каким благоговением смотрит он на своего учителя. Про доктора Лока Лиззи конечно же слышала. Об этом человеке в больнице ходили легенды, да и Фил часто рассказывал о нем. — Не будем обо мне, — проговорил доктор Лок, отпивая кофе. — Филип, ты не представил мне девушку. — Это Лиззи, — сказал, чуть смущаясь, Фил. — Лиззи, просто Лиззи, — мечтательно произнес доктор Лок. — Это замечательно. — А потом наклонился к девушке и, словно сообщая ей великую тайну, прошептал: — У вас, Лиззи, прекрасный вкус. Из всех мужчин вы выбрали самого лучшего. Он хитро подмигнул покрасневшему от похвалы Филу, а потом добавил: — Если бы мне, не дай бог такого, пришлось лечь под нож, то только Филипу Мартину я разрешил бы сделать разрез на моей любимой груди. Если я Бог хирургии, как он меня назвал, то он мой заместитель. Лиззи стало приятно, что ее Фил так высоко ценится среди коллег. — Филип, вы извините, что я вмешался в ваш, несомненно, важный разговор, но нам необходимо поговорить о сегодняшней операции. — Доктор Лок переключился на Фила. Лиззи поспешно встала. — Я пойду, извините, — быстро проговорила она, не желая мешать разговору врачей. — Мне пора. Я рада была познакомиться с вами, доктор Лок. — Я тоже, милая девушка. Но это не последняя наша встреча, надеюсь. До свидания, Лиззи. И Лок на прощание галантно поцеловал руку девушки. Они планировали выехать с самого утра, чтобы уже после обеда добраться до места. Но жизнь на то и жизнь, чтобы вносить свои коррективы в человеческие планы. В пятницу вечером Фил отогнал свой «форд» на станцию техобслуживания. Все-таки дорога от Нью-Йорка до Стронгсвилла неблизкая, и Фил хотел быть уверенным, что с машиной за время пути ничего не случится. Авторемонтники прокопались и вернули машину хозяину не в восемь часов, как обещали, а только около десяти. Лиззи волновалась, бесцельно бродила по квартире и прислушивалась, не раздастся ли наконец долгожданный телефонный звонок. Дороти пыталась развлечь девушку какими-то глупыми разговорами. Но та словно не слышала ее вопросов. Стрелки часов приближались к десяти. — А вдруг он передумал? — испуганно спросила Лиззи, когда ожидание стало невыносимым. — С чего бы это? — удивилась Дороти, хотя и в ней начал шевелиться червячок сомнения. — Ну… испугался, например, или случилось что-то, — накручивала себя девушка. Дороти немного помолчала, потом тряхнула своими шикарными волосами и решительно сказала: — Брось ты паниковать. Если бы что-то случилось, он бы обязательно позвонил. А если вдруг передумал, то… Дороти не договорила. Телефон зашелся долгожданным звонком. Лиззи со всех ног бросилась к аппарату и подняла трубку. — Да, Фил, да. Это я, — заговорила она быстро. — Я давно готова… Да, конечно, жду. Все хорошо. Правда, хорошо. Целую тебя. Уже выхожу. Медленно положила трубку на рычаг и повернулась к Дороти: — Через пятнадцать минут подъедет. Он все это время на станции техобслуживания был. — Вот видишь, а ты боялась, — улыбнулась Дороти. Не верьте тем, кто утверждает, что жизнь в маленьких городках скучна и однообразна. Это не так. И в них кипят страсти, разыгрываются трагедии и рушатся судьбы. Одно отличие от городов-великанов: помнят об этом жители дольше. В этом Лиззи была уверена на сто процентов. И кому, как не ей, большую часть жизни прожившую в Стронгсвилле, знать об этом. Стронгсвилл, расположенный в юго-западной части штата Огайо, представлял собой типичный американский городок. Без суеты, шума и крупных событий протекала его жизнь. Строгий распорядок, заведенный еще в начале девятнадцатого века основателем поселения мистером Стронгом, по фамилии которого и стал называться городок, так и сохранился до наших дней. Казалось, что никакие современные веяния не могут нарушить заведенного в нем патриархального порядка. Лиззи, не знавшая до определенной поры другой жизни, любила свой город, считала его самым лучшим на свете. И если бы не событие, перевернувшее ее жизнь, никогда не покинула бы родной дом. Но что случилось, то случилось. Не объяснив никому своего решения, даже родителям, Синтии и Роберту Хоуп, девушка, собрав нехитрые пожитки, села на рейсовый автобус и отправилась в Нью-Йорк. Лиззи знала, что Нью-Йорк настолько огромен, что она без труда затеряется в нем и никто никогда не узнает о ее позоре. За два года Лиззи только три раза приезжала к родителям, всегда выбирая автобус, приходивший в Стронгсвилл затемно. И уезжала тоже по темноте. У нее не было никакого желания встречаться с кем-нибудь еще в городе, кроме матери и отца. И вот она, и не одна, а с Филом, решилась на поездку домой. Лиззи знала, что в этот раз никак не обойтись без встреч с бывшими соседями. И поэтому так волновалась. Синтия и Роберт ожидали приезда дочери. — Ну что ты так нервничаешь? — проговорил Роберт, не прерывая чтения ежедневной городской газеты. — Смотреть на тебя нет сил. Синтия, размешивая тесто для пирога на кухонном столе, буркнула в ответ: — Не выдумывай ерунды. Я абсолютно спокойна. Роберт перевернул страницу газеты. — Будто бы я тебя не знаю. Кому другому рассказывай про свое спокойствие. Прожив вместе четверть века, Синтия и Роберт даже внешне стали похожи друг на друга. Одинаково невысокие, одинаково полные, одинаково темноволосые. А уж мысли друг друга научились читать за эти годы — никаких слов не надо. Синтия со всего размаха шлепнула комком теста по столу. — Конечно, я нервничаю. А как же? Это ты спокоен, как сытый удав. И как ты можешь быть таким спокойным? — уколола она мужа. Роберт отложил газету в сторону и, посмотрев на жену, усмехнулся. — А чего нервничать? Приезжает дочь в гости. Что тут такого? Он мужчина. Не с руки ему волноваться по всяким пустякам. Вот Роберт и старался это показать, хотя на душе у него тоже было неспокойно. — Как что?! — взвилась Синтия. — Она не одна приезжает, а с мужчиной. Понимаешь ли ты это, старый пень? — Лиззи — взрослая девушка, — невозмутимо ответил Роберт. — Ей давно пора завести мужчину. Ты в ее возрасте уже ходила с большим животом. — Сравнил, — проговорила женщина, вытирая руки о передник и опускаясь на стул рядом с мужем. — У меня был ты. Роберт довольно хмыкнул. — Это правда. У тебя был я, — примирительно сказал он, а потом все-таки добавил: — А у Лиззи есть свой мужчина. Фил, как она сказала. — Чужой мужчина, — поправила мужа Синтия. И горько вздохнув, проговорила: — Столичный. Сам знаешь, какие они. Роберт опять развернул газету и сказал через нее: — Пеки пироги, мать. И не забывай, Лиззи за два года сама столичной штучкой заделалась. Родителей совсем забыла, навещает чуть ли не раз в год. Синтия горестно покивала и с усердием принялась раскатывать тесто, одновременно что-то бормоча себе под нос. Когда крендельками сплетенные булочки уже лежали в духовке, она подошла к мужу и положила подбородок на склоненный к газете затылок. — Роберт, а вдруг она встретится с Дином? Муж в сердцах отшвырнул газету и прикрикнул: — Глупая женщина, что за ерунду ты говоришь? Зачем ей встречаться с Дином? — Ну мало ли… Но разговор на эту щекотливую тему все-таки решила прекратить. 8 Фил видел, что Лиззи нервничает. Чем ближе они подъезжали к Стронгсвиллу, тем больше девушка вжималась в сиденье. Если в начале пути Лиззи все время болтала, обсуждая мелькавшие за окном картины, то при пересечении границы штата Огайо уже только односложно отвечала на вопросы Фила. А когда они миновали табличку «Стронгсвилл — 80 миль», замолчала совсем, оставляя без ответа все реплики Фила. Фил не понимал такой резкой перемены в поведении девушки и тоже почувствовал волнение. При въезде в город он резко затормозил и съехал на обочину. — Лиззи, что с тобой? — спросил он, заглядывая в лицо девушки. — Что-то не так? — Все в порядке… — Девушка выдавила улыбку, но дернувшиеся при этом уголки губ не могли обмануть Фила. Он обхватил ее за шею и притянул к себе. — Ты чего-то боишься, малышка? Лиззи прижалась лбом к плечу мужчины, потом, через некоторое время, прошептала: — Боюсь. Фил приподнял голову Лиззи и заглянул ей в глаза: — Боишься показать меня родителям? Она дернулась: — Что за ерунду ты говоришь. Конечно нет. Я очень-очень хочу познакомить тебя с мамой и папой. Ты увидишь, какие они замечательные люди. Простые, без всяких затей, зато очень добрые. Поехали, уже чуть-чуть осталось. Но Фил не тронулся с места. — Тогда чего же ты боишься, Лиззи? — не отставал он. Лиззи уткнулась лицом в плечо мужчины. — Фил, прошу тебя, не спрашивай меня ни о чем. Я сама все-все расскажу тебе. Как только смогу. Договорились? — Да, малышка, — согласился мужчина. — Обещаю больше не приставать к тебе с вопросами. Давай, показывай дорогу. «Форд» медленно тронулся в сторону города. Фил стоял на пороге небольшого одноэтажного дома и наблюдал за радостной встречей Лиззи с родителями. Девушка крепко расцеловала маму, повисела на шее у папы и только потом повернулась к Филу. Он смущенно топтался в дверях, держа перед собой большой подарочный пакет, перевязанный ярко-красным бантом. В пятницу вечером, после работы, они с Лиззи долго бродили по магазинам, выбирая подарок для мамы. Наконец в одном небольшом, милом магазинчике продавец-турок уговорил их купить шерстяной плед с темно-коричневыми розами на бежевом фоне. Продавец, расхваливая свой товар, клятвенно уверял, что плед соткан вручную из нежной шерсти ламы. Но Фил остался при своем мнении: он считал, что сырьем для производства этого, впрочем, хорошего, добротного пледа послужила шерсть овцы. — Мама, папа, познакомьтесь… — Лиззи взяла Фила за руку. — Это Фил, Филип Мартин. Фил пожал крепкую руку отца Лиззи и мягкую, удивительно теплую руку ее мамы. — Что же мы тут стоим в дверях, — засуетилась Синтия. — Обед на столе, а вы с дороги. Хозяева провели гостей в небольшую, уютную гостиную, посреди которой уже стоял накрытый стол. — Пожалуйста, Фил, проходите, не стесняйтесь, — пригласила мать. — У нас все по-простому, но от души. Мы с отцом так ждали вас! Но Лиззи ее остановила. — Нам бы умыться с дороги, — сказала она, оглядываясь на Фила. — О да, конечно, — всплеснула руками Синтия. — Что же это я? Совсем от счастья голову потеряла. Лиззи, покажи Филу, где можно помыть руки. А ты, Роберт, помоги мне принести с кухни жаркое. Обед прошел весело и непринужденно. Фил чувствовал себя так, словно был знаком с этими людьми долгие годы. Лиззи рассказывала о своей работе в больнице, все время требуя от Фила подтверждения своим словам. Синтия и Роберт внимательно слушали, в нужных местах улыбаясь, а в нужных — печалясь. Лиззи долго рассказывала о девочке Марии, потерявшей в автокатастрофе родителей. Мать ее, восприняв рассказ близко к сердцу, даже смахнула слезу. Фил заметил, что он без остановки подкладывает себе на тарелку изумительно вкусную домашнюю еду. А булочки, испеченные Синтией, вообще привели его в восторг. Таких пышных и воздушных булочек он никогда не ел. В ответ на его восхищение Синтия, скромно потупив глаза, пояснила: — Булочки я пеку по рецепту моей мамы. Мои-то что, а вот ее булочки были… Я и Лиззи хотела научить, а она только отмахивается. Да, умение печь булочки уходит в прошлое. Молодежи это неинтересно. Лиззи же, в отличие от него, почти не ела, а только говорила и говорила. И Фил понял, что девушка очень соскучилась по родителям. Видимо, раньше она была сильно к ним привязана и расставание переносила очень тяжело. К сожалению, у него в семье не было таких теплых отношений. Его отец и мать всю жизнь были заняты работой и собой. На сына им просто не хватало времени. Теплоту и понимание Фил находил лишь у бабушки. После обеда, который растянулся на несколько часов, Лиззи с матерью ушли на кухню мыть посуду. А Роберт пригласил Фила выйти на улицу покурить. Фил согласился, хотя сам и не курил. Мужчины уселись на скамейку, расположенную справа от крыльца. Роберт прикурил сигарету и глубоко затянулся. Уже почти стемнело, и вместе с темнотой на городок Стронгсвилл спустилась тишина. Как сильно этот вечер отличался от вечера в Нью-Йорке, который не засыпал ни днем, ни ночью… В Стронгсвилле жители расходились по домам рано. Не было слышно шума ревущих машин, звуков оглушительной музыки, вырывающейся из дверей и окон заполненных кафе и ресторанов, неоновых отблесков огней. Здесь было все по-другому, лишь пение птиц доносилось из расположенного рядом с домом парка. И нельзя сказать, что Филу, родившемуся и всю жизнь прожившему в гигантском Нью-Йорке, не нравилась эта тишина. Ему было спокойно и светло. Как положено мужчинам, Роберт и Фил начали разговор о последнем матче по бейсболу между «Филадельфией» и «Тулса Дриллерс». И вскоре со смехом выяснили, что ни один, ни другой не являются фанатами этой игры. С большим вдохновением Роберт начал рассказывать о своих поездках на рыбалку на озеро Эри. Но от эмоционального описания размеров пойманного прошлой весной на Эри налима его оторвала выглянувшая из дверей дома Синтия. — Роберт, ты своими рассказами замучил гостя. Не забывай, человек столько часов провел за рулем. Ему пора отдохнуть. — Да-да, — вскочил со скамьи Роберт. — Что-то я разболтался. — Вы уж извините, — сказала Синтия, пропуская Фила в дом. — Когда Роберт начинает говорить о рыбалке, его невозможно остановить. Провожая Филипа в комнату для гостей, Лиззи схватила его за рукав, подтянула к себе и шепнула в ухо: — Представляешь, мама хотела постелить нам обоим в моей комнате! Фил приостановился и обнял девушку. — А почему бы и нет? Я бы не отказался, — тоже шепотом ответил он. Лиззи отскочила в сторону и, с испугом глядя на Фила, произнесла дрожащим голосом: — Ты серьезно, Фил? Это же неправильно. — Почему, Лиззи, почему? Девушка открыла дверь и, схватив Фила за руку, затащила его в комнату, нашарила рукой на стенке выключатель, включила свет. — Тише, не нужно кричать. Я уверена, что мама и папа подслушивают, навострив уши, — притворив двери, сказала Лиззи. — Ну и что? — серьезно спросил Фил. — Мы же с тобой взрослые люди. Мы любим друг друга. Разве не так? Во всяком случае, я очень тебя люблю. И я не собираюсь это скрывать. Лиззи горько усмехнулась: — Фил, ты только что объяснился мне в любви. Представляешь? Фил притянул девушку к себе и крепко обнял. — Да, я люблю тебя. Мне давно следовало это сказать. Но она вырвалась из его объятий и грустно произнесла: — А я не так себе это представляла. По-другому. А ты произнес эти слова совсем обыденно, буднично, как само собой разумеющееся. Фил стоял, не зная, что сказать в ответ. И он представлял это совсем по-другому. Но слова вырвались, и их уже было не вернуть. — Лиззи, прости, если что не так. Я — глупый осел, — наконец произнес он. Лиззи взглянула на него исподлобья, а потом улыбнулась: — Нет, ты не осел, — возразила она со смешком, а потом добавила: — И мне все равно понравилось то, что ты сказал. — Она приблизилась к нему и нежно поцеловала. — Спокойной ночи, Фил! Фил осмотрел отведенную ему комнату. Совсем крошечная, но миленькая. Комнатка в зеленых тонах — так ее про себя назвал Фил. Стены покрашены светло-салатовой краской. Шторы на окнах в тон стен. И кровать застелена зеленым покрывалом. У кровати тумбочка с торшером с зеленым абажуром и круглым будильником. У противоположной стены шкаф. Мужчина выключил верхний свет и зажег торшер. Стало еще уютнее. Он уселся на кровать, почувствовав, что она мягкая и упругая. Потер руками виски. Да, он устал за сегодняшний день. Дорога, встреча с родителями Лиззи, обильный обед и вырвавшиеся совсем неожиданно для него самого слова… Эх, Лиззи, Лиззи! Милая, очаровательная девушка. Больше всего на свете он хотел бы сделать ее счастливой. И сделает. Обязательно. Ведь когда у тебя есть цель в жизни, никакие преграды не страшны. На то он и мужчина, чтобы преодолевать их. Фил быстро разделся и, аккуратно сняв покрывало, забрался под одеяло. За окном стояла тишина, только в доме слышались приглушенные шумы. Все готовились ко сну. Завтра наступит новый день. И он будет просто замечательным. Ведь он проведет его с самой милой девушкой на свете. Фил прикрыл глаза и не заметил, как провалился в сон. Утром он проснулся от стука в дверь. — Вставай, лежебока, завтрак проспишь. Мама велела тебя разбудить, — услышал он звонкий голос Лиззи, а потом ее шаги, удаляющиеся от двери. Он сладко потянулся и взглянул на будильник. Почти девять часов. Надо же! Как долго он спал. Фил всегда считал, что плохо спит на чужой кровати. Ночевки в гостиницах, в которых ему приходилось останавливаться, всегда напоминали кошмары. Обычно он полночи ворочался, а если и удавалось заснуть, то просыпался чуть ли не каждые полчаса. А в доме Хоупов он проспал больше одиннадцати часов и даже ни разу не проснулся. Во всяком случае, он не помнил, чтобы просыпался среди ночи. Зато помнил сон. Ему снилась Лиззи. Они гуляли по огромному зеленому полю, заросшему целым морем ромашек. Он рвал цветы и, как дождем, осыпал ими девушку. Лиззи смеялась и смеялась, и смех ее все еще звенел в его ушах. Он полежал несколько минут в кровати, не двигаясь, боясь, что ощущение счастья и легкости исчезнет… Когда Фил вышел в столовую, все семейство Хоупов было в сборе. Все трое сидели за накрытом столом. — Доброе утро! — поприветствовал он всех и сел на свободный стул. Синтия, улыбнувшись, подала ему чашку с чаем. Роберт с аппетитом поедал оставшиеся со вчерашнего вечера булочки. На лице его светилось блаженство. А вот Лиззи казалась печальной. Она меланхолично помешивала ложкой чай и даже не взглянула на Фила. — Как спалось? — поинтересовалась Синтия. — Прекрасно, спасибо. Давно я так крепко не спал, — ответил Фил и потянулся за булочкой. — Вот и отлично. Сейчас перекусим немного, а потом я займусь обедом. Перед дорогой следует плотно пообедать. — Синтия улыбалась и переводила взгляд с Лиззи на Фила. — А мы с Филом погуляем, — не отрывая взгляда от чашки, сказала Лиззи. — Да, Фил? — Конечно, — поддержал предложение девушки Фил, не понимая причины ее сдержанности и странных переглядываний ее родителей. Потом, решив, что все узнает позже, Фил приступил к завтраку. Булочки по-прежнему были вкусными и мягкими. Он и не заметил, как съел три штуки. Фил и Лиззи вышли из дома сразу после завтрака. Синтия и Роберт отправились на кухню заниматься обедом. Мать Лиззи обещала удивить их чем-то вкусненьким. Девушка вцепилась в рукав Фила. Он чувствовал, как она напряжена. Каждый шаг, уводящий от дома, давался ей с трудом. Она постоянно оглядывалась, словно боялась увидеть нечто ужасное. — Лиззи, что с тобой? — спросил Фил, но она оставила его вопрос без ответа. И он больше не предпринимал попыток заговорить, а просто молча шел рядом. Лиззи привела его к парку с деревьями-великанами и дорожками, посыпанными красным щебнем. Они пошли по одной из них, убегающей в глубь парка, миновали весело журчащий фонтан и вскоре подошли к круглой беседке, увитой лозой дикого винограда. — Это моя беседка, — наконец проговорила Лиззи. — Посидим? Фил кивнул и, пропустив вперед девушку, зашел в беседку. В ней полукругом расположились скамейки. Лиззи села на одну из них, Фил расположился рядом. — Это моя беседка, — повторила девушка. — В детстве я почти все свободное время проводила здесь, читала, просто мечтала, рисовала… Здесь же впервые призналась парню в любви. Лиззи взглянула на Фила, ожидая реакции на ее слова. Но он ничего не сказал, а лишь нежно погладил девушку по плечу. Лиззи схватила его руку и прижалась к ней лицом. — Фил, я должна тебе кое-что рассказать… — Голос девушки дрожал натянутой струной. — Тебе одному. Всю правду Я еще никому не рассказывала всей правды. Даже мама и папа не знают всего до конца. Фил заглянул девушке в глаза и осторожно спросил: — А ты хочешь это сделать? Она кивнула. — И не будешь жалеть, что раскрыла мне свою тайну? Никогда-никогда? Лиззи помотала головой, а потом серьезно сказала: — Фил, я сегодня ночью долго думала, все никак не могла заснуть, о твоих словах, о том, что ты сказал… что любишь меня. Знаешь, как ни странно, но я верю тебе. Или просто хочу тебе верить. — И правильно делаешь, что веришь. Я люблю тебя, моя звездочка… — Он нежно коснулся ее губ своими губами. — Я так тебя люблю, Лиззи. — И я тебя люблю, Фил, — тихо сказала она. — Поэтому и должна рассказать тебе, почему я уехала из Стронгсвилла. Между нами не должно быть тайн. 9 Его звали Дин, и он учился в одном классе с Лиззи. Лиззи была влюблена в Дина с пятнадцати лет, хотя в этом не было ничего удивительного. В него были влюблены почти все девочки из их школы. Да и как в такого не влюбиться? Высокий блондин с гривой густых волос и голубыми, бездонными глазами, спортсмен, умница, отлично успевающий по всем предметам, музыкант школьного ансамбля, виртуозно владеющий игрой на гитаре. Поклонницы ходили за ним толпой, и среди них, где-то на заднем плане, топталась Лиззи, зная, что у нее нет никаких шансов. Дин менял подруг примерно раз в два месяца, ни одна не могла похвастаться, что пробыла рядом с кумиром хотя бы на день больше. Девчонки ссорились, дрались, плели интриги, распускали сплетни и надеялись, что придет время — и Дин будет только с нею, позабыв про всех остальных. Так думала каждая, так думала и Лиззи. Но к ее глубокой печали, взгляд красавца ни разу не остановился на худенькой, темноволосой девочке по имени Лиззи. Она ужасно страдала. На уроках смотрела только в затылок Дина, а не на доску, пропуская мимо ушей слова учителей. Вечерами бесцельно шаталась около его дома, заглядывала в окна, стараясь увидеть хотя бы силуэт любимого. К последнему году обучения в школе страдания Лиззи достигли наивысшей точки. Она перестала спать, есть, делать уроки и превратилась в ходячую тень. Родители, обеспокоенные состоянием дочери, несколько раз порывались показать ее врачам, но она лишь отмахивалась, уверяя, что с ней все в порядке. И вот, за несколько недель до выпускного бала, Лиззи решилась на отчаянный поступок. Скорое расставание со школой, а значит, и с любимым, которого она не сможет видеть каждый день, подтолкнуло ее к нему. Лиззи написала письмо и пригласила Дина на свидание в круглую беседку в парке. На перемене, пока в классе никого не было, Лиззи, опасливо оглядываясь, подложила письмо в сумку Дина. К ее немалому удивлению, Дин пришел. Сама она явилась к беседке за час до назначенного срока и все это время пряталась в близлежащих кустах, дрожа как осиновый листочек. Несколько раз она порывалась уйти, но не смогла. — Ну что ты хотела мне сказать, Хоуп? — спросил вместо приветствия красавец. Он сидел, вальяжно развалившись на скамейке, и нагло смотрел на Лиззи. Волнение девушки было так сильно, что она без всяких предисловий и подготовок выпалила: — Я люблю тебя, Дин. Я просто не могу без тебя жить. Больнее пощечины ударил по Лиззи смех Дина. Он хохотал, откинувшись на спинку сиденья, а после того, как смех утих, стал вдруг совершенно серьезным и спокойно сказал: — Как я устал, Хоуп. Устал вот от таких признаний глупых девчонок. Ни одна из вас не может быть оригинальной. «Я люблю тебя». Ну и что? Что ты думала, говоря эти слова? На что надеялась? Думала, что я брошусь перед тобой на колени и предложу руку и сердце? Ты ошиблась, Хоуп. Меня совершенно не интересуют такие серые личности, как ты. Закончив свою тираду, Дин встал и ушел, даже не оглянувшись на Лиззи. Как ни странно, но на девушку слова школьного красавца подействовали отрезвляюще. Конечно, сразу после его ухода Лиззи поревела, сильно, в голос, с остервенением стуча маленьким кулачком по стене беседки. А потом, успокоившись, дала себе слово выкинуть Дина из головы и из сердца. Зачем он ей? Жизнь только начинается, и она встретит еще того мужчину, который полюбит ее, серую личность, как сказал Дин. Исцеление проходило тяжело. Лиззи силой заставляла себя отказаться от привычки смотреть на Дина, ловить каждый его жест, слово, гулять вечерами у его дома. Чтобы отвлечь себя, она и поступила на курсы медицинских сестер. Ведь она понимала, что запущенная из-за несчастной любви учеба и, соответственно, плохие оценки закрывают ей путь в колледж. К концу лета Лиззи могла себя поздравить — она вылечилась. Ну, может быть, не совсем. Иногда, особенно перед сном, образ Дина вставал перед ее глазами. Но при определенном усилии она уже могла прогнать его и спокойно заснуть. Но в середине августа произошло то, что повернуло жизнь девушки на сто восемьдесят градусов. В тот вечер Лиззи, завернувшись в одеяло, сидела на кровати в своей комнате и зубрила «Правила обработки хирургических швов». Назавтра предстоял зачет по этой теме, и Лиззи хотела прийти на него хорошо подготовленной. Правила никак не запоминались, и она вновь и вновь перечитывала текст. Вдруг дверь открылась и в комнату заглянула мама. — Лиззи, к тебе пришли. Мальчик из твоего класса. Дин, так его, кажется, зовут, — сказала она. Лиззи встрепенулась. Дин? Дин пришел к ней домой? Не перепутала ли что-нибудь мать? Но она ничего не перепутала. В дверях стоял Дин и улыбался. — Привет, Лиззи! — поприветствовал он девушку. — Привет! — дрожащим голосом ответила Лиззи. — Сегодня замечательный вечер, и мы могли бы покататься на машине. Ты не против? Ох, если бы эти слова были произнесены пару месяцев назад, они бы сделали Лиззи самой счастливой на свете. Но сейчас, когда она почти вылечилась от своей ненужной и глупой любви, зачем ей это? Голова это понимала, но губы, независимо от воли хозяйки, произнесли: — Конечно… я не против. Из головы моментально вылетели мысли и о завтрашнем зачете, и о правилах обработки швов, и о клятве никогда не думать об этом парне. — Я сейчас, — бросила Лиззи и побежала в свою комнату переодеваться. Дин ждал ее у машины, новенького «ниссана» оранжевого цвета, подаренного ему родителями в честь успешного окончания школы и поступления в Питсбургский университет на факультет юриспруденции, как он рассказал Лиззи, когда они уселись в машину. Автомобиль был так же великолепен, как и его хозяин. Девушка напоследок оглянулась на свой дом. Еще была возможность отказаться, вернуться домой. Но Лиззи увидела в окне маму, с улыбкой наблюдающую за ними. Она знала, как мать переживает, что Лиззи до сих пор не завела себе парня, и побоялась расстроить ее снова. — Поехали? — спросил Дин, и Лиззи кивнула ему в ответ. Включив магнитофон, из которого полилась тихая, нежная музыка Брэдли Джозефа, Дин тронул машину с места. Он болтал без умолку, рассказывая о своей поездке в Питсбург. Лиззи внимательно слушала. Одна песня сменяла другую, и девушке было так хорошо, как никогда в жизни. Сначала они катались по улицам города, потом свернули на трассу, соединяющую Стронгсвилл с Кливлендом. Уже совсем стемнело, и мягкий свет в салоне автомобиля создавал романтическую обстановку. Лиззи, расслабившись, даже стала напевать песенку, вторя певцу. Вдруг Дин заглушил мотор и остановился на обочине. Он повернулся к девушке и тихо спросил: — А помнишь, Лиззи, как ты призналась мне в любви? Девушка почувствовала, как вспыхнули ее щеки. Разве могла она забыть о своем позоре? — Так вот, — продолжил Дин. — Я был не прав. Я все время думал о твоих словах и о своем необдуманном поступке. Ты, Лиззи, очень хорошая девушка, и я не прочь иметь такую подружку. Сердце девушки учащенно забилось, готовое выпрыгнуть из груди. Он не прочь… Он, лучший парень Стронгсвилла, нет, всего мира, готов стать другом такой неприметной девушки, как Лиззи. Дин обнял ее за шею и притянул к себе. Лиззи почувствовала на своем лице его дыхание, а потом и прикосновение губ к своей щеке. Нервная дрожь пробежала по ее телу. А поцелуи Дина становились все настойчивее. Его губы обхватили ее губы, и она почувствовала, как его язык прорывается в ее рот. Руки парня настойчиво шарили по ее телу, сначала по плечам, потом стали спускаться все ниже и ниже, расстегнули блузку, дотронулись до маленьких грудей. Их прерывистые дыхания слились в одно… Лиззи чувствовала, что просто умирает от блаженства. А когда его рука, сильная и требовательная, проскользнула под платье и дотронулась до внутренней стороны бедер, из груди девушки вырвался тихий стон. Она и сама уже крепко обнимала Дина, ее пальцы расстегивали его рубашку, пробирались к голому телу. Дин шептал какие-то слова, непонятные, невоспринимаемые ее слухом, но все равно такие сладостные… Его тело вдавливало Лиззи в спинку сиденья, руки добрались до трусиков и пробрались во внутрь, в святая святых… — Лиззи, я хочу тебя, — шептал Дин, и она почувствовала, что внутри нее, в самом низу разгорается огненный шар, готовый взорваться миллионами искр. Сиденье, скрипнув, откинулось назад, и Дин навалился на нее. Одной рукой он срывал ее трусики, другой пытался расстегнуть застежку на своих брюках. Лиззи почувствовала, как нечто крепкое, сильное дотронулось до ее оголенных ног. Она задохнулась и еще крепче прижала Дина к себе. Мир вокруг перестал существовать, все мироздание сосредоточилось в напряженной плоти Дина. И вдруг все закончилось. Дин, судорожно всхлипнув, отвалился от нее и вернулся на свое место. — Сука, — зло процедил сквозь зубы. — Сука. Мир вернулся на место, и Лиззи, словно со стороны, увидела себя с задранным до груди платьем и со стянутыми до колен трусиками… И Дина, опустившего голову на руль автомобиля. — Дин, что случилось? — тихо спросила девушка дрожащим голосом. Парень резко поднял голову с руля и криво усмехнулся. — Ничего. Абсолютно ничего, — грубо сказал он. А потом добавил: — Такие, как ты, даже не возбуждают. Проваливай отсюда. — Дин… — Марш отсюда, маленькая противная сучка. Но если ты когда-нибудь кому-нибудь расскажешь о сегодняшнем дне, я тебя убью. Слова парня били Лиззи наотмашь… Она пришла домой за полночь, уставшая, опухшая от слез. Мать, выбежавшая из своей комнаты на звук открываемой двери, долго трясла Лиззи за плечи и все спрашивала: — Что он с тобой сделал? Что? А девушка лишь мотала головой: — Ничего. Он ничего со мной не сделал. Жизнь Лиззи остановилась. Целыми днями она лежала на своей кровати, отвернувшись к стенке, никак не реагировала на просьбы родителей поговорить, забросила курсы, не притрагивалась к пище. Как сквозь сон слышала плач матери и вздохи отца, часами стоящих у ее постели. Но ничего не говорила. Через несколько дней Лиззи встала с кровати, съела две тарелки супа и долго-долго мылась в душе. Но судьбе-злодейке все было мало. Как-то к ней зашла бывшая одноклассница и рассказала, что Дин направо и налево разносит о ней, Лиззи, гадкие сплетни. Весело хохоча, рассказывает о том, как Лиззи домогается его, как уламывает переспать с ней, какими извращениями занимается, чтобы склонить его к сексу. Рассказ одноклассницы, которая зашла к Лиззи не иначе как позлорадствовать, стал последней каплей. Девушка решила покинуть город, который потешался над нею, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Лиззи за время своего рассказа ни разу не взглянула на Фила, так и сидела, устремив взгляд в какую-то невидимую точку на противоположной стене беседки. Когда замолчала, то подняла руки и спрятала в них лицо. Фил встал со своего места, присел перед девушкой на корточки, взял ее руки в свои и поднес к губам. — Лиззи, девочка, — тихо и очень убедительно сказал он. — Все прошло, все улетело. Ты должна забыть об этом, выпустить из себя. Нельзя жить с таким грузом в душе. Один подонок — это не весь город. Скорее всего, никто уже и не помнит о глупых словах Дина. Даже если кто-то поверил ему. Девушка заглянула ему в глаза. — Ты так думаешь, Фил? Ты вправду уверен в этом? — с надеждой спросила она. — Конечно, малышка, — кивнул он. — Люди больше думают о себе и своих проблемах, чем о других. Подумай сама: какое им дело до тебя? — Может, ты и прав, — прошептала девушка. — Но и ты сама должна забыть о том случае. Все прошло и больше не вернется. Ты веришь мне? — Голос Фила звучал очень авторитетно. — Да, — сказала Лиззи и погладила его по щеке. — Все прошло. Сейчас у меня есть ты, самый лучший, самый дорогой, самый любимый. — У тебя есть я, — эхом повторил мужчина. — И я никогда тебя не обижу. Они поднялись, и Лиззи прижалась к его груди. Из Стронгсвилла они выехали сразу после обеда. Вернувшись с прогулки, Фил, с разрешения хозяев дома, сделал пару телефонных звонков. После этого сразу заторопился поскорее вернуться в Нью-Йорк, где его ждали неотложные дела. Хотя это не помешало ему по достоинству оценить рагу из кролика с овощами, приготовленное Синтией на обед. Фил вышел к машине, давая время дочери попрощаться с родителями. Минут через пять они вышли. Отец Лиззи тащил тяжелую сумку, мать крепко обнимала Лиззи. Фил пожал руки Роберту и Синтии, а Лиззи долго целовала их на прощание. Наконец, загрузив сумку с гостинцами в багажник, они тронулись с места. Лиззи обернулась и долго махала родителям рукой. Когда дом скрылся из виду, девушка повернулась к Филу и положила голову ему на плечо. — Ты понравился моим родителям, — сказала она. — Они мне тоже понравились. — Я пообещала, что мы с тобой будем навещать их почаще. Ничего, что я так сказала? — спросила Лиззи. — Ты правильно сказала, — поддержал ее Фил. — Ты же сейчас не боишься своего города. — Нет, не боюсь. И это только благодаря тебе. Лиззи была счастлива. Поездка оказалась удачной, хотя бы потому, что девушка наконец-то избавилась от своих страхов, мешавших ей жить на протяжении многих лет. Прошлое отступило, давая путь светлому и счастливому будущему. Будущему с Филом. 10 Они ехали уже несколько часов. Из-за воскресного дня дорога была спокойна. «Форд» резво преодолевал мили, время от времени обгоняя редкие машины. Лиззи про себя подсчитывала, через сколько времени они доберутся до Нью-Йорка. Настроение у девушки было прекрасное, она просто наслаждалась быстрой ездой и близостью любимого мужчины. Она готова была так ехать хоть на край света. Но где-то между Дубоисом и Клерфилдом Фил резко притормозил машину. — Лиззи, — сказал он, протирая рукой лицо. — Я устал. Может, отдохнем? — Да, милый, конечно, — не задумываясь, ответила Лиззи, понимая, что Фил все время пути находился в большом напряжении. — Только не здесь. Проносящиеся мимо машины действуют мне на нервы. Свернем немного в сторону, туда, где поспокойнее. — Хорошо, — согласилась девушка. — Вот и отлично. — Фил тронул машину, проехал немного вперед и свернул на первом повороте направо. Дорога, бегущая на юг, была совсем пустой. Но, к удивлению девушки, Фил не остановился, а продолжил путь и на ее вопрос ответил: — Подожди, дорогая, скоро все увидишь. Будет небольшой сюрприз. Заинтригованная Лиззи притихла и лишь молча смотрела вперед на дорогу, боясь проворонить обещанный сюрприз. Они отъехали уже на две мили от основной трассы, когда на их пути возникла арка, перекинутая через дорогу. Ярко-голубого цвета, украшенная разноцветными искусственными цветами, арка появилась из-за небольшого поворота так неожиданно, что Лиззи ойкнула: — Ой! Что это, Фил? Фил сбавил скорость до самого минимума и спросил: — А ты читать умеешь? Девушка подняла глаза и прочитала слова, написанные вверху этого странного сооружения: «Приют для влюбленных». Сразу за аркой, слева от дороги располагалась огороженная невысоким заборчиком стоянка для машин. Фил припарковал свой «форд» на свободное место, вышел из машины, помог выбраться Лиззи. Впереди, сквозь деревья, окружающие стоянку, виднелись одноэтажные домики. К ним и направились, взявшись за руки, Фил и Лиззи. — Здравствуйте! Здравствуйте! Я рад приветствовать вас в «Приюте для влюбленных». Кругленький, с розовыми щечками и с короткими ножками мужчина в темно-зеленом костюме и желтом галстуке выбежал из-за стойки и радостно, расставив руки в сторону, словно хотел их обнять, бросился навстречу Филу и Лиззи. Ей он показался похожим на веселого клоуна, зазывающего гостей на карнавал. Для полноты картины на его абсолютно лысой голове не хватало шапочки с большим помпоном. — Мистер Мартин? — обратился он к Филу. И когда тот утвердительно кивнул, еще более широкая улыбка растянулась по его лицу. Глаза его светились неподдельным счастьем. — Все уже готово. Все, как вы заказывали, — затараторил он. — Мы вас ждали! Лиззи удивленно взглянула на Фила, но тот приложил палец к губам, призывая ее к молчанию. Забавный коротышка вернулся за высокую стойку, из-за которой осталась видна только его голова, и взмахом руки подозвал Фила. Когда все формальности были закончены, мужчина снял со стены позолоченный ключ и протянул Филу: — Ваш домик номер пять. Надеюсь, что в вашей памяти пребывание в «Приюте для влюбленных» останется незабываемым событием. Наши гости всегда остаются довольны. «Приют для влюбленных» представлял собой маленький поселок, состоящий из десяти одинаковых одноэтажных домиков. Свой домик под номером пять они увидели сразу, как только вышли от администратора, и направились, взявшись за руки, к нему. Фил молчал, хотя и видел, что Лиззи сгорает от любопытства. Они остановились на крыльце. Фил провернул в скважине золотой ключик, приоткрыл дверь, заглянул в щелочку и сразу же захлопнул дверь снова. Лиззи даже не удалось разглядеть, что внутри. Фил прислонился спиной к двери и наконец произнес: — Лиззи, я в большом долгу перед тобой. Я знаю, что не такого объяснения в любви ты ждала. Да и я не так хотел его сделать. Но вчера слова сорвались с моих губ без моего желания, сами. Позволь мне исправить ошибку. Девушка подошла к нему и взяла за руки. — Фил, это же глупости. Разве слова что-нибудь значат? Ты любишь меня, я люблю тебя — и это самое главное, — сказала Лиззи, глядя ему в глаза. Фил обнял Лиззи и нежно прошептал: — Я люблю тебя, малышка. Но давай все-таки войдем в домик номер пять. Итак, сюрприз! Закрой глаза, милая. Лиззи послушно закрыла глаза, Фил обнял ее за плечи и помог переступить через порог. — А теперь, дорогая, ты можешь открыть глаза, — прошептал на ухо Лиззи Фил. Как только она открыла глаза, ей захотелось зажмуриться снова. Нет, так не бывает. Только что они стояли на крыльце обыкновенного одноэтажного домика и вдруг… Лиззи показалось, что она попала в сказку. В комнате, которая начиналась сразу за порогом двери, стоял полумрак. Закрытое тяжелыми шторами окно не пропускало дневного света. В старинном канделябре на высокой подставке горели высокие свечи… У окна стоял маленький столик с бутылкой шампанского в блестящем ведерке, двумя бокалами на высоких ножках и вазами с фруктами и конфетами. Рядом с ним два кресла с высокими спинками. У противоположной стены расположилась огромная кровать под воздушным голубым балдахином, с целой горой подушек. И цветы — множество красных роз… Они, гордо подняв головки, стояли в напольных вазах. Откуда-то лилась нежная музыка, но Лиззи с первого взгляда не увидела ее источника. — О, Фил! — только и смогла вымолвить пораженная девушка. — Если тебе это все кажется пошлым, то мы можем уехать отсюда, — тихо произнес Фил. — Нет-нет, — замотала головой девушка. — Это… Это просто замечательно. Фил с облегчением выдохнул. Все-таки он волновался, как воспримет его фантазии девушка. — Тогда прошу в наш приют любви. Он взял за руку Лиззи, подвел к одному из кресел и усадил ее. Сам же встал перед ней на колени, взял ее руки в свои и, глядя в глаза, сказал: — Я люблю тебя, Лиззи. Я не мыслю жизни без тебя, Лиззи Хоуп. Я хочу быть с тобой всегда, постоянно, всю жизнь. — Я тоже, — прошептала она непослушными от волнения губами. Фил нежно поцеловал кончики ее пальцев. Лиззи судорожно сглотнула. — А не выпить ли нам шампанского, в горле что-то пересохло? — попросила она. — Да, шампанское и мне не помешает, — поддержал ее предложение Фил. Он поднялся с колен, уселся во второе кресло, умело открыл бутылку и разлил пузырящийся напиток по бокалам. — За нас, милая! — произнес он тост. — За нас! — повторила Лиззи и залпом осушила бокал. Истома легкой теплотой разлилась по ее телу. Весь мир, казалось, сосредоточился в этой комнате. А то, что происходило за стенами дома, было совсем не важно. Там снаружи просто ничего не существовало. Фил поставил бокал, встал и подошел к Лиззи. Он поднял ее с кресла и крепко обнял. Она просунула руки ему под мышки и, уткнувшись носом в его шею, сомкнула их кольцом на спине. Такая маленькая и хрупкая, Лиззи с неожиданной силой прижала мужчину к себе. Он почувствовал на своей груди биение ее сердца, теплоту ее дыхания, и нежность горячей волной окатила его. Лиззи подняла к нему лицо. Широко раскрытые глаза блестели, и свет свечей отражался в них, губы приоткрылись, обнажив белые зубки. Фил осторожно приник к ее губам. Время остановилось, перестало существовать. — Фил, — простонала девушка, прервав поцелуй. — Фил, я сейчас умру. Мужчина подхватил на руки почти невесомое тело девушки, отнес ее на кровать и прилег рядом. Ее лицо, немного бледное, оказалось рядом с его лицом, и он вновь начал его целовать. Лиззи отвечала на его поцелуи. Вначале робкие, ее поцелуи становились все более откровенными и страстными. Фил чувствовал, как худенькое тело девушки дрожит, и знал, что его нетерпение тоже выдает дрожь. Его руки нежно пробежались по плечам девушки, спустились ниже и дотронулись до ее груди. Из губ Лиззи вырвался тихий стон. Он стал снимать ее футболку. Девушка, извиваясь змеей, помогала ему. И одновременно непослушными пальцами расстегивала пуговицы на его рубашке. Он нежно усмехнулся и помог ей. Отброшенная в сторону одежда соскользнула с кровати на пол, но они даже не заметили этого. Фил покрывал поцелуями шею девушки, ее грудь… Лиззи выгибалась дугой, стараясь прильнуть к нему как можно ближе, слиться с ним в одно целое. Его руки были уже не подвластны разуму… Заминка с неподдающимся ремнем на джинсах девушки рассердила Фила, и он дернул его сильнее, чем следовало. Лиззи ойкнула. — Прости меня, — прошептал Фил. — Я сделал тебе больно. — Давай я сама, — тоже шепотом сказала Лиззи. Она сама расстегнула ремень и, приподняв бедра, стянула с себя джинсы. Отбросила их в сторону и вновь прильнула к Филу. Эта небольшая заминка на мгновение вернула Фила с высот блаженства на землю, и он, зная, что вскоре его уже ничто не остановит, прошептал в ухо девушки: — Лиззи, а ты хочешь этого? Сама хочешь? — Я хочу, Фил, — выдохнула она. — И ты не пожалеешь? — задыхаясь, шептал Фил. — Нет… И в следующую секунду окружающее окончательно перестало существовать для них. Когда мир вернулся на место, примерно через пару столетий, Фил и Лиззи открыли глаза и вновь увидели освещенную свечами комнату, услышали тихие звуки музыки и ощутили пряный аромат роз. Они лежали рядом, бок о бок, обнаженные, и груди их высоко вздымались от неуспокоенного еще дыхания. Лиззи схватилась за конец сбившегося одеяла и стыдливо потянула его на себя, не забыв взглянуть на свои бедра. — Не пугайся, малышка, — успокоительно сказал Фил. — У некоторых даже в первый раз не бывает крови. К тому же я был очень осторожен. — Фил… — смущенно выдохнула девушка. — Ну что ты смущаешься, любимая. Я же врач… Лиззи повернулась на бок и уткнулась лицом в плечо Фила. — Тебе не было больно? — спросил он ее на ушко. Она молча покачала головой. Сил не было даже говорить. — Поспи. Тебе нужно отдохнуть. — Фил погладил девушку по голове. — А разве нам не пора ехать? — пробормотала она. Фил улыбнулся: — Я думаю, Нью-Йорк не обидится, если мы проведем ночь здесь. А на работу успеем, если выедем пораньше. Ты не против? Лиззи была не против. Она еще крепче прижалась к Филу и закрыла глаза. Брэд, тяжело выдохнув, вышел из Дороти и отвалился на спину. Полежав на спине несколько секунд, он повернулся на бок и, подперев рукой голову, посмотрел на лежащую на спине любовницу. — Детка, что с тобой? — спросил он. — Я сегодня просто не узнаю тебя. Мне пришлось трудиться одному, а ты… Ты сегодня похожа на бревно. Дороти, поморщившись, резко села на кровати, и одеяло сползло с ее плеч и обнажило крепкую грудь. Брэд небрежно ущипнул Дороти за сосок. — Брэд, — спросила она, оттолкнув руку и не взглянув на лежащего рядом мужчину. — Почему ты никогда не предлагал мне стать твоей женой? — Фьють, крошка, — присвистнул от удивления Брэд и провел пальцем по ее спине. — Что за мысли пробрались в твою головку? Дороти повернулась к нему. — Нет, правда, Брэд. Ответь мне. Мы с тобой уже больше трех лет, нам хорошо вместе, ты постоянно ищешь со мной встреч и получаешь настоящее, как ты утверждаешь, блаженство от близости со мной. Но ни разу, ни разу за все время ты не заговорил о женитьбе. Почему? Брэд перевернулся на спину и засмеялся. Дороти дернулась от его смеха и крикнула: — Прекрати! Замолчав, Брэд уже серьезно произнес: — Никогда не думал, что твою светлую голову посещают такие пошлые мысли. Жениться… О нет. Даже ради тебя я не готов отказаться от свободы. Дороти опустилась обратно на подушку. — Спасибо за правду. — Да не за что, — бросил Брэд. — Но и ты скажи мне правду: откуда у тебя такие мысли? — Сама не знаю, — вздохнула Дороти. — Просто Лиззи отправилась со своим парнем в гости к ее родителям, и что-то мне подсказывает, что их роман вскоре закончится замужеством. Брэд погладил Дороти по плечу, потом дотронулся до него губами. — Можешь быть спокойна, детка, их роман замужеством не закончится, — медленно проговорил он. — Почему? — удивилась Дороти. — Если ее парня зовут Филип Мартин, то свадьбы точно не будет. Ведь его так зовут? Брэд обнял Дороти и потянул ее к себе, но она сбросила его руку и села, внимательно глядя на него. — Да, его зовут Фил. Откуда у тебя такие сведения? Ты его знаешь? — нетерпеливо спросила девушка. — Нет, я с ним не знаком, — лениво ответил Брэд. — Тогда почему ты так говоришь? Брэд сел рядом с Дороти. — Однажды я увидел твою крошку Лиззи, выходящую из кафе с каким-то типом, — начал Брэд. — Мне показалось, что я его откуда-то знаю. Но сразу вспомнить не смог. Думал до вечера, а потом меня вдруг озарило: это же Филип Мартин. — А ты сказал, что не знаешь его, — недоверчиво протянула Дороти. — Его я не знаю. Зато отлично знаю его жену. — Кого? — прошептала Дороти. — Его жену, — как ни в чем не было ответил Брэд. — Что тут удивительного? Мужчине в его возрасте вполне естественно иметь жену. Кстати, ты ее тоже должна знать. Это Элизабет Мартин. — О-о! — только и смогла выговорить Дороти. Элизабет Мартин она действительно знала. Не близко, нет. Но им приходилось встречаться на различных приемах. Красивая, элегантная женщина. Очень обаятельная и стильная. Дороти от кого-то слышала, что Элизабет замужем за каким-то недотепой, которого даже стыдно показать в приличном обществе. На приемы Элизабет приходила всегда одна, но недостатка в кавалерах не испытывала. И вдруг оказалось, что этот недотепа не кто иной, как избранник Лиззи, гад и подонок, запудривающий мозги невинным девочкам. — Почему ты ничего мне не сказал? — зло набросилась Дороти на Брэда. — Как ты мог промолчать? Не ожидавший такого наскока, мужчина криво усмехнулся: — А что я должен был сказать? Сотни женатых мужчин в Нью-Йорке встречаются с любовницами втайне от своих жен. Тебе ли, девушке свободных взглядов, переживать об этом? Или ты подрабатываешь в полиции нравов? Дороти готова была стукнуть Брэда, но она сдержалась. — Мне было бы глубоко наплевать, с кем встречается Филип Мартин, если бы это была не Лиззи. А за нее я ему глаза выцарапаю. — Брось, Дороти, не он, так другой. Не быть же твоей Лиззи всю жизнь девственницей, — процедил сквозь зубы Брэд. — Какой же ты циник, — бросила Дороти и встала с кровати. — Ты куда? — Мужчина схватил ее за руку. — Домой. Я должна все рассказать Лиззи. — А будет ли она рада твоему рассказу? — отпустив руку Дороти, спросил Брэд. — Не знаю. Но я должна, — произнесла тихо Дороти. 11 Все-таки они выехали позже, чем планировали. Фил, проснувшийся еще до рассвета, не посмел разбудить сладко спавшую на его плече девушку. Он даже боялся пошевелиться. От этого плечо его так затекло, что он потом долго разминал его. — А теперь, — сказала Лиззи, когда они тронулись в сторону Нью-Йорка, — расскажи-ка мне, откуда ты знаешь это прелестное местечко под названием «Приют для влюбленных». Наверное, каждую неделю сюда девушек привозишь. — Да, знаешь ли, это мое любимое место для встреч с дамами, — состроив серьезную мину, проговорил Фил. А потом улыбнулся и добавил: — Я был здесь впервые, как и ты. — Что-то я тебе не верю, — не отставала Лиззи. — Ты еще скажи, что случайно свернул на ту дорогу. — Не скажу. Я свернул туда специально, — успокоил девушку Фил. — Пока мы с тобой гуляли по Стронгсвиллу, я вдруг вспомнил, как один мой приятель с восхищением рассказывал о «Приюте для влюбленных», расположенном как раз по пути нашего возвращения в Нью-Йорк. Я позвонил ему, уточнил координаты и заказал домик в «Приюте». Девиз их работы — выполнять все пожелания клиентов. Мое было тем, что ты увидела. Надеюсь, тебе понравился мой сюрприз? — О да, Фил! — Лиззи чмокнула его в щеку. На работу они все-таки опоздали. На десять минут. Лиззи, запыхавшись от быстрого подъема по лестнице, вбежала в процедурный кабинет и застала Габриелу, что-то записывающую в журнал. Женщина выглядела удрученной. — Привет! — поздоровалась с порога Лиззи. — Привет! — буркнула в ответ, даже не оторвав взгляд от тетради, Габриела. — Прости, я опоздала, — виновато проговорила Лиззи. Женщина, взглянув на часы, пожала плечами. — Ерунда. На десять минут. — А ты не из-за этого такая сердитая? — спросила Лиззи. Она сама была такой счастливой, что не могла смириться с переживаниями других. Ей хотелось, чтобы и все вокруг радовались жизни. — Нет, Лиззи. Тут другое. Понимаешь, Мария из пятой палаты… — осторожно проговорила Габриела. — Что с девочкой? — испугалась Лиззи. — Ей вчера сказали о смерти родителей. — Ох! — Лиззи зажала рот рукой. — Как она, Габриела? Женщина вздохнула: — Никак. Молчит и ни на что не реагирует. Бедный-бедный ребенок. Вот и случилось то, чего так страшилась Лиззи. Марии все рассказали, и ее, Лиззи, не было рядом… — Ты иди домой, Габриела. Я сама тут разберусь. А сейчас забегу к Марии, — выпалила Лиззи и выскочила из процедурного. Пробежав по коридору, она остановилась около пятой палаты, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаиваясь, и толкнула дверь. В палате был полумрак. Свет исходил только от настольной лампы, стоящей на тумбочке у кровати. Шторы на окне были плотно задернуты. Мария лежала на спине, устремив открытые глаза в потолок. Руки поверх одеяла, маленькие кулачки сжаты. — Эй, привет, малышка! — тихонько окликнула Лиззи девочку, но та даже не пошевелилась. Лиззи подошла к кровати и присела на краешек. Взяла маленькую, совсем безвольную ручку девочки. Никакой реакции, на лице не дрогнула ни одна мышца. — Мария, это я, Лиззи. Я знаю, что произошло, и понимаю твою боль. Ее трудно выдержать, но нужно. Слышишь, Мария… Никакого ответа. У Лиззи сердце обливалось кровью, но она не знала, чем помочь малышке. Иногда горе бывает таким сильным, что никакие слова не могут облегчить его. Время лечит. Так, кажется, говорят. Но как пережить это время, отпущенное на лечение? Лиззи склонилась к девочке и поцеловала ее в лобик. — Мне надо бежать, — прошептала ей в ушко. — Но я обязательно к тебе еще зайду. День выдался суматошный. Лиззи бегала из палаты в процедурный кабинет, из процедурного кабинета в другие палаты. За день поступило, как обычно бывает по понедельникам, несколько детей в тяжелом состоянии. Лиззи ставила капельницы, делала уколы, разносила таблетки и слушала указания врачей. Но все равно находила время хоть на несколько минут забежать к Марии. К ее ужасу, состояние девочки не улучшалось. Лиззи говорила с лечащим врачом, но он лишь пожимал плечами. Все, что можно, они уже сделали. А остальное вылечит время. Время, опять время. К концу смены, когда все неотложные дела были закончены, Лиззи зашла в палату и села на кровать рядом с Марией. Уже не пытаясь вывести девочку из оцепенения, растормошить ее, Лиззи начала рассказывать сказку. Просто рассказывать. Потому что молчать и смотреть на страдающего ребенка не было сил. — В одном городе, далеко-далеко от Нью-Йорка, жила-была одна девочка. Жила она в маленьком домике с мамой и папой. Мама и папа очень любили свою доченьку, и она отвечала им такой же любовью. Какая дружная семья! — завидовали их счастью окружающие. Но однажды из далеких земель пришла в тот город эпидемия. Многие люди заболели. А кто заболел, тот уже не мог поправиться. Не было в городе лекарства против чужеземной болезни. Все врачи города работали над этой проблемой, изобретали разные средства. Но ни одно из них не помогало больным. И вот болезнь добралась до дома маленькой девочки. Сначала заболел папа, а потом и мама. Девочка заботилась о родителях, ухаживала за ними, подносила теплое питье и вытирала полотенцем пот со лба. Но что она могла сделать, если самые лучшие врачи были бессильны? Через несколько дней мама и папа умерли. Но не могли они оставить свою дочь одну. Каждую ночь спускались они ангелами с небес и были рядом с девочкой. И хотя она не могла их видеть, ведь редко кому удается увидеть ангела, девочка чувствовала присутствие любимых родителей. Чувствовала их нежные прикосновения, их заботу, чувствовала их любовь. И девочка поняла, что папа и мама всегда будут рядом с нею, пока она помнит и любит их. — И мои папа и мама придут ко мне? — От вопроса Марии Лиззи вздрогнула, так неожиданно он прозвучал. Лиззи обняла девочку и стала целовать ее: — Да, малышка, да. И твои мама и папа всегда будут рядом с тобой. Верь мне, маленькая. Слезы текли из глаз Лиззи, но она не обращала на них никакого внимания. А все гладила маленькую Марию по головке и говорила-говорила такие важные для девочки слова. Так плохо, как в эту ночь, Дороти не спала, наверное, никогда. Вчера, возвращаясь от Брэда, она была преисполнена жалости к бедной девочке, спешила утешить и успокоить Лиззи, предварительно раскрыв глаза на подлость Фила. Медленно передвигаясь на своем «бьюике» по переполненным вечерним улицам города, Дороти репетировала речь, которую она произнесет, искала успокоительные слова… Но Лиззи дома не оказалось. Дороти прождала ее до полуночи, бесцельно сидя на кухне. Ни работать, ни смотреть телевизор не было сил. В душе начала накапливаться злость на девчонку, которая даже не удосужилась предупредить о своей задержке. Когда же Дороти улеглась в постель, то заснуть не смогла. Она ворочалась, стонала, считала белых баранов, но сон не приходил. Около трех часов ночи Дороти выпила две таблетки снотворного, которое раньше никогда не употребляла. Сон навалился тяжелый и неприятный. Даже не сон, а кошмар. То ей виделось тело Лиззи, распростертое на дороге после аварии. То окровавленное лицо девушки, избиваемой каким-то безликим мерзавцем. Вся мокрая от пота, Дороти вынырнула из этого ужаса в семь часов и сразу же встала. Нет уж, хватит. Лучше она займется делом. Зачем накручивать себя понапрасну? Если с Лиззи что-то случилось, ей сообщат. Дороти выпила кружку крепкого кофе и села за работу. Как ни странно, но она смогла даже кое-что сделать, когда в половине девятого зазвонил телефон. — Это я, — услышала она голос Лиззи. — Не волнуйся, я уже на работе. У меня все отлично. Ой, Дороти, мне так много тебе надо рассказать. — Мне тоже, — только и смогла выдавить из себя Дороти. Лиззи вбежала в квартиру, нет, даже не вбежала, ворвалась ураганом. Счастливая, сияющая и очень красивая. Пронеслась по комнате и повисла на шее Дороти, сидящей за столом над разложенными на нем эскизами. — Дороти, дорогая! Я вернулась! — закричала так громко, что у Дороти заложило уши. Дороти отцепила обвившие ее шею руки девушки и легонько оттолкнула от себя. — Ну и как прошла поездка? — сухим тоном спросила она. — Замечательно, все так замечательно, — весело щебетала Лиззи, от переполнявшего ее счастья даже не замечая осунувшегося и серьезного лица подруги. — Все было так хорошо. Фил очень понравился моим родителям. И они ему. Мы обязательно снова к ним поедем. А еще, а еще… Ой, Дороти! — И что он скажет своей жене, когда вновь соберется провести ночь вне дома? — Дороти остановила поток слов, фонтаном изливавшийся из Лиззи. — Какой жене? — спросила Лиззи, улыбка по-прежнему сияла на ее лице. — Обыкновенной. Своей жене, — резко ответила Дороти. Лиззи с недоумением глядела на подругу. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. О какой жене речь? — О жене Фила, — сдержанно сказала Дороти. Девушка отступила на несколько шагов и медленно опустилась на диван. С ее лица так и не сошла улыбка. Но сейчас она была не веселой, а похожей на гримасу боли. — Лиззи, дорогая, — Дороти подошла к девушке и села рядом, обняв ее за плечи, — успокойся. Я понимаю, для тебя это такой удар. Но я обязана была тебе об этом сказать: Фил женат… и женат уже много лет. Лиззи рывком плеча сбросила руку Дороти и прошептала: — Как же так? Ведь мы… Ведь он… — Лиззи… Девушка отскочила от подруги и зло закричала: — Я не верю! Ты врешь, ты все врешь! Зачем ты так?! И выбежала за дверь. Крик Дороти: «Лиззи, стой!» не остановил ее. Лиззи с силой захлопнула дверь и подбежала к лифту. Судорожно нажала на кнопку, но ждать его прихода не смогла. В груди не хватало воздуха. Лиззи задыхалась. На улицу, на улицу… Если она сейчас же, сию минуту не глотнет свежего воздуха, она лопнет от удушья. Она просто разлетится в мелкие хлопья. Девушка рванула к лестнице, побежала вниз. Дороти все придумала. Как она могла? Она врет, врет. Фил не такой, не такой. Голова распухала, становилась тяжелой. Вниз, вниз. Девушка неслась, перепрыгивая через ступеньки. И со стуком ее шагов в тяжелой голове отдавалось: «Жена. Жена». Еще один лестничный пролет, еще немножко. Она успеет, успеет. Она просто обязана успеть. Лиззи соскочила с последней ступеньки, вылетела в фойе и резко остановилась, врезавшись во что-то твердое. Веселина качнуло от удара. Он только-только вышел из своей комнаты, как нечто, несущееся со стороны лестницы, врезалось прямо в его грудь. Когда он пришел в себя от удара, то понял, что врезалась в него девушка Лиззи со второго этажа. А когда понял, то очень удивился. Совсем недавно он видел, как она вернулась домой, такая счастливая и сияющая, что он по-доброму позавидовал ее состоянию. Мир еще не совсем плох, если в нем живут такие счастливые люди, подумал он, провожая девушку взглядом. Сейчас от счастья не осталось и следа. Лицо девушки перекосила гримаса боли, глаза лихорадочно блестели, и он подозревал, что она ничего вокруг не видит. Парень сразу же принял решение: в таком состоянии ее на улицу выпускать нельзя. До беды недалеко. Немудрено и под машину попасть, случайно или даже специально. Веселин схватил Лиззи за худенькие плечи, отодвинул от себя и заглянул в глаза. — Что с вами случилось? — спросил он. Девушка ничего не отвечала, а лишь с ужасом, широко распахнув глаза, глядела на него, не узнавая. Веселин слегка тряхнул Лиззи, пытаясь привести ее в чувство. Девушка дернулась тряпичной куклой, и в глазах ее зажглась злость. — Отпустите меня немедленно! — крикнула она. Веселин обрадовался: хоть какая-то реакция. Но продолжал крепко держать ее за плечи, не обращая внимания на попытки вырваться. — Лиззи, Лиззи, успокойтесь… — Веселин пытался вразумить девушку. — Нельзя вам в таком состоянии на улицу. Не пущу я вас. Но она билась в его руках пойманной птицей, пытающейся вырваться из сетей охотника. И тогда Веселин не выдержал, крикнул во весь голос: — А ну-ка, прекрати истерику! Немедленно! Девушка от неожиданности замерла и обмякла. Но руки Веселина смогли удержать ее на ногах. — Вот так-то лучше, — уже спокойным голосом произнес юноша. — Я только что заварил чай. Мы с вами зайдем ко мне, я напою вас чаем. А уж потом можете бежать, куда хотите. Не снимая руки с ее плеч, Веселин отвел девушку в свою комнату и осторожно посадил на кровать. 12 — Лиззи, чай! — сквозь пелену тумана долетели до нее слова. Девушка с трудом открыла глаза и увидела кружку. Она красным пятном висела перед глазами Лиззи. Она заставила себя перевести взгляд повыше. Склонившись над нею, стоял мужчина в серой в клеточку рубашке. Он-то и протягивал ей кружку. О, она его знает. Это консьерж. Лиззи осознала, что она сидит на чужой кровати в чужой комнате. Как она сюда попала? Лиззи встряхнула головой, постаралась разогнать окутавший ее туман, который не только застилал глаза, но и затуманивал голову. Что же произошло? Лиззи помнила, как спешила домой с работы. Спешила, чтобы рассказать Дороти о последних событиях: о девочке Марии, о поездке к родителям и, конечно, о Филе. Она помнит, как вбежала в квартиру, как бросилась, переполненная счастьем, на шею к подруге и вдруг… Кажется, Дороти сказала, что у Фила есть жена… Может, ей все это приснилось? Может, ничего и не было? Но как она оказалась здесь, в чужой комнате? — Лиззи, чай! — повторил парень. — Я вас знаю, — тихо, с трудом проговорила Лиззи и не узнала своего голоса. — Вы наш консьерж. — Да. Меня зовут Веселин, — сказал парень, держа перед ее носом кружку с дымящимся чаем. — Веселин, — повторила Лиззи и взяла кружку. Парень уселся рядом. Он заботливо, как маленькому ребенку, сказал: — Попей, легче станет. Лиззи отхлебнула горячий напиток. Она всегда любила очень горячий чай. — Как я сюда попала? — Скажем так, — улыбнулся юноша, — я пригласил тебя в гости попить чайку и поговорить. Удовлетворившись таким ответом, Лиззи кивнула. — Ты тут живешь? — поинтересовалась девушка. — Да. Лиззи оглянулась. Маленькая комната. Кровать у стены, стол посредине комнаты, два стула, в углу столик с чайником и электрической плиткой. Рядом с ним умывальник. А в другом углу что-то белело. Лиззи никак не могла понять что… Она собрала силы, встала с кровати и подошла поближе. Увидела наколотый на мольберт лист бумаги с наполовину законченным черно-белым рисунком обнаженной женщины, лежащей среди мягких подушек. Лиззи несколько минут рассматривала картину, а потом повернулась к Веселину. — Это же Эвелина с четвертого этажа, — удивленно проговорила девушка. Юноша кивнул. — Прекрасная работа… — Ты так считаешь? — спросил Веселин, покраснев от похвалы. — Да. Ты художник? Настоящий? — Девушка не сводила глаз с портрета. Веселин подошел к Лиззи и встал рядом, тоже глядя на картину. — Я хочу стать настоящим художником. Очень хочу. Я приехал в Нью-Йорк учиться. Но… Лиззи посмотрела на Веселина: — Ты сам ведь не американец. Да? Акцент у тебя, да и имя странное. — Угадала. Я приехал из Европы. Есть там такая страна Болгария, — ответил Веселин, радуясь, что Лиззи начала говорить. — Я знаю! — воскликнула девушка. — У нас в школе был очень строгий учитель географии. Он постоянно заставлял нас писать рефераты про разные страны. Один раз я писала про Болгарию. Ну и как твоя учеба? — Никак, — грустно проговорил Веселин. — Профессор, из-за которого я приехал в Нью-Йорк, сказал, что мои картины никуда не годятся, что в них нет жизни. Лиззи взяла Веселина за руку и посмотрела ему в глаза. — Если он так сказал, то он плохой художник. Будь он сто раз профессором, но если о таких картинах говорит, что в них нет жизни, то он ничего не понимает… — Сейчас уже она успокаивала расстроенного парня. Веселин помотал головой: — Нет, он прав. В тех картинах, что я ему показывал, действительно, наверное, не было жизни. Он сказал, что при рисовании я должен любить свою модель. Лиззи широко раскрыла глаза. Она все поняла. — Веселин, но она ведь замужем… — Девушка кивнула в сторону картины. — Разве ты не знаешь? — Знаю, Лиззи. — Ой! — только и смогла выговорить девушка. Веселин отошел от мольберта и, не глядя на Лиззи, спросил: — Ты осуждаешь меня? Девушка вскрикнула: — Нет-нет! Какое право я имею? Ведь и я, и я люблю… любила… Я не знаю, что мне делать, Веселин. Дороти сказала, что он женат. И слезы хлынули из глаз Лиззи. Она растирала их кулаком по лицу, захлебывалась от плача и очень походила сейчас на несчастного, обиженного ребенка. Веселин подошел к ней и, неожиданно для себя, прижал девушку к своей груди. — Не плачь, а то и я заплачу. Ведь и я, Лиззи, не знаю, что мне делать. Когда Лиззи выбежала за дверь, Дороти хотела броситься за ней. Но потом остановила себя. Пусть побегает, успокоится, вернется домой, а там и поговорить серьезно можно будет. На душе, конечно, было неспокойно. Все-таки Лиззи убежала из дома в страшном возбуждении. А вдруг сотворит с собой что-нибудь, дурочка? Но понимая, что той в эти тяжелые минуты лучше побыть одной, на поиски девушки не отправилась. Включила телевизор, села на диван и начала смотреть передачу. Если бы у нее спросили, что она смотрит, ни за что не ответила бы. Дороти просто бездумно пялилась в экран. Но звук телевизора успокаивал, отвлекал от тяжелых мыслей. Примерно через полчаса раздался звонок в дверь, заставивший Дороти вздрогнуть. Вот и набегалась. Быстро же она успокоилась, подумала Дороти, встала с дивана и пошла открывать дверь. Но на пороге стояла не Лиззи, а молодой, симпатичный мужчина с большой сумкой в одной руке и бумажным пакетом в другой. — Здравствуйте, Дороти! Я — Филип Мартин. — На его лице сияла улыбка. — Кто? — сглотнув образовавшийся в горле комок, глухо спросила Дороти. Улыбка на лице мужчины стала чуть меньше. — Неужели вам Лиззи про меня ничего не рассказывала? — И, заглянув через плечо Дороти в комнату, проговорил: — Я, вообще-то, к Лиззи. Она дома? Дороти почувствовала, как внутри нее разгорается огонь злости. Она только не могла точно определить, что ей хочется сделать больше: молча захлопнуть дверь перед носом мерзавца или высказать ему все, что она думает. Но она решила сдержаться. Про себя досчитала до десяти, чтобы хоть как-то успокоиться, и сказала: — Лиззи дома нет. — Увидев удивление на лице мужчины, уже резче добавила: — И никогда не будет. Для вас не будет. Так что прощайте, Филип Мартин. И забудьте дорогу к этому дому. Дороти хотела захлопнуть дверь, но Фил не позволил ей это сделать. Он просунул ногу в проем и жестко одернул девушку: — Как вы смеете разговаривать со мной таким тоном? Я пришел не к вам, а к Лиззи. У вас нет никакого права вмешиваться в наши отношения. Дороти уперла руки в бока, вскинула голову и, презрительно глядя на мужчину, процедила сквозь зубы: — Это у вас нет никакого права заявляться сюда и обманывать честных девушек. Так что не будем об этом. И разрешите мне закрыть дверь. Но Фил не собирался просто так отступать. — Подождите, Дороти, — примирительно сказал он, понимая, что ссориться с подругой Лиззи не стоит. — Я ничего не понимаю. Я привез сумку Лиззи. Мы с ней договорились, что после работы я завезу сумку. И она хотела нас познакомить. — В этом отпала необходимость, — горько усмехнулась Дороти. — Лиззи знает, что вы женаты. Давайте сумку… и прощайте. Слова Дороти для Фила были подобны грому среди ясного неба. Лицо его сразу осунулось, плечи опустились. Только что перед Дороти стоял счастливый симпатичный мужчина, а сейчас он весь сжался, как воздушный шар, из которого неожиданно вышел весь воздух. — Где Лиззи? — прохрипел он. — Я же сказала, Лиззи нет дома. Дороти вырвала из его рук сумку и захлопнула дверь. Фил больше не препятствовал ей. Когда-то давно, в одном любовном романе, которые Лиззи очень любила, за что постоянно выслушивала от Дороти презрительные замечания, девушка прочитала фразу: «Для нее жизнь остановилась». Тогда ей эти слова показались нелепыми. Как может остановиться жизнь? Ведь что бы ни случилось у тебя лично, все вокруг остается прежним: светит солнце, идет дождь, поют птицы и визжат тормоза автомобилей. Жизнь продолжается и, хочешь ты того или не хочешь, все равно затрагивает тебя, как бы ты не стремилась от нее спрятаться. Сейчас она почувствовала правдивость и правильность этих слов. Пусть светит солнце, но ты его не видишь. Пусть спешат куда-то автомобили, ты их не замечаешь. Пусть поют птицы, но ты их не слышишь. Жизнь остановилась, застыла, выбросила за черту реальности… Лиззи ходила на работу, спала, что-то делала и что-то говорила, но все эти действия происходили помимо ее воли и желания, как-то сами собой. Она не знала, сколько времени живет в таком состоянии. Память сохранила какие-то отдельные события. Размахивающая руками Дороти пытается что-то ей объяснить. Наверное, что-то важное, но совершенно непонятное. Габриела, которая с беспокойством предлагает ей несколько дней посидеть дома, не выходить на работу. Девочка Мария из пятой палаты крепко сцепила ручки на ее шее и шепчет на ухо, что не хочет с ней расставаться. Пожилая женщина плачет и благодарит ее за все, что она сделала для девочки. Почему-то раньше она казалась Лиззи злой, но теперь она понимала, что это не так… И черное пятно… Это мужчина, который преследует ее постоянно: ждет возле дома, караулит у больницы, звонит по телефону. Лиззи не имеет сил его видеть, слышать. Она ничего не хочет о нем знать, даже вспоминать его имя. Память о нем отгородилась высоким забором, высоким и непреодолимым. Лучше всего ей запомнились разговоры с Веселином. За эти кошмарные дни они сдружились, если можно назвать дружбой отношения двух совершенно разных людей. Комната Веселина, маленькая, но чистая и опрятная, действовала на Лиззи успокаивающе. Здесь она возвращалась к жизни, могла разговаривать и понимать, о чем говорит. Проблемы на это время отступали на второй план. Нет, не исчезали совсем, но как-то притуплялись. Ей ни разу не пришлось встретиться здесь с Эвелиной с четвертого этажа. Но Лиззи знала, что та здесь бывает. Забытая на столе заколка для волос, витающий в воздухе запах дорогих духов и, конечно, портреты Эвелины, все новые и новые, говорили об этом. Вот обнаженная Эвелина вполоборота сидит на стуле, игриво глядя на художника из-под спадающих на лицо волос. А на этом весело хохочет, запрокинув голову. На третьем читает книгу, и на лице ее играет едва уловимая улыбка. Они никогда больше не говорили об Эвелине, но тот трепет, с которым Веселин демонстрировал Лиззи новые работы, был красноречивее слов. Веселин рассказывал о своей мечте, что привела его в Америку, показывал свои наброски, эскизы работ. Лиззи больше молчала. Ей просто нравилось сидеть в его комнате и наблюдать, как умелые руки юноши наносят углем линии на бумаге, и эти линии постепенно превращаются в картины. Веселин рисовал для Лиззи портреты известных артистов, певцов, а она поражалась, до чего же они похожи на оригиналы. Однажды Веселин попросил разрешение у девушки нарисовать ее портрет, и она согласилась. Усадив Лиззи за стол, он сел напротив и стал быстро-быстро водить углем по белому листу бумаги. Через полчаса набросок был готов. Веселин передал через стол рисунок. Лиззи взглянула на него и застыла, пораженная. На нее смотрела совсем чужая, незнакомая девушка с провалившимися огромными глазами, с выступающими скулами; плотно, в черточку, сжатыми губами и неестественно острым носом. — Это я? — спросила Лиззи, посмотрев на Веселина. Юноша молча кивнул. Лиззи вскочила со стула и подбежала к зеркалу, висящему в углу комнаты над умывальником. Она долго рассматривала свое отражение и наконец прошептала: — Да, это я. У Дороти сердце кровью обливалось. За последние дни ее подруга превратилась в ходячую мумию: не ела, хотя Дороти, наплевав на собственные дела, по полдня торчала на кухне, почти не спала, Дороти слышала через стенку, как она вертится в своей постели, но, главное, не разговаривала. Дороти казалось, что она вообще не слышит, когда к ней обращаются. Каждое утро она пыталась поговорить с девушкой, но та, скользнув взглядом по ней, как по пустому месту, уходила из дома. Дальше терпеть это стало невозможным, и Дороти пришла к выводу, что Лиззи необходимо показать психиатру. Она очень волновалась за психическое состояние девушки. Каждый день промедления грозил стать критическим. Придумывая, каким способом довести Лиззи до клиники, Дороти резала овощи для салата и вдруг застыла с поднятым ножом. Возглас Лиззи: «Дороти, я пришла!» прозвучал так неожиданно, что заставил ее замереть. Она так и стояла с зажатым в руке ножом, пока девушка не появилась на кухне. — О, ты обед готовишь. Дороти, если бы ты знала, какая я голодная! — Лиззи подбежала к подруге и чмокнула ее в щеку. — С тобой все нормально? — осторожно спросила Дороти. Перемена в поведении Лиззи была так велика, что это ее испугало не меньше, чем многодневное молчание. — Конечно! — ответила, как ни в чем не бывало, Лиззи. — А что ты готовишь? — Салат из овощей. — Хочу салат. А еще хочу омлет с беконом. Сделаешь? — Сейчас-сейчас… — И Дороти застучала ножом по остаткам овощей. Лиззи уселась за стол и, подперев рукой щеку, произнесла: — Ты не пугайся. Со мной правда все в порядке. Просто я… Ну, будем считать, что я долго-долго спала, а сейчас проснулась. И страшный сон остался позади. — Я так рада, Лиззи, — искренне сказала Дороти. Она высыпала овощи в чашку, полила их маслом и пошла к холодильнику за яйцами. — Я волновалась за тебя, подруга… — В голосе Дороти звучало столько нежности, что у Лиззи комок к горлу подкатил. — Спасибо, — прошептала девушка. Она сглотнула комок и уже вполне нормальным голосом спросила: — А знаешь, что меня вывело из спячки? Мой портрет. — Портрет? — не поняла Дороти. — Да. Представляешь? Небольшой портретик, нарисованный углем на белой бумаге, — пояснила Лиззи. — Когда я увидела на нем, во что я превратилась, я испугалась и сразу проснулась. Дороти прекратила взбивать яйца. — Я не понимаю, Лиззи. Девушка улыбнулась. — Ну да, ты же ничего не знаешь. У меня появился друг. Веселин. Это наш консьерж. Он художник. Вот он и нарисовал мой портрет. В душе Дороти шевельнулась обида. Надо же, чужой человек сделал то, что не удалось сделать ей, вывел Лиззи из шокового состояния. Да ладно. Это все мелочи. Главное, с Лиззи все в порядке. Когда Лиззи съела целую тарелку салата и огромную порцию омлета с беконом, Дороти осторожно спросила: — И что ты собираешься делать? — Жить, — просто ответила девушка, вытирая рот салфеткой. — Спасибо, Дороти, было очень вкусно. Если Лиззи казалось, что жизнь остановилась, то Фил, наоборот, чувствовал, что она несется семимильными шагами, и не куда-нибудь, а в пропасть. Фил искал встреч с Лиззи, хотел только одного — поговорить, объяснить. Но ему никак это не удавалось. Девушка всячески избегала его: переходила на другую сторону улицы, пряталась в подъездах, бросала телефонную трубку. Он дошел до того, что не мог оперировать. Доктор Лок, не посвященный в причину депрессии Мартина, все-таки пошел ему навстречу и предоставил недельный отпуск. Допускать хирурга до операционного стола в таком состоянии было нельзя. Фил знал, что сам виноват в случившемся, и от этого переживал еще больше. Ему давно следовало все рассказать Лиззи. Но он все время откладывал разговор. После ночи в «Приюте для влюбленных» Фил понял, что дальше ждать нельзя. Он собирался все рассказать при первой же встрече. А дальше будь что будет. Он был уверен, что Лиззи все поймет и простит его за невольное сокрытие правды. Но его опередили… В мыслях Фил постоянно прокручивал предстоящий разговор с Лиззи, знал, что скажет, какие аргументы приведет, чем сможет убедить девушку в правдивости своих слов. Но в реальности все оказалось намного сложнее. Разговора не получалось. Филу казалось, что Лиззи его просто не замечает. Он отлично знал, во сколько Лиззи выходит из дома, чтобы вовремя добраться до больницы. Но все равно пришел заранее, боясь пропустить девушку. Почти сорок минут он топтался у подъезда, ходил взад и вперед, впервые в жизни жалея, что не курит. Ему казалось, что сигаретами хоть как-то можно было бы занять время, которое тянулось так медленно. Наконец дверь подъезда распахнулась, появилась Лиззи. Она на мгновение задержалась в дверях, обернулась, помахала кому-то рукой и быстро зашагала в сторону больницы. Фил, сорвавшись с места, обогнал девушку и остановился перед ней. — Лиззи, нам надо поговорить, — решительно сказал он. Фил боялся, что девушка, как и в предыдущие разы, прошмыгнет мимо него, даже не взглянув. Но, к его удивлению, Лиззи приостановилась и ответила: — Давай поговорим, раз тебе этого хочется. Но я спешу на работу, так что, если ты не против, поговорим по дороге. Фил готов был говорить с ней хоть в состоянии невесомости, только бы говорить. — Как ты? — Глупый вопрос вырвался непроизвольно. — Ты же пришел не за тем, чтобы узнать это, — сказала она, глядя вперед, на дорогу, а не на него. Фил кашлянул, прочищая горло: — Почему же? За этим тоже… Лиззи, я тебе должен все объяснить. Не сбавляя шага, Лиззи наконец-то взглянула на Фила. — Ты думаешь, мне нужны твои объяснения? Ошибаешься. — Лиззи… — Помолчи чуть-чуть, — перебила его девушка. — Я хочу, чтобы ты понял. Понимаешь, когда я все узнала, узнала не от тебя, а от Дороти, мне было очень плохо. Очень. Я даже думала, что жизнь остановилась. Но сейчас все прошло. Я много думала о случившемся и пришла к выводу: все правильно, все закономерно. Я не заслужила то счастье, на которое понадеялась, встретив тебя. Я его просто нафантазировала. Его поразили слова девушки. Оказывается, она приписывала вину не ему, не его трусливому молчанию, а себе. Не его считала виновником случившегося, а себя. И это было неправильно. — Ты говоришь глупости, — грубовато произнес через некоторое время Фил. — Откуда у тебя такие мысли? Лиззи горько усмехнулась: — А разве ты забыл, что я рассказывала тебе в той беседке в Стронгсвилле? Дин правду сказал: меня нельзя любить. — Я люблю тебя! — выкрикнул Фил так громко, что проходивший мимо мужчина остановился и стал смотреть им вслед. — Нет, — отрезала Лиззи. — Любовь — это доверие, а ты врал мне. — Я боялся потерять тебя. — Это все слова, Фил. Ты обманывал и меня, и свою жену. Разговор бежал по кругу, был неправильным. До больницы оставалось минут десять ходьбы. — Обманывал жену… — повторил Фил обреченно. — Что ты знаешь об этом? — Ничего, — просто ответила Лиззи. Фил чувствовал, как внутри разгорается огонь, огонь ужаса, что он навсегда теряет Лиззи. Если бы она кричала, обвиняла его, требовала объяснений, все было бы правильным. А так… — Наш брак чисто формальный, — торопливо начал он объяснение. — Много лет назад я согласился на него, чтобы помочь девушке. Может быть, спасти ее жизнь. Но сейчас все по-другому. Пойми, Лиззи, у нее своя жизнь, у меня своя. — Я рада за вас, — пожала плечами Лиззи. Больница Хидасса уже виднелась сквозь деревья парка. Им осталось только перейти через него… — Мы оформляем документы на развод. Через пару недель все разрешится, — торопливо проговорил Фил, уже ни на что не надеясь. — Я не знаю, что тебе сказать. Лиззи ускорила шаг, он тоже. У дверей Лиззи вдруг остановилась и посмотрела на Фила. — Как зовут твою жену, Фил? — спросила она. — Элизабет. 13 Рабочий день прошел на удивление спокойно. Лиззи привычно выполняла свои обязанности и думала об утренней встрече с Филом. К ее удивлению, все прошло спокойно. Ну просто встретились. Ну просто поговорили. Ну он кое-что попытался объяснить… И что? Ничего. Лиззи знала, что возврата к прошлому не будет. Но не из-за того, что Фил женат. Как бы там ни было, но она не ханжа. Если два человека любят друг друга, ничто не должно мешать им. Даже жена. Дело совсем в другом — Фил ее обманул. Пусть не обманул, а не сказал правды, но это одно и то же. Этого простить Лиззи не могла. Да, сейчас ей тяжело. Но она знала, что с этой тяжестью сможет жить. Станет другой, исчезнет та наивная Лиззи, верящая во все светлое, но жить она будет. Не этого ли она хотела не так давно, когда несла Банди в благотворительный фонд? Лиззи вошла в подъезд. Веселина за стойкой не было. Не поднимаясь к себе на этаж, она подошла к двери у лестницы и постучала. Но никто ей не ответил. Жаль. Лиззи хотела поблагодарить друга за то, что он вернул ее к жизни. Да и просто поговорить, рассказать о сегодняшней встрече с Филом. Решив, что это можно сделать и попозже, Лиззи поднялась к себе. А к Веселину она спустится потом, после обеда. Дороти разговаривала по телефону, объясняла кому-то преимущества встроенных шкафов. Лиззи, махнув рукой подруге, прошла на кухню и сразу полезла в холодильник. После нескольких дней голодовки у нее проснулся такой аппетит, что она не могла удержаться. Вскоре на кухню вошла Дороти. — Привет, — сказала она. — Ты не представляешь, что у нас в доме сегодня случилось. Ужас! — Что? — поинтересовалась Лиззи, накладывая в тарелку оставшийся со вчерашнего ужина салат. Дороти уселась за стол. — Нашего консьержа арестовали. — Веселина? — Лиззи уставилась на Дороти. — Ага. Полиции понаехало, оцепили все вокруг, обыск устроили. Оказывается, он наркоман. В его комнате нашли целые залежи порошка, — возбужденно рассказывала Дороти. — Ерунда, — не поверила Лиззи. — Веселин — не наркоман. Дороти хмыкнула: — Много ты понимаешь. Просто так не арестовывают. Да я сама лично видела, как из его комнаты выносили сумку с пакетиками героина. Лиззи вскочила, швырнув ложку на стол. — Куда его увезли? Надо пойти туда и объяснить, что это ошибка. Сейчас же пойду. — Не смей! — прикрикнула Дороти. — Понимаешь ли ты, что здесь замешаны наркотики?! Это не шутка, Лиззи. Но Лиззи была полна решимости. Она знала, что это какое-то недоразумение. А недоразумение нужно разрешить. — Куда его увезли, Дороти? — спросила Лиззи, втискивая ноги в туфли. — Откуда я знаю? В ближайший полицейский участок, наверное. Лиззи, подумай, что ты делаешь. Не ходи туда. — Я уже подумала, — бросила девушка, скрываясь за входной дверью. Лиззи вернулась часа через полтора. Без слов прошла в свою комнату и улеглась на кровать, прижав к себе медведя Банди. Почти сразу же в комнату Лиззи вошла Дороти и присела на край кровати. — Ну как? — спросила она. Лиззи, тяжело вздохнув, сказала: — Плохо. Совсем плохо. Сказали, что будут разбираться с этим вопросом. Но я не верю им. Лиззи села рядом с Дороти. — Они все уверены в виновности Веселина… — В голосе Лиззи слышалась боль. — А меня и слушать не захотели. Только вопросы дурацкие задавали. А потом, когда я сказала, что работаю в больнице, совсем обнаглели. Пытались выяснить, не я ли ему наркотики поставляла. Представляешь, нагло так со мной говорили, чуть ли не оскорбляли. Дороти обняла девушку за плечи. — Я же говорила тебе: не ходи, — укоризненно проговорила Дороти. — А ты меня не послушалась. Лиззи прижалась к Дороти, помолчала недолго, раздумывая. Потом тряхнула головой: — Дороти, я должна ему помочь. У него же здесь никого нет. Кто ему поможет, если не я? Надо найти хорошего адвоката. Дороти хмыкнула: — Глупенькая, ты знаешь, сколько стоят хорошие адвокаты? Не думаю, что у твоего художника хватит денег. Лиззи встрепенулась: — Деньги есть у меня. Я же копила их на учебу. — И твоих денег вряд ли хватит на хорошего. Но Лиззи не успокаивалась: — А если на не очень хорошего? Молодого какого-нибудь. Дороти, помоги мне. У тебя такие связи. Пожалуйста. Дороти долго молчала, а потом задумчиво пробормотала: — Есть у меня один на примете. Но захочешь ли ты воспользоваться его услугами? Пол Курт. Помнишь? Лиззи передернулась. Еще бы не помнить… — А других ты не знаешь? — спросила она с мольбой. — Пол Курт действительно хороший адвокат, хотя и молодой. Я бы не побоялась довериться ему, — сказала Дороти. — Кстати, он интересовался тобой и просил прощения за тот вечер. — Пусть подавится своим прощением, — буркнула Лиззи. Но через некоторое время добавила: — Ладно. Пол Курт так Пол Курт. Дороти, ты позвонишь ему? Звонок в дверь раздался почти сразу после ухода Дороти, ушедшей на встречу с клиентом. Забыла что-то, подумала Лиззи. Но на пороге стояла не Дороти, а соседка с четвертого этажа. Эвелина. — Я к вам, — сказала она и прошла мимо Лиззи в комнату, даже не поздоровавшись. Шла она, как-то по-старчески шаркая ногами, и на диван опустилась тяжело, словно ее что-то придавило. Лиззи остановилась в дверном проеме, с удивлением глядя на женщину. Не такая уж она и красивая, как привыкла считать Лиззи. А может быть, это потому, что сегодня на ее лице нет макияжа? И не молоденькая. Что в ней Веселин нашел? — Вы все знаете? — спросила женщина. Лиззи кивнула. — Это так ужасно, так ужасно, — скороговоркой проговорила Эвелина. — Я не знаю, что мне делать. Лиззи могла бы сказать, что ей делать: спасать парня. Но вправе ли она что-то советовать? И она промолчала. — Я знаю, — продолжала женщина, — вы в последнее время подружились с Вэйсом. Помогите ему. На глаза Эвелины набежали слезы, но Лиззи они почему-то не тронули. — А вы? Вы не хотите ему помочь? — спросила девушка. Та вздохнула: — Я не могу. Мой муж… Понимаете, он ужасный человек. Мой муж узнал про наши отношения с Вэйсом. Лиззи молча ждала продолжения. Эвелина закрыла ладонями лицо и прошептала: — Я думаю, это он виноват в том, что случилось. — Тогда вы просто обязаны ему помочь, — не выдержала Лиззи. — Нет-нет, — замотала головой Эвелина. — Я не могу, не могу. Я боюсь мужа. — И поэтому Веселин должен страдать? Эвелина всхлипнула. — Муж предупредил меня, что, если я еще раз вспомню о Вэйсе, он меня выгонит. Я не могу, не могу. Вы понимаете? Лиззи рассердилась: — Я все прекрасно понимаю. К счастью, у меня нет мужа. Поэтому ничто не помешает мне помочь Веселину. Я сделаю все, что смогу. — Спасибо вам! — Эвелина вскочила с дивана и подбежала к Лиззи. Она попыталась взять девушку за руки, но та спрятала их за спину. — Я должна бежать, — словно не заметив этого, проговорила Эвелина. — Если муж узнает, что я заходила к вам, он убьет меня. Помогите Вэйсу. Пожалуйста. После ухода Эвелины Лиззи захотелось умыться. Такой неприятный осадок остался от разговора. А она еще думала обратиться за помощью к этой женщине… Но разве может богатая, скучающая замужняя дамочка по-настоящему любить простого консьержа? Так, незначительное приключение для поднятия адреналина в застывшем от рутинной жизни организме. Приключение, обернувшееся трагедией для Веселина. Сейчас Лиззи еще больше уверилась в его невиновности. Дороти позвонила около двенадцати часов дня и сообщила, что договорилась с Полом Куртом о встрече. Продиктовав адрес, попросила Лиззи поторопиться. Курт обещал ждать в своем офисе девушку до двух часов. Лиззи почти час потратила на дорогу. Ехать пришлось на двух автобусах. Потом долго бродила по улице, пока наконец не заметила невзрачную табличку на стене трехэтажного дома: «Адвокат Пол Курт». Офис адвоката находился на втором этаже в самом конце длинного коридора. Лиззи, вытерев о джинсы вспотевшие от волнения ладони, постучалась и толкнула дверь. Она попала в маленькую приемную, где еле-еле нашлось место для шкафа, за стеклянными дверцами которого стояли папки, и стола с компьютером. За столом сидела пожилая дама в очках, быстро стучавшая по клавишам. — Здравствуйте, — сказала девушка. — Я — Лиззи Хоуп. У меня встреча с адвокатом. Женщина в очках оторвала взгляд от монитора и сурово посмотрела на Лиззи. — Вас уже давно ждут, — процедила сквозь зубы и махнула в сторону двери в кабинет. Кабинет Пола Курта оказался тоже маленьким, и Лиззи невольно подумала, что дела адвоката идут не очень хорошо. Но отступать было поздно. — Здравствуйте, — поприветствовал девушку адвокат, приподнявшись с кресла. — Прошу вас, проходите. Лиззи подошла к свободному креслу, уговаривая себя относиться к этому неприятному типу, как к адвокату, забыть про то оскорбление, что он ей нанес несколько месяцев назад. — Дороти вкратце рассказала о вашем деле, — начал Курт, раскладывая перед собой чистые листы бумаги. — Но мне хотелось бы уточнить некоторые детали. — Да, конечно, — кивнула Лиззи. Разговор оказался недолгим. Вопросы, ответы, опять вопросы. Лиззи мало что могла рассказать о Веселине. Ведь знала она совсем немного. Но девушка твердо верила в невиновность друга, и это придавало ей силы вспоминать все новые и новые детали. — Да, негусто, — поставив последнюю точку, протянул Пол. — Вообще-то дело грязное. Я бы поостерегся давать гарантии. — Вы мне не поможете, — сделала печальный вывод Лиззи. — Извините, что заняла время. Она приподнялась со стула, готовясь покинуть кабинет. Но Пол Курт остановил ее: — Нет-нет. Вы не поняли меня. Я поработаю с вашим делом. Я обещал Дороти… да и перед вами в долгу. — Передо мной? — не поняла Лиззи. Пол улыбнулся. — Конечно. Неужели вы не помните о нашей встрече? — Помню, — буркнула Лиззи, не желая развивать эту тему. Курт засмеялся: — Как вы меня тогда отшили. Ох! Еще долго все, кто присутствовал при этом незабываемом моменте, хохотали. — Надо мной? — с ужасом спросила Лиззи, ярко представив хохочущее общество приличных людей, как их называла Дороти. — Зачем над вами? Надо мной, — улыбнулся мужчина. Потом вдруг серьезно добавил: — Впрочем, Лиззи, вы преподали мне хороший урок. Даже выпив лишку, нельзя терять человеческий облик. Спасибо вам за это. Лиззи засмущалась, покраснела и от этого засмущалась еще больше. — Спасибо вам, что решили заняться моим делом, — пролепетала она. — До свидания! Но Пол встал из-за стола и подошел к девушке. Просительно заглянув в глаза, сказал: — Мой рабочий день закончен. Не разрешите ли мне угостить вас кофе? Лиззи, подумав совсем недолго, согласилась. Дни бежали как ненормальные. Они словно наверстывали ту вынужденную задержку в жизни, что случилась сразу после приезда Лиззи из Стронгсвилла. Лиззи, подобно заводной машинке, носилась из дома на работу, с работы домой, из дома на встречу с Полом. Пол оказался удивительно интересным человеком, Лиззи было приятно с ним встречаться, разговаривать, обсуждать детали дела Веселина Димова. Она и думать забыла, что не так давно он в ее мыслях представлялся не иначе как хамом и подлецом. Встречи их, по мнению Лиззи, носили чисто деловой характер. Пол отчитывался о проведенных мероприятиях по делу Веселина, держал ее в курсе. До этого Лиззи никогда не имела дела с адвокатами, поэтому наивно полагала, что они все так себя ведут: каждый день встречаются с клиентами для отчета. Глаза ей открыла Дороти. — Лиззи, глупышка, — сказала она однажды за завтраком. — Если бы все адвокаты так часто встречались с клиентами, то у них не оставалось бы времени на работу. Тут другое. Интерес у него к тебе. — Какой интерес? — не поняла девушка. — Обыкновенный. Какой возникает у мужчины к женщине. Лиззи не стала развивать эту тему дальше, но задумалась: а надо ли ей это? Сама она подобного интереса к Полу не испытывала. Да, ей было приятно проводить с ним время, интересно разговаривать, даже просто прогуливаться по улицам. Но представить Пола в роли мужчины, с которым она хотела бы провести остаток жизни, Лиззи не могла. После слов Дороти она ушла в свою комнату, забралась с ногами на кровать, прижала Банди к груди и попыталась представить дальнейшие отношения с Полом. Вот она идет к нему навстречу, вот он обнимает ее и крепко прижимает к груди. Она поднимает голову, заглядывая ему в глаза. Он склоняется к ней, и его губы сближаются с ее губами. Нежный трепет охватывает ее тело. Чтобы спастись от мелкой дрожи, пронизывающей от ног до головы, она все теснее прижимается к мужской груди. Его губы становятся все настойчивее, язык прорывается в ее рот. Дыхание учащается, ее тело становится ватным и податливым, ноги подгибаются. Но сильные руки мужчины не дают ей упасть. Ей не хватает воздуха, и она начинает вырываться из крепких объятий мужчины. Она извивается змеей, отталкивает его, бьет кулаками по спине. И наконец он ее отпускает. Она отскакивает от мужчины и вдруг с ужасом видит, что целовалась она совсем не с Полом. Перед ней стоит Фил и с мольбой протягивает к ней руки. Картина, возникшая в ее сознании, оказалась настолько реалистичной, что Лиззи упала на кровать, отбросив ни в чем не повинного Банди, и залилась горькими слезами. Фил, Фил, что же ты наделал? 14 С этого дня Лиззи стала уклоняться от встреч с Полом. Он постоянно звонил по телефону, приглашал на свидания, даже один раз приехал к ним домой. По этому поводу Дороти выставила на стол бутылку дорогого французского вина, подаренного ей каким-то благодарным клиентом, и нарезала завалявшиеся в холодильнике апельсины. Вечер прошел достаточно живенько. Дороти и Пол беспрестанно болтали, обсуждая последние новости Нью-Йорка и перемывая косточки общим знакомым. Лиззи, далекая от их образа жизни, слушала и молчала. Дороти постоянно наступала под столом ей на ногу, подавала недвусмысленные знаки глазами, призывала к участию в разговоре. Лиззи же не знала, о чем говорить, и только односложно отвечала, когда обращались непосредственно к ней. Когда Пол ушел, на прощание чмокнув обеих девушек в щечки, Дороти набросилась на Лиззи: — Ну и что ты думаешь, сестренка? Зачем так себя ведешь? Девушка отмахнулась: — Дороти, отстань. Если ты надеешься, что я улягусь с Полом в постель, то лучше выбрось эту мысль из головы. — А чем тебе не нравится эта мысль? — хитро прищурилась Дороти. — По-моему, очень симпатичная. — Вот именно, по-твоему… — Лиззи не поддержала игры и начала собирать посуду со стола. — Сядь, поговорим. — Дороти стала серьезной. Когда Лиззи села рядом с ней на диван, Дороти спросила: — Сестренка, тебе плохо? — И, не дожидаясь ответа Лиззи, продолжила: — Знаю, плохо. Хотя ты и стараешься это скрыть. Но боли в глазах, Лиззи, не спрячешь, если даже на лицо нацепишь улыбку. Некоторое время девушки сидели молча. Им было хорошо и спокойно вдвоем. Часы отсчитывали секунды, во дворе хозяин звал убежавшую собаку, из чьих-то окон доносилась спокойная музыка. Все эти знакомые звуки, мягкий свет люстры и теплое плечо подруги рядом создавали ощущение уюта, и так хотелось, чтобы эти мгновения тянулись вечно… Хотелось просто сидеть рядом и молчать. Но Дороти не умела долго молчать. Она повернулась к Лиззи и, взяв девушку за руку, сказала: — Я сейчас скажу тебе что-то очень-очень важное. Нет ничего главнее в жизни, чем дружба. Женская ли она, мужская ли — все равно, это все слова. Просто дружба. Вот такая, как у нас с тобой. Ты всегда можешь на меня положиться. Я не подведу и не предам. Я всегда буду рядом. А мужики? Ну их куда подальше, этих мужиков. Нам и без них хорошо. Правда, сестренка? Лиззи кивнула, улыбнулась и уткнулась носом в плечо подруги. Брэд встретил Дороти в длинном махровом халате, явно накинутом на голое тело, раскрасневшийся, с влажными волосами. Поймав удивленный взгляд девушки, пояснил: — Как чувствовал, что появится моя детка, ванну заранее принял. — Завидую людям, способным среди бела дня плескаться в ванне, — съехидничала Дороти, проходя в комнату. — Да и ты, дорогая, работой не загружена, — не остался в долгу Брэд. — Раз нашла время прийти к своему пупсику. Ха! Нашел, чем уколоть. Дороти любила свою работу именно за то, что та позволяла ей самой распоряжаться временем, а не просиживать положенные часы в офисе. Иногда ее день был так загружен, что не оставалось времени выпить даже чашечку кофе. Иногда можно было вот так, как сегодня, провести время по собственному желанию. А вот чем занимался Брэд, откуда брал деньги на жизнь, на содержание этой, совсем недешевой квартиры и на модные шмотки, Дороти не знала. В начале их знакомства он представился писателем, сочиняющим детективы. Но ни одной рукописи, а тем более изданной книги Дороти у него не видела. Потом, охваченная страстью, рядом с этим мужчиной думающая только о том, как поскорее оказаться с ним в постели, она оставила мысли обо всякой другой его деятельности. Иногда Брэд брал у нее взаймы деньги, так, по мелочи, о возврате которых и напоминать стыдно. Дороти не напоминала, а Брэд благополучно забывал. Сегодня Дороти пришла к нему не для того, чтобы поговорить о работе. Да и не за тем, чтобы покувыркаться в кровати, хотя все ее существо требовало именно такого завершения разговора. Это желание Дороти изгоняла из себя настойчиво. Мысль о крепком теле Брэда, о наслаждении, которое оно дарило, просто умоляла ее оставить все по-прежнему. Но Дороти решила быть сильнее похотливого желания. Девушка решительно уселась в кресло, положив на колени сумку. Брэд вальяжно оперся о косяк двери. — Крошка, а ты не перепутала место, куда должна была опустить свою очаровательную попку? — спросил он. От этого вопроса сердце девушки замерло, но она сразу же взяла себя в руки. — Нет, Брэд, не перепутала. — Ну что ж, может, ты и права. Заняться любовью на кресле не самая плохая идея, — протянул Брэд. Он игриво, как-то по-кошачьи стал приближаться к креслу. Но Дороти остановила его: — Я не за этим сюда пришла. — Ты меня пугаешь, детка. — Брэд остановился на полпути, нелепо выставив руки вперед. — Как ты можешь говорить такие слова мужчине, который безумно хочет тебя? Да и ты сама обычно не отказывалась. Дороти положила руки на сумку и сильно надавила на нее. Она словно прижимала себя к креслу, чтобы не сорваться с места и не рвануть в спальню с огромной, мягкой кроватью, словно предназначенной именно для любовных игр. — Нам пора расстаться, — выдавила из себя Дороти. Брэд шлепнулся на диван и закинул ногу на ногу. От этого движения полы халата распахнулись, обнажив колени. Дороти судорожно сглотнула, не в силах отвести взгляд от них. Ведь она знала, что находится выше. Длинные, мускулистые бедра, так умело стальным обручем сжимающие ее бедра. Крепкая мужская плоть, заставляющая ее биться в судорогах экстаза. Плоский, упругий живот, который она так любила гладить. Широкая волосатая грудь, на которой так приятно пристроить голову после любовных утех. Нет, только не думать об этом. Иначе она просто не выдержит, сдастся. И Дороти отвела глаза. Брэд, не заметив ее волнения, протянул: — Так… Это что-то новенькое. И что тебя не устраивает? — Меня не устраивает все, — выпалила она скороговоркой. — Мне надоели наши ни к чему не ведущие отношения… — О каких отношениях ты говоришь? — В голосе Брэда появились недовольные нотки, как у ребенка, у которого пытаются отобрать любимую игрушку. — От тебя ли я это слышу? От современной женщины, которая всегда плевала на условности. Зачем все усложнять? Дороти видела, что Брэд не понимает ее. — Да, я — современная женщина, — проговорила она. — Но в душе, наверное, так и осталась девчонкой из штата Вермонт, для которой любовь, брак, семья не пустые звуки… Брэд расхохотался. Потом резко прекратил смех и сказал: — Да уж, этого ты от меня никогда не получишь. Свобода, знаешь ли, для меня дороже всего. Так что прости, детка. Ищи другого дурака. Дороти встала. Да он же совсем чужой… Незнакомый даже… — Можешь проваливать, курица! — От его слов Дороти вздрогнула. — Еще умолять меня будешь трахнуть тебя. Ты же, как сучка, не проживешь без этого. А я еще сильно подумаю, прежде чем раздвинуть твои прелестные ножки. — Какая же ты сволочь! — процедила сквозь зубы Дороти, почти бегом подлетела к выходу и со всего размаха захлопнула за собой дверь. В последнее время Лиззи и Дороти полюбили вечерние посиделки на кухне. Каждый вечер, когда Лиззи не работала, они усаживались за кухонным столом, приглушали верхний свет, наливали по большущей кружке чая и говорили, говорили. Дороти рассказывала о своей жизни, Лиззи о своей. За эти дни они так изучили друг друга, как не смогли этого сделать за два года жизни бок о бок. Лиззи даже рассказала подруге о Дине. После того, как девушка раскрыла свою тайну Филу, она уже не казалась ей такой ужасной. Дороти же на рассказ среагировала еще проще. Скривив презрительно рот, она выдала заключение: — Подлец твой Дин. Ты что, не поняла? Он же просто импотент! Это ему, а не тебе, нужно было бежать из вашего городка. Это его позор, а не твой, сестренка. Одна лишь тема для них оставалась закрытой. В разговорах девушек ни разу не прозвучало имя Филипа. Лиззи, а за ней и Дороти словно вычеркнули этого человека из жизни. Дороти подозревала, что во время поездки в Стронгсвилл между Лиззи и Филом произошло нечто важное. Но, чтобы не растревожить еще незаживших ран девушки, никогда об этом не спрашивала. Сама же Лиззи не проговорилась о том, что произошло, даже намеком, случайным словом. В этот вечер чаепитие задерживалось. Дороти не было дома. Лиззи ждала подругу, расставив на столе кружки и положив бисквитное печенье в вазочку. Она несколько раз вскипятила чайник и все прислушивалась, не раздастся ли звук открываемой двери. Наконец появилась Дороти, несколько утомленная, но с улыбкой на лице. — Ужинать будешь? — спросила Лиззи, беря из рук Дороти сумку. — Нет, спасибо. Я поела в городе, — мотнула головой Дороти. — Тогда пошли скорее пить чай. Все уже готово. Лиззи переполняли новости, и ей не терпелось скорее ими поделиться с подругой. — Представляешь, дело Веселина наконец-то сдвинулось с мертвой точки, — начала она сразу, как только Дороти вошла на кухню. — Сегодня звонил Пол и сообщил, что ему удалось добиться проведения общей экспертизы. Это же недопустимо — обвинять человека, не проведя экспертизу. Правда? Еще Пол сказал, что в состряпанном против Веселина деле замешан кто-то важный. Но он, Пол, все равно докопается. Только… Только, Дороти, до слушания дела осталось три дня. И я так волнуюсь, так волнуюсь… Выдав все это без остановки, Лиззи посмотрела на Дороти, ожидая радостной реакции. Но та молча мешала чай ложечкой. — Дороти, ты меня даже не слушаешь, — обиделась Лиззи. — Слушаю, сестренка. Ну что ты. И думаю, что у твоего Веселина будет все в порядке. Лиззи так долго ждала Дороти, так хотела поделиться с ней радостной новостью… Сухой тон подруги ее очень огорчил. — Неужели тебя не волнует судьба парня? — с обидой спросила она. — Это же так несправедливо. Дороти оставила ложку в покое и посмотрела на возбужденную девушку. — Ну что ты, конечно меня волнует судьба Веселина. Но, понимаешь, сегодня я распрощалась с Брэдом… У Лиззи от удивления рот открылся. Надо же! Она всплеснула руками. — Вот и замечательно! — воскликнула она, совсем забыв про свою обиду. — Давно пора. Лиззи терпеть не могла этого напыщенного самца, и не раз намекала об этом Дороти. Новость ее обрадовала. Почти так же, как и новость о Веселине. — Я тоже так думаю, — проговорила Дороти. Лиззи вскочила со стула, подбежала к Дороти и крепко обняла подругу. — Дороти, я так рада за тебя. Я просто горжусь тобой. Брэд плохой, он не достоин даже твоего мизинца. Ты обязательно встретишь настоящего мужчину. Обязательно. — Я тоже верю в это, сестренка. Только вот когда? У Пола все получилось. Благодаря его стараниям, Веселина отпустили из зала заседаний с формулировкой: «Не виновен». Дело направили на дорасследование. Лиззи в день заседания суда работала в дневную смену, поэтому присутствовать на нем не могла. Пол и Веселин встретили ее у дверей больницы. Пол весь светился гордостью. Веселин, похудевший и осунувшийся, тоже улыбался. — Спасибо тебе, спасибо! — Он схватил Лиззи в охапку и крепко обнял. — Если бы не ты… — Ну что ты, — отмахнулась Лиззи, у которой от переизбытка чувств на глазах выступили слезы. — Все хорошо. Я просто знала, что ты невиновен. — Она повернулась к Полу и добавила: — Это Пола благодарить нужно. Если бы не он, что я бы делала? — Это моя работа, — пожал плечами адвокат. — Но я тоже рад, что справедливость восторжествовала. Вера Лиззи в твою невиновность заставляла меня работать в полную силу. — Да ладно. Не преувеличивай мою роль, — улыбнулась девушка. — Это событие необходимо отметить. Куда пойдем? Но Веселин отказался: — Вы уж сами. А мне… Мне надо начинать новую жизнь. — Куда ты сейчас, Веселин? — уже серьезно спросила Лиззи. — Для начала к знакомым. Обещали приютить на первое время. Ты не волнуйся, Лиззи, со мной все будет хорошо. Не пропаду. — А я и не боюсь. — Лиззи погладила парня по плечу. — Я верю в тебя и знаю, что ты своего добьешься. — Спасибо, — дрогнувшим голосом произнес Веселин. — Ты не беспокойся, я с тобой рассчитаюсь. Соберу деньги и верну все, что ты на меня потратила. — Веселин, давай об этом потом поговорим. Сейчас мне, честное слово, как-то о деньгах думать не хочется, — остановила его Лиззи. — Удачи тебе! — Я верю, что у него все будет хорошо, — сказала Лиззи, когда Веселин скрылся за поворотом. — Я тоже верю, — поддержал девушку Пол. — Он хороший парень. И куда мы теперь? Отмечать это радостное событие? Лиззи кивнула: — Я ужасно голодная. Поехали куда-нибудь, где вкусно кормят. — Слушаю и повинуюсь. Есть у меня на примете одно симпатичное местечко. — Только, чур, угощаю я, — сказала Лиззи, прикидывая про себя, сколько у нее денег в кошельке. — Ты заслужил угощение. — Лиззи, это неприлично. Неужели я не могу себе позволить удовольствие угостить девушку? — Там разберемся, — прекращая спор, произнесла Лиззи и направилась к автомобилю Пола. Полу Курту нравилась Лиззи. Прожив всю жизнь в Нью-Йорке, вращаясь в обществе так называемых благополучных людей, имея по несколько любовниц за год, Пол и не знал, что в мире сохранились такие, как Лиззи, девушки. В его представлении, они уже давно вымерли, подобно мамонтам. Вначале он отнесся к ней настороженно, считал, что она позерка, нацепившая на себя маску наивности. Со временем понял, что нет, она такая и есть. Это напугало Пола. Он боялся причинить ей боль, чувствуя, насколько она ранима. При общении с ней он постоянно смотрел на себя со стороны, опасаясь стать причиной ее переживаний. Пол следил за своими словами, жестами, даже мыслями. Нравилось ли это ему? Наверное, да. Ведь рядом с ней он сам становился лучше, чище, благороднее. Но он не знал, сколько времени сумеет выдержать такую свою положительность. Время от времени Полу хотелось снова стать прежним, циничным и разнузданным. Тогда он звонил какой-нибудь своей подружке без комплексов… А наутро мечтал о новой встрече с Лиззи. Он звонил ей и, волнуясь, как безусый юнец, приглашал на свидание. Иногда она соглашалась, и он от счастья готов был прыгать до потолка. Но иногда, и сейчас все чаще и чаще, Лиззи отказывалась от встреч, ссылаясь на свою занятость. Пол не понимал, как она относится к нему, но боялся спросить ее об этом открыто. Что-то ему подсказывало, что так долго продолжаться не может. Вот-вот должна произойти развязка. Дело Димова, ее друга, выиграно. По большому счету, их больше ничто не связывает. Как говорится: работа выполнена, клиент доволен. Но эту мысль Пол нещадно гнал. Он со страхом думал о том, что завтра ему не нужно будет звонить девушке и отчитываться о проделанных делах. Пол понял, что наступил решающий момент, и боится он этого или нет, но пришло время серьезного разговора. Сейчас вся его дальнейшая жизнь зависела от ответа Лиззи. Пол привез Лиззи в маленький ресторанчик на Второй авеню. Однажды, проезжая мимо, он обратил внимание на вывеску «Любовь и голод». Посчитав, что у хозяина ресторанчика неплохое чувство юмора, Пол притормозил у входа. С виду ресторан был хуже некуда. Ярко освещенный зал, неудобно расставленные столы, стены, завешанные бездарными абстрактными картинами, и ленивые официанты, еле передвигающиеся от столика к столику. Но цыпленок, запеченный в помидорах, оказался очень вкусным… Пол с удовольствием наблюдал, как Лиззи с аппетитом поедает огромную порцию. Сам Пол только поковырялся вилкой в гарнире. Он готовился к разговору, волновался, не зная с чего начать. А потом плюнул на все условности и спросил напрямую: — Лиззи, и что с нами будет дальше? Девушка с удивлением посмотрела на Пола. — В смысле? — спросила она, проглотив кусок цыпленка, который до этого тщательно пережевывала. — В самом прямом. Дело закончено, и нас больше вроде бы ничего не связывает, — проговорил он. А потом с надеждой спросил: — Или это не так, Лиззи? — Конечно не так! — с чувством воскликнула Лиззи. — Ведь мы с тобой, Пол, друзья. А вот этих слов он боялся больше всего. Если девушка говорит: «Мы с тобой друзья», то о других чувствах можно позабыть. — Но я не хочу быть для тебя просто другом, — со вздохом проговорил Пол. — Неужели ты не замечаешь, как я отношусь к тебе? Девушка помрачнела. — Пол, давай пока не будем говорить на эту тему. Понимаешь, я еще не готова. Но Пол не хотел прекращать разговор. Он знал, что вернуться к нему будет еще труднее, чем начать. — Хорошо. Я понимаю, что ты не готова, — не отставал он от девушки. — Но скажи: имею ли я хоть какой-нибудь шанс? Или твое сердце уже занято? Лиззи спрятала лицо в ладони, посидела так несколько минут, потом резко вскинула голову. Его глаза встретились с глазами Лиззи, и Пол поразился, какой печалью они были наполнены. Ему захотелось утешить девушку, приласкать ее, забрать свой бестактный вопрос обратно, но было уже поздно. Лиззи заговорила: — Пол, я хочу, чтобы ты знал. Я думала сначала промолчать и ничего тебе не рассказывать, но раз ты серьезно ставишь вопрос о наших дальнейших отношениях, то молчать я не вправе. Я не хочу обманывать тебя, Пол. Ведь как бы там не было, но я считаю тебя другом, а между друзьями никаких тайн быть не должно. Она замолчала, медленными глотками отпила из стакана воду. Пол не торопил девушку, ждал, когда та сама будет готова продолжить. — Несколько месяцев назад, — наконец начала она, — я познакомилась с мужчиной… как мне тогда казалось, самым лучшим мужчиной на свете. Голос Лиззи звучал ровно, и у Пола промелькнула надежда, что отношения между Лиззи и тем мужчиной были не слишком серьезными. — Я полюбила его так, как, мне кажется, никто и никогда не любил, — между тем продолжала девушка. — Ради него была готова на все, забыла про себя, про окружающий мир, в общем, про все. И знаешь, от этого я испытывала настоящее счастье. Только от того, что он находился рядом, говорил со мной, целовал. Ты понимаешь меня, Пол? Пол кивнул. Но понимал ли он Лиззи? Вряд ли. Разве мог он понять глубину чувства, ни разу им самим не испытанного. Но он понял другое: у него нет ни малейшего шанса занять место того незнакомца, которому отдалась Лиззи вся, без остатка. — У меня не хватает слов, чтобы описать, как я была счастлива, — продолжала Лиззи. — А потом… Потом все закончилось. Но я не хочу говорить о том, что случилось. Скажу так — он обманул меня. Лиззи замолчала. Полу показалось, что она молчала целую вечность, но он не смел нарушить тишину. Наконец Лиззи произнесла: — Теперь ты понимаешь, что ни о каких взаимоотношениях с мужчиной я даже думать не могу. Даже с таким замечательным мужчиной, как ты, Пол. Остаток обеда прошел молча и скомканно. Они так и не доели свои порции. Лиззи заторопилась домой, а Пол ее не задерживал. Он довез девушку до дома, на прощание сказал: «До встречи!» и, как только Лиззи скрылась в подъезде, достал мобильный телефон и, немного подумав, набрал номер одной из своих подружек. 15 Днем все было хорошо. Она что-то делала, с кем-то разговаривала, куда-то спешила. И ей казалось, что ничего не изменилось ни с ней, ни с миром. Днем она могла контролировать свои мысли, прогоняя то ненужное, что заставляло разрываться сердце. Днем ее боль находилась под контролем. Ночью было все по-другому. Ночью Лиззи оставалась один на один со своим горем, и оно терзало ее, изматывало. Иногда Лиззи прижималась лицом к мягкой грудке медведя и беззвучно ревела, всеми силами сдерживая всхлипы. Ведь в голос плакать нельзя, за стеной Дороти. Зачем на подругу перекидывать свои проблемы? Лиззи не хотела, чтобы Дороти лишний раз переживала из-за нее. А потом наступало успокоение, и Лиззи проваливалась в долгожданный сон. Сон спасал ее. Фил опять был рядом с ней, любил ее, ласкал, шептал нежные слова. Лиззи снова и снова, почти каждую ночь, возвращалась в «Приют для влюбленных». Она почти физически ощущала прикосновения его рук к ее телу, нежные поцелуи, до слуха доносился его голос, зовущий ее по имени. Она тоже хотела обнять, прижать его к себе, никуда не отпускать. Лиззи тянулась к нему в сладкой истоме. Но руки обхватывали пустоту, и Лиззи в страхе просыпалась… Рабочий день приближался к концу. Лиззи сегодня очень устала. Сразу после обеда в отделение привезли девятилетнего мальчика с сильнейшим приступом астмы. Капельница, кислород, уколы — все предписания доктора выполнялись неукоснительно. Но мальчик хрипел, грудь его судорожно вздымалась. Лиззи сидела рядом на стуле, держа его за руку. Мальчик крепко вцепился в руку медсестры, держался за нее как утопающий за соломинку. Второй рукой Лиззи гладила коротко стриженную голову мальчишки и шептала успокоительные слова. Но приступ, несмотря на все усилия дежурного врача, который каждые пятнадцать минут заходил проверить состояние ребенка, не проходил. Врач принял решение перевести больного в реанимацию. Лиззи сама сопровождала мальчика, успокаивая себя тем, что там ему точно помогут. Укладывая медицинские инструменты в стерилизатор, она думала о жизненной несправедливости. Ей было ужасно жалко ребенка, и она пыталась разобраться, за что судьба его наделила такими мучениями. От этих невеселых мыслей ее оторвала Джина, медсестра из соседнего, травматологического отделения. Она просунула голову в дверь процедурного кабинета и сообщила: — Лиззи, в зале для посетителей тебя ожидает какая-то женщина. Спустись, пожалуйста. — Что за женщина? — удивилась девушка. К ней никто никогда не приходил в больницу. — Не знаю. Красивая женщина. Я просто пробегала мимо, а она обратилась ко мне с вопросом, не знаю ли я Лиззи Хоуп и не могла бы ее попросить спуститься вниз. — Странно, — пожала плечами Лиззи. Она недоумевала, кто же это мог быть. Единственной женщиной, которая могла бы искать Лиззи, была Дороти. Но они не так давно разговаривали по телефону, и заезжать в больницу Дороти не собиралась. Лиззи закрыла стерилизатор, включила его, повернув ручку на нужное время, и вышла из процедурного кабинета. Лифт гудел где-то наверху, и Лиззи решила не ждать его прихода, а спуститься по лестнице. Так будет быстрее. Надолго покидать отделение она не имеет права. Женщина стояла у окна. Лиззи ее сразу заметила. Да и как не заметить? Во-первых, из-за вечернего времени в зале для посетителей почти никого не было, всего несколько человек. А во-вторых, такую женщину нельзя было не заметить. Джина не соврала, женщина была действительно красива. Во всяком случае, со спины. Женщина стояла, повернувшись к окну, и лица ее Лиззи видеть не могла. Высокая, стройная брюнетка со спадающими на плечи волосами и удивительно гордой осанкой. Строгий костюм пепельного цвета, без единой складочки, идеально обрисовывал ее фигуру. Туфли на высоких шпильках делали еще более стройными ее длинные ноги. Лиззи подошла к ней. В своих удобных тапочках без каблуков, которые она носила на работе, Лиззи оказалась на полголовы ниже женщины. — Здравствуйте, — осторожно обратилась к ней Лиззи. — Вы меня ждете? Женщина резко обернулась, быстро окинула взглядом девушку с ног до головы, и в глазах ее промелькнуло удивление. — Вы Лиззи Хоуп? — спросила она глубоким, грудным голосом. Лиззи не поняла, чему так удивилась женщина, взглянув на нее. На всякий случай она одернула халатик, рукой провела по коротким волосам и подтвердила: — Да, я — Лиззи Хоуп. Женщина как-то неопределенно хмыкнула. Ее красивое лицо сморщилось, что немного испортило его очарование. — А я — Элизабет Мартин, жена Филипа. Лиззи дернулась в сторону, словно готовилась пуститься наутек, но сдержала себя и осталась стоять на месте. — Вернее, бывшая жена, — продолжила женщина, не дождавшись реакции Лиззи на свое сообщение. — Вчера нас благополучно развели. Лиззи не знала, как в подобных случаях принято поступать: то ли поздравлять, то ли сочувствовать. Да и красавице, видимо, была безразлична реакция девушки, потому что она бесцеремонно продолжила: — Мне просто интересно было взглянуть на избранницу Филипа. Я считаю себя ответственной за его судьбу. Лиззи вспыхнула: — Ну что, взглянули? Меня, извините, ждет работа. Прощайте! Она что, манекен в витрине, который можно рассматривать? Внутри Лиззи разгорался гнев, и ей захотелось поскорее уйти прочь, чтобы он, этот гнев, не вырвался наружу. Еще скандала не хватает. Но Элизабет остановила ее: — Подождите, не кипятитесь. Я понимаю чувства, которые вы испытываете ко мне. Но поверьте, я не желаю вам зла. — Она немного замялась и добавила: — Я просто удивлена — не такой я вас представляла. Думала, что вы взрослее. А вы же совсем девочка. — Мне двадцать четыре, — вскинула голову Лиззи. — Двадцать четыре… Прекрасный возраст. Мне тоже было двадцать четыре, когда мы с Филипом поженились. И, как ни странно, он меня называл Лиззи. Все повторяется. — Меня совершенно не интересует, как он вас называл! — Лиззи боялась только одного — разреветься. Эта надменная женщина никогда не увидит ее слез. Не дождется. — Да, да, конечно, — примирительно произнесла Элизабет. — Но я хочу, чтобы вы знали: мы с Филипом никогда не были по-настоящему мужем и женой. Сейчас пришла пора удивляться Лиззи. Женщина, наверное, прочитала на ее лице удивление. — Неужели вам Филип ничего не рассказывал? О, это так похоже на него! — воскликнула Элизабет Мартин. — Но вы должны это знать, Лиззи… Филип очень переживает ваш разрыв. Очень. И я боюсь, что все это из-за меня… В голове у Лиззи стучало: «Уходи! Не слушай!», но ноги не двигались с места. Она, как кролик на удава, завороженно смотрела на женщину. — Как я сказала, в тот год мне исполнилось двадцать четыре, — между тем продолжила Элизабет. — Это был страшный год для меня. Почти одновременно я потеряла мать, умершую на операционном столе от простого аппендицита… И любимого человека, погибшего в автокатастрофе. Я осталась одна на всем белом свете, я не хотела жить. И если бы не Филип Мартин, ушла бы из этой жизни без сожаления. Мы с ним учились на одном курсе в университете, но до того страшного года даже почти не разговаривали. А тогда Филип, видя, в каком состоянии я нахожусь, взял на себя заботу обо мне. Он нянчился со мной, как сиделка с лежачим больным, чуть ли не с ложечки кормил. После смерти матери — отца своего я никогда не знала — я не могла даже содержать квартиру. И Филип предложил переехать к нему. Во избежание всяких разговоров, мы оформили брак. И Филип, и я знали, что никогда не сможем полюбить друг друга как супруги. Мы были просто друзьями, а брак наш — чисто формальным. Мы сразу договорились об этом и поклялись никогда не вмешиваться в личную жизнь друг друга. До сей поры ни мне, ни Филипу не мешало, что мы как бы состоим в браке. Но он встретил вас, Лиззи, и все переменилось. Филипу потребовался развод, и я на него согласилась. Тем более что и у меня намечаются некоторые изменения в личной жизни. Вчера нас развели. Элизабет замолчала, погрузившись в свои воспоминания. Молчала и Лиззи. Эх, Фил, Фил! Почему же ты сразу не рассказал обо всем? Разве можно было начинать отношения с обмана? Разбившееся однажды невозможно склеить. — Спасибо, конечно, что вы мне все рассказали, — произнесла тихим голосом Лиззи. — Но это вряд ли что-то изменит в наших отношениях с Филом. До свидания! Лиззи повернулась, чтобы уйти. Но ее остановил окрик Элизабет: — Подождите! Неужели вы настолько бессердечны, что допустите отъезд Филипа из Нью-Йорка? Вы же должны понимать, что для него значит работа в этой больнице! Лиззи резко остановилась, словно перед нею выросла стена. — Какой отъезд?! — воскликнула она, повернувшись к Элизабет. — Я ничего не знаю. — Вы ничего не знаете? — удивленно произнесла Элизабет. — Я же, между прочим, только и пришла сказать, насколько вы гадко поступаете, допуская отъезд Филипа. Но Лиззи было не до обид. — Куда он уезжает? Когда? — выдохнула девушка. — В какой-то захолустный городок в Массачусетсе, — быстро проговорила женщина и, взглянув на часы, добавила: — Его самолет вылетает через два с половиной часа из аэропорта Кеннеди. Лиззи, остановите его… Но Лиззи ее уже не слушала. Она бежала к лестнице. Фил уезжает. Из-за нее оставляет любимый город, работу, друзей, замечательную бабушку Констанцию. Из-за нее! В голове оттадавалось вместе с гулкими шагами: из-за нее! Нет, этого нельзя допустить. Она должна остановить Фила, упросить его остаться. Он должен жить в Нью-Йорке. Что ему делать в этом проклятом Массачусетсе? Лиззи стрелой взлетела по лестнице, вбежала в отделение, пронеслась по коридору и остановилась у ординаторской. Глубоко вздохнув, толкнула дверь. Сегодня дежурил доктор Генри Уилсон, занудливый, цепляющийся ко всем и всему немолодой мужчина. Лиззи его терпеть не могла. Доктор Уилсон сидел за столом и пил из большой кружки чай. — Сестра Хоуп, что за спешка? — остановил он ворвавшуюся в кабинет девушку. — Мне нужно уйти с работы, доктор Уилсон, — прерывисто, задыхаясь от бега, проговорила Лиззи. — Срочно, прямо сейчас. Доктор Уилсон медленно поднял руку, близоруко прищурившись, посмотрел на часы. — Хочу вам напомнить, сестра Хоуп, что рабочий день не закончен. Я вам не разрешаю покидать рабочее место. Надеюсь, вы понимаете, чем грозит вам самовольный уход. И вообще, все дела нормальные люди обычно решают в свободное от работы время. Уилсон говорил медленно, растягивая слова. На возбужденную Лиззи его тон действовал раздражающе. У нее возникло желание подойти к доктору Уилсону и стукнуть его по голове. Но она, конечно, сдержалась. — Через час придет моя сменщица, — попыталась уговорить доктора Лиззи. — Я надеюсь, что в отделении до ее прихода ничего не случится. — А если случится? — скривился Уилсон. — Но здесь же будете вы, — не выдержала Лиззи. — Каждый должен выполнять свои обязанности, — отрезал доктор. — Я не разрешаю вам покидать отделение. — Тогда я уйду без разрешения! — Лиззи повернулась и бросилась к дверям, успев услышать гневные слова доктора Уилсона, брошенные ей в спину: — Я поставлю перед заведующим отделением вопрос о вашем увольнении, сестра Хоуп. Выскочив из дверей больницы, Лиззи увидела вынырнувшее из-за угла такси и бросилась ему навстречу. — Аэропорт Кеннеди, — выдохнула девушка, впрыгивая на заднее сиденье. — Вам что, жить надоело? — Шофер прямо пылал негодованием. — Бросаетесь прямо под колеса. Но Лиззи было не до нравоучений. — Пожалуйста, побыстрее, — попросила она. Машина такси тронулась с места. — На встречу опаздываете? — уже более миролюбиво спросил таксист. — Любимый, наверное, прилетает. — Нет, — буркнула Лиззи, не расположенная к болтовне. — Быстрее, пожалуйста. — Домчу в момент, — уверил таксист. — А я все равно уверен, что вы на встречу к любимому спешите. Лиззи лишь дернула плечом. А словоохотливый мужчина, не обращая внимания на молчание девушки, все говорил, не спуская, правда, глаз с дороги: — Я уже так давно за рулем, что сразу определяю, куда спешит пассажир. Почему-то в последнее время мне везет на влюбленных. Сколько их в моей машине побывало! И ссорились тут, и мирились. А один раз даже свидетелем обручения стал. Представляете? Вот тут, прямо на заднем сиденье, молодые люди обменялись кольцами, а потом такие поцелуи начались, что хоть уши затыкай. А еще… Лиззи под говор таксиста, медленный и спокойный, успокоилась и сама. К ней пришла уверенность, что все будет хорошо. Она обязательно успеет остановить Фила. Ему нельзя уезжать. Он пропадет в далеком Массачусетсе. Его место здесь, в Нью-Йорке, в больнице Хидасса. По дороге им везло, словно сама судьба помогала: не попали ни в одну пробку, не задержались лишний раз в заторах, и к аэропорту доехали в минимально возможный срок. Лиззи вбежала в здание аэропорта в тот момент, когда вежливый женский голос объявил о начале регистрации на рейс Нью-Йорк — Бостон. Девушка, не замечая ничего вокруг, расталкивая попадающихся на пути людей, спотыкаясь о расставленные на полу сумки, рванула к стойке регистрации. Здесь стояла длинная очередь. Лиззи пробежала вдоль нее, заглядывая каждому в лицо. Фила в очереди не было. Неужели он уже прошел на посадку? Лиззи подбежала к девушке в форме, пропускающей пассажиров на посадку, и стала выспрашивать, не прошел ли посадку пассажир по имени Филип Мартин. Девушка недовольно отмахнулась и попросила не мешать. Лиззи вновь вернулась к стойке регистрации. Чем короче становилась очередь, тем быстрее Лиззи бегала вдоль нее. Пассажиры стали подозрительно поглядывать на девушку, опасаясь, видимо, что эта безумная совершит нечто страшное. Лиззи было наплевать, что о ней думают. Ей сейчас было наплевать на все. — Регистрация на рейс Нью-Йорк — Бостон закончилась, — прозвучало откуда-то сверху. Вот и все. Можно уходить и ехать домой. Но как жить дальше? Лиззи не знала ответа. Если бы сейчас вокруг нее начали рушиться стены, если бы аэропорт начал распадаться в прах, если бы окружающие люди стали корчиться от приступа страшной болезни, ее бы это даже не тронуло. Зачем существовать миру, если в нем нет Фила? Вдруг кто-то дотронулся до плеча Лиззи. Девушка резко дернулась, обернулась и оказалась лицом к лицу с Филом. От неожиданности у нее подкосились колени, и, если бы не сильные руки Фила, которые подхватили оседающую на пол девушку, она упала бы. Фил крепко прижал Лиззи к груди и нежно поцеловал ее в ухо. От этого поцелуя девушка словно проснулась, вскрикнула, уцепилась двумя руками за шею мужчины и выдохнула: — Фил! Лиззи так сжала его шею своими худенькими ручками, что у Фила перехватило дыхание. Но он не выпускал ее из своих объятий. Больше он ее вообще никогда и никуда не отпустит. Так, обнявшись, они стояли бесконечно долго, не замечая ничего вокруг. Спустя вечность и еще пару минут Фил осторожно отодвинул Лиззи от себя и заглянул ей в глаза. — Лиззи, — прошептали его пересохшие губы. — Ты пришла, Лиззи. — Я так боялась, что ты улетел. — Лиззи вцепилась в его пиджак. — Я так боялась. Я бы просто умерла, если бы ты улетел. Я не могу без тебя, Фил. — И я не могу. Фил дотронулся горячими губами до лба девушки и почувствовал, как снова подкосились у нее ноги. Но Фил знал, что он никогда не позволит ей упасть. Он всегда будет рядом с ней, со своей любимой, звездочкой счастья, оказавшейся в его руках. Лиззи уткнулась лицом в грудь Фила и тихонько заскулила, тоненько и протяжно. — Ну что ты, малышка. Не плачь, — успокаивал ее Фил, гладя по голове как маленькую. — Мы вместе с тобой навсегда, моя милая. Навсегда. Мы больше никогда не расстанемся. — Правда? Лиззи подняла заплаканное, но такое счастливое лицо и заглянула Филу в глаза: — Ты меня не обманываешь? — Нет, малышка. Ведь я так люблю тебя, — шептал Фил в ухо Лиззи. — И я тебя, — выдохнула девушка и, вновь прижавшись к его груди, вдруг заревела в голос. Фил испуганно спросил: — Лиззи! Что такое? Что еще случилось? Лиззи оторвалась от груди Фила и, размазывая ладошкой по щекам слезы, проговорила: — А меня с работы, наверное, уволили… Она еще раз всхлипнула и засмеялась. За ней прыснул Фил… Так они стояли и смеялись неизвестно чему. И все, чей взгляд падал на эту странную пару, хохочущую посреди зала, тоже невольно улыбались…