— У вас прелестная мебель, — отметила Аделина. — Естественно, она бы лучше смотрелась в более просторном помещении. Это все фамильное?

— Не совсем. От старой подруги.

— Понимаю, — кивнула Аделина. — Могу поспорить, что эта старая подруга и указала вам, где находятся тетради, — пробормотала она себе под нос.

— Эвелина знала Селесту, — коротко ответила Жизель.

— Эвелина?

— Эвелина Делькур. Она… она умерла в прошлом году.

При звуке любимого имени сразу вспомнилось напудренное лицо, голубые глаза, очаровательная улыбка «приемной бабушки», и у Жизель на секунду затуманились глаза и перехватило дыхание.

— Эвелина д’Элькур. Кажется, мне знакомо это имя, — начала Аделина, не обращая внимания на волнение Жизель. — Она, случайно, не из рода д’Элькуров де Курбуа?

— Не думаю, — мягко сказала Жизель. — Она была учительницей музыки.

— А-а, — протянула Аделина, разом потеряв интерес к незнатной особе. — Значит, здесь вы работаете. Покажите мне все, Жизель.

И Жизель по глупости открыла секретер, вынула тетради и показала Аделине шестьсот напечатанных страниц диссертации. Та, прищелкнув языком, с горящим взором расположилась на диване.

— У вас есть копни?

— Тетрадей, конечно, нет, но вся диссертация у меня в компьютере…

— Это очень разумно, Жизель. Но с другой стороны, это чистое безумие — хранить рукописи здесь. О, я не говорю уже о краже со взломом, в этом квартале, так близко к пригороду… Но вы отдаете себе отчет, что бумага может испортиться, что чернила могут поблекнуть от слишком яркого освещения? К тому же у вас кошка, и так легко может что-нибудь случиться! Нет, в самом деле, это очень неосмотрительно — хранить тетради в подобных условиях… Если бы вы сказали мне об этом раньше, — добавила она обиженным тоном, — я бы сразу же предложила вам положить их в мой сейф…

И, заметив, как отпрянула Жизель, она продолжала с простодушной улыбкой:

— Вы ведь доверяете мне, а, Жизель? Как и я вам. И я бы ни на секунду не колебалась и сообщила бы вам шифр моего сейфа, если вы позволите мне позаботиться о сохранности этих бесценных документов. Не только для вас, но и для всех прустоведов. Это настоящее сокровище…

Аделина ушла, унося с собой сокровище. И в течение следующих недель Жизель его больше не видела. До вчерашнего вечера.

Неподвижно сидя на скамейке, которая при свете фонарей казалась серой, Жизель чувствовала в себе все меньше и меньше сил для встречи с комиссаром Фушру. Ей хотелось вернуться к себе, снять этот дурацкий макияж, распустить идиотскую прическу, принять душ, переодеться и заснуть в собственной постели вместе с Катишей, свернувшейся клубочком у нее в ногах. Внезапно она приняла решение — надо только выйти из города и автостопом проехать двадцать пять километров, отделявших ее от вокзала в Шартре. Потом она сядет в первый же поезд до Парижа, там нырнет в метро и… завтра… а завтра будет видно. Она может позвонить в «Старую мельницу» и в кафе «У вокзала», вернуться… Но в данный момент главным было добраться до убежища, где она столько всего преодолела — смерть Эвелины, разрыв с Селимом, мысли о самоубийстве, — до своей квартирки с белыми стенами на улице Плант. На затекших от долгого сидения ногах она доковыляла до перекрестка с указателем на Шартр и остановилась в ожидании. В этот поздний час машин было мало.

На большой скорости пронеслась фура, за ней минут через десять две легковушки, ослепившие Жизель светом фар, — молодые люди ехали развлекаться. Водители игнорировали ее поднятую руку. Замерзнув, она двинулась в путь и прошла уже километра два в полнейшей темноте и тишине, когда, насмешливо посигналив, ее обогнал грузовичок, едва не столкнувшийся с «рено», ехавшим в обратном направлении. К большому удивлению Жизель, машина притормозила, остановилась, взвизгнув шинами, дверца открылась, и высокая брюнетка окликнула ее:

— Вам не кажется, что немного неосмотрительно одинокой девушке путешествовать автостопом по деревенским дорогам зимой в одиннадцать часов вечера?

За ее раздраженным тоном угадывалась искренняя забота — та же, что в голосе Жан-Пьера Фушру, неожиданно подумала Жизель.

— Немного неосмотрительно, — повторила она. — Да, немного неосмотрительно.

На грани нервного истощения она разразилась смехом, тут же перешедшим в истерические всхлипывания.

Незнакомка стояла рядом. От нее исходил успокаивающий запах липового мыла и здоровое тепло. Она слегка похлопала Жизель по плечу:

— Залезайте в машину. У меня в термосе есть кофе.

Жизель машинально повиновалась и так же машинально глотнула обжигающую жидкость, в то время как молодая женщина мягко спросила:

— Куда вы собрались?

— На вокзал в Шартр, — слабым голосом ответила Жизель.

— Мне очень жаль, но сейчас я не могу вас отвезти. Я и так опаздываю. Здесь нет такси?

— Я не могу… Это долгая история…

Ее собеседница мгновенно сообразила, что у девушки не хватает денег на такси и на поезд, и предложила:

— Подождите до завтра. Уверяю вас, ехать автостопом совсем одной ночью очень опасно. Поверьте мне.

Она посмотрела на часы и перевела взгляд на разложенную на коленях карту дорог.

— Послушайте, я еду в гостиницу «Старая мельница», она должна быть в нескольких километрах отсюда. Почему бы вам не провести там ночь?

Жизель восприняла это предложение как знак судьбы, и единственное, что ей пришло в голову, были слова Цезаря: Alea jacta est. [26]