Я печально посмотрела на книжные полки и прошла следом за Лерикас в другую комнату.

Там располагалась гардеробная. Вдоль стен стояли большие сундуки, покрытые резьбой. Из любопытства я приоткрыла один и присвистнула — внутри лежала груда металла, которую при некотором воображении можно было принять за доспехи. Я немедленно проверила два других, но в одном лежали ткани, купленные про запас в соседнем городе, а в другом — постельное белье.

Оружия здесь не было. Всю свою коллекцию Эгмонт держал в доме на острове.

Последняя комнатка была спальней. В углу стояла огромная кровать — из-за полога, накрывающего ее с трех сторон, и резной деревянной спинки она сама казалась комнатой в комнате. Сейчас полог был поднят и подвязан толстым золоченым шнуром.

— Ты здесь спишь? — зачем-то спросила я.

— Ага, — кивнула Лерикас. — Я вообще-то хотела расположиться этажом выше. Там воздух свежий и к небу ближе. Но Эгмонт был очень против.

— Верхний этаж предназначен для туристов, — вспомнила я слова экскурсовода.

— А-а. Ну поднимемся — увидишь. А вот это, собственно, и есть То-Самое-Окно.

То-Самое-Окно, на мой взгляд, ничем не отличалось от остальных. Узкое и длинное, застекленное (и я даже знаю, за чей счет!), изнутри оно закрывалось ставнями. Под ним стояла деревянная скамья с обитым узорчатой тканью сиденьем. Я представила сцену объяснения и решила, что если скамья тоже сохранилась с тех легендарных времен, то это ей, а не окну, нужно было посвящать баллады. По собственному опыту и по наблюдениям за Полин я знала, что влюбленные вечно захватывают самые удобные лавочки.

Отдав должное Тому-Самому-Окну, мы поднялись на третий этаж. Да. Вот чего-чего, а свежего воздуха здесь было предостаточно — в окнах не было даже слюды, даже пузыря. Ветер свободно гулял меж старых кресел, скамей и прочего барахла, которое давно нужно выбросить, да рука не поднялась.

— А туристов-то они куда складывают? — вырвалось у меня.

— Во-он туда. — Лерикас безошибочно указала на узкую щель между полуразвалившимся буфетом и бывшей кроватью. — Стелют на пол шкуру, дают плащ и пару подушек. Незабываемые впечатления гарантированы…

— Раньше весь этот этаж занимали воины, — говорила оборотница, пока мы поднимались на смотровую площадку. Она даже не запыхалась, хотя лестница оказалась очень крутой. — Но теперь в замках стараются разделять личное и… хм… сеньориальное. Крепости превращаются в усадьбы… хотя, конечно, этот процесс займет еще немало времени…

Мы вышли наверх, и холодный ветер отбросил мою косу назад. Я зажмурилась от неожиданности. День сегодня выдался ясный, но холодный, и здесь, на самом верху, отчетливо недоставало если не плаща, так хотя бы куртки.

К полудню распогодится…

Лерикас подошла к самому краю и встала между зубцами.

— Ты боишься высоты, Яльга?

— Нет, — подумав, сказала я. Отсюда все казалось очень маленьким, но больше всего меня поразило, как раздвинулся горизонт. Я видела заливные луга за лесом, а вдалеке серебрилась на солнце гладь озера.

— Ты ничего не чувствуешь? — с намеком спросила оборотница.

Я насторожилась.

— Холодно, вот и все…

— Да? — Лерикас прищурилась.

Я посмотрела на дорогу, ведущую к замку. По ней как раз скакал какой-то путник — сверху был виден его серый плащ и то, что лошадь была вороная.

— Смотри, еще кто-то правосудия захотел…

Лерикас присмотрелась, придерживая развевающиеся волосы.

— Это не к правосудию, это ко мне! — Она обернулась, вдруг подмигнула и спрыгнула с башни.

Я чуть не прыгнула следом. Но в лицо мне ударила волна горячего воздуха — золотой дракон Арры облетел вокруг донжона и, расправив крылья, резко спикировал вниз.

Огромная тень накрыла дорогу. Всадник спокойно поднял голову, остановил лошадь и спрыгнул на землю. В следующее мгновение он уже обнимал свою жену.

— Рэнт, это Эгмонт, мой друг. Эгмонт, это Рэнт, мой муж. Ну что, можно считать, что вы знакомы?

— Э-э… — сказал Эгмонт, машинально пожимая протянутую волкодлаком руку. — Очень приятно. Я много о вас слышал.

— Я тоже, — серьезно ответил аррский принц-консорт. — Эрик часто на вас ссылается. Чаще он упоминает только два слова…