— Я очень рада, что вы нашли общий язык, — раздался холодный голос из-под арки.

В проходе стояла Мэвис Уэльд.

Ее волосы небрежно рассыпались по плечам, и она не сочла нужным наложить на лицо косметику. Она была в домашнем халатике, на ногах зеленые с серебром туфли. Глаза ничего не выражали, губы презрительно сжаты. Передо мной стояла та самая женщина, которую я видел в отеле «Ван-Найз», только тогда она была в темных очках.

Мисс Гонзалес метнула на нее взгляд, закрыла бумажник и перебросила его мне. Я поймал его и спрятал в карман. Долорес подошла к столу, взяла черную сумочку на длинном ремешке, перекинула ее через плечо и направилась к двери.

Мэвис Уэльд не шевельнулась и даже не взглянула на нее. Она уставилась на меня, но лицо ее было бесстрастно. Долорес Гонзалес открыла дверь, выглянула в коридор, потом закрыла ее и повернулась к нам:

— Его зовут Филип Марлоу. Славный, не так ли?

— Не знала, что ты интересуешься фамилиями знакомых мужчин, — проговорила Мэвис Уэльд. — По-моему, у тебя на это не хватает времени.

Долорес с улыбкой обратилась ко мне:

— Не правда ли, удобный способ назвать женщину шлюхой?

Мэвис Уэльд промолчала.

— Во всяком случае, — добавила Долорес, снова открывая дверь, — я за последнее время не спала ни с одним гангстером.

— Ты уверена, что помнишь это? — спокойно спросила Мэвис Уэльд. — Открой дверь пошире, милочка. Сегодня у нас выбрасывают мусор.

Долорес молча посмотрела на нее, в глазах ее пылала ярость. Затем она, презрительно фыркнув, рывком распахнула дверь и с грохотом захлопнула ее за собой. Мэвис Уэльд никак не отреагировала на этот стук, продолжая упорно смотреть на меня.

— Теперь проделайте то же самое, но только потише, — указала она мне.

Я вынул носовой платок и стер с лица губную помаду, которая была цвета крови, свежей крови.

— Такое может случиться с каждым, — сказал я. — Не я целовал ее, а она меня.

Мэвис Уэльд подошла к двери и открыла ее:

— Убирайтесь, да поживее!

— Я пришел к вам по делу, мисс Уэльд.

— Могу себе представить ваше дело. Вон! Я вас не знаю и знать не хочу. А если бы и захотела, то не в этот день и час.

— «Влюбленным безразлично, когда и где встречаться», — процитировал я.

— Что это такое? — спросила она, угрожающе выставив вперед подбородок. Но даже это не выглядело устрашающе.

— Броунинг, — ответил я. — Поэт, а не пистолет. Хотя вы, наверное, предпочитаете пистолет.

— Послушайте, мне что, вызвать управляющего, чтобы он спустил вас с лестницы?

Я подошел к двери и закрыл ее. Мэвис Уэльд в последний момент придержала ее приоткрытой. Чувствовалось, что ей очень хотелось пнуть меня ногой, однако она удержалась. Я нажал на дверь, но она не отпускала ручку. Глаза ее продолжали метать синие молнии.

— Если вы собираетесь долго стоять так близко от меня, то лучше бы вам одеться, — посоветовал я ей.

Она размахнулась и сильно ударила меня по щеке. Хлопок был столь же оглушительный, как стук двери, захлопнутой Долорес.

— Больно? — спросила Мэвис Уэльд.

Я кивнул.

— Прекрасно.

Она снова размахнулась и ударила меня еще сильней. Я стоял не двигаясь.

— Поцелуйте меня, — выдохнула она.

Глаза ее были ясные, прозрачные, взгляд смягчился. Я посмотрел вниз. Ее правая рука была сжата в кулак, и он не казался слишком маленьким.

— Поверьте мне, есть только одна причина, по которой я не могу этого сделать, — сказал я. — А иначе ничто мне не помешало бы, ни кастет, ни пистолет, который вы наверняка держите в ночном столике.

Она улыбнулась.

— Может случиться, что мне придется работать на вас, — продолжал я. — А увлекаться стройными ножками клиенток не в моих правилах.

Я обратил взгляд на ее ноги. Она запахнула халатик и направилась к бару.

— Я не замужем, белая и совершеннолетняя, — проговорила она. — Я вижу все ваши уловки. Если я не в силах напугать, уговорить или соблазнить вас, то чем же мне ублажить?

— Ну…

— Можете не говорить, — перебила она меня и повернулась с бокалом в руке.

Отпив глоток, она отбросила с лица распущенные волосы и улыбнулась.

— Конечно, деньгами. Как же я сразу не догадалась.

— Деньги не помешают, — согласился я.

Ее губы презрительно скривились, но голос прозвучал почти нежно:

— Сколько?

— Для начала долларов сто.

— Недорого вы себя цените. Такой дешевый мелкий негодяй, а? Сто долларов — это предел ваших желаний?