При последних словах Нелидов запнулся. Он по-прежнему говорил и думал о себе и Софье как о едином целом. И эта мысль, что единство исчезло, разбито, искорежено ужасом и страшными подозрениями, отравляла его существование.

— Феликс Романович, как вы думаете, насколько широко распространяется действие вашей, будем так пока называть, мистической силы, вашего смертельного таланта?

— Что вы имеете в виду? — насторожился Нелидов.

— Я имею в виду смерть актрисы театра «Белая ротонда» Изабеллы Кобцевой.

— Помилуйте! Эдак вы меня обвините во всех убийствах, которые происходили в Петербурге в последнее время! — вскричал Нелидов, и лицо его покраснело от обиды. Он только что, казалось, расположился к собеседнику, почувствовал к нему приязнь и доверие! — Я не был в Петербурге в момент убийства. Это вам подтвердит госпожа Толкушина. Она гостила в моем доме, когда случилась эта трагедия.

— Нет, не обижайтесь! — Сердюков тоже понял, что нарушил нечто неосязаемое, эфемерное. — Вас не было в Петербурге, но вы виделись с Кобцевой перед отъездом в Грушевку?

— Да. Я заезжал к ней, — и Нелидов пересказал Сердюкову обстоятельства, которые привели его в квартиру Кобцевой, и разговор с ней. Так как несчастная умерла, то Нелидов не стал утаивать от полицейского ее желание сделаться возлюбленной литератора и оставить надоевшего ей купца-миллионщика.

— А дальше, куда вы двинулись дальше из квартиры Кобцевой?

— Я заехал к Рандлевскому, правда, его не оказалось дома, я подождал его немного, и вскорости он пришел. Ведь в тот день утром, когда госпожа Толкушина имела несчастие желать утопиться, я должен был свидеться с Рандлевским и шел к нему на квартиру на Фонтанке. Поэтому я и оказался на берегу, и оказался в самый нужный миг. После, когда мои безуспешные разговоры с Тимофеем Григорьевичем и его любовницей ни к чему не привели, я уже тогда принял решение везти Толкушину в Грушевку. Собственно, это я и хотел рассказать Рандлевскому.

— А разговор с Кобцевой вы тоже рассказали ему подробно?

— Вовсе нет! Мне настолько отвратительно было ее обращение со мной, что я ощущал себя, точно человек, который опустил голову в ватер-клозет, пардон за грубое сравнение. О покойниках не говорят дурно, но да простят мне небеса, я должен пояснить вам, что представляла из себя эта дама. Леонтий подцепил ее в какой-то захолустной антрепризе. Бог знает, чем она ему глянулась. У нее оказался очевидный талант вылавливать себе солидных обожателей и использовать их в своих корыстных интересах. В театре она порхала с одних колен на другие. Не отрицаю, что в одно время и я поддался на непродолжительное время ее порочному обаянию. Но Белла, наконец, выбрала себе жертву. Немудрено, что при ее запросах таковой жертвой стал наш благодетель и меценат господин Толкушин. К великому несчастью, Белла сумела породить чудовищную ревность моей бедной жены Соломеи, что и погубило ее. Поэтому желание Беллы соединиться со мной было воспринято мною как нечто из ряда вон выходящее, чудовищное, аморальное. Ей надоел стареющий сатир Толкушин, она возжелала новых впечатлений. И наметила себе новую жертву для своих любовных утех. Все это чрезвычайно омерзительно для меня. Хоть я и не отношу себя к заядлым морализаторам. К тому же — три раза вдовец. Я не стал говорить Леонтию о непристойном предложении Кобцевой ко мне, потому как мне не хотелось, чтобы эта грязь вообще вышла за стены ее квартиры. И надо знать Тимофея Толкушина. Это безумный ревнивец, разъяренный бык! Он действительно собирался разводиться со своей прелестной женой и вторично жениться на Кобцевой. Он желал, чтобы она покинула сцену и посвятила себя только ему. Он справедливо полагал, что если он приносит ради нее такую жертву, разрушает семью, то и она должна поступиться чем-то. Но это не для Беллы! Она никогда не терпела никаких ограничений своей свободы, возможности делать что хочешь. Вероятно, Тимофей Толкушин все же прознал о ее намерении его покинуть, со мной или с кем-то другим, и он убил ее из ревности. Вот что приходит мне в голову.

— Славно, славно! — Сердюков потер руки от удовольствия. — Значит, вы говорили с Рандлевским и потом покинули его квартиру, чтобы вернуться к Толкушиной. Вы никому не рассказывали ни о ключе, ни о букете как тайном знаке грядущего свидания. А сюртук, который был на вас, он где теперь?

— Вероятно, в гардеробной, — пожал плечами Нелидов.

— А ключ, ключ, который дала вам госпожа Кобцева, вы перекладывали куда-нибудь?

— Вовсе нет, к чему он мне? Я и думать о нем забыл!

— Замечательно! Стало быть, можно надеяться, что он там и лежит, в кармане сюртука?

— Наверное! Коли желаете, мы прямо сейчас это и проясним!

Хозяин кликнул лакея, и тот поспешил осветить путь свечами. Собеседники из кабинета перешли в просторную гардеробную. Тут царили сюртуки, брюки, фраки, жилеты и галстуки, шелковые и батистовые сорочки, тонкое белье, словом, полный набор модного столичного жителя. Нелидов быстрым движением руки передвинул несколько вешалок, нашел сюртук и засунул руку в карман, потом в другой. Ключа не было, ключ исчез!

После неудачного поиска ключа Нелидов, совершенно обескураженный пропажей, предложил гостю остаться и заночевать, дело было к вечеру. Сердюков принял предложение; гостя устроили в небольшой комнате, окнами на парк. Укладываясь в постель, Сердюков положил на подушку «смит-вессон», на всякий случай. Вдруг да Синяя Борода снова начнет чудить, и его мистическая сила придет в действие. Вообще дом литератора, окружающий его парк, да и сам хозяин — все способствовало нагнетанию мрачной таинственности. Сердюков долго не мог уснуть, все ворочался, прислушивался, вздрагивал. В голове хороводом крутились мысли и впечатления, услышанное от Нелидова не желало раскладываться по полочкам. Сам хозяин произвел странное впечатление, наверное, Сердюкову стало даже жалко литератора. Безусловно, он мог быть убийцей. Но самое главное, как, как он это делал? И зачем?

Ночью снились тревожные, неприятные сны, в которых полицейский видел литератора, естественно в виде Синей Бороды, Толкушина и убиенную Кобцеву. Сердюкову, много лет отдавшему на поприще борьбы с преступностью, редко снились, так сказать, профессиональные сны: жертвы, убийцы, мошенники, воры. Это заполняло его жизнь днем, а ночью чаще всего он что-то видел, но, слава богу, не помнил. Иногда во сне приходила покойная матушка, иногда он снова видел себя ребенком, гимназистом. Но чаще всего просто проваливался в глубокую темную бездну, наутро вставал со свежей головой и не мучился толкованием увиденного. Этим он счастливо отличался от тех людей, которые, вставши поутру, первым делом бегут к соннику и лихорадочно ищут толкование привидевшегося сна. И не дай боже им увидеть что-нибудь безобидное, что на поверку окажется сущим кошмаром. Приснится порванный зонтик — попадешь в бедность, увидишь много мышей — ждут тебя тяжелые времена, а если мясо во сне вкушаешь, то готовься к болезни.