После церковной церемонии молодые, родня и гости двинулись в ресторан купца Палкина на Невском проспекте. Надо ли говорить, что вино лилось рекой, столы ломились от яств, гремел оркестр, а новобрачные устали целоваться прилюдно под пьяные крики «горько!» Евгений уж и не чаял, что все это когда-нибудь завершится. Завершилось. И вот они одни. Горничная помогла новоиспеченной княгине Верховской снять подвенечный наряд и, пожелав доброй ночи, поспешно удалилась, потому как молодой супруг уже два раза подходил к дверям спальни, скоро ли?

Брачная ночь повторила все прежние баталии. Дом огласился стенаниями и воплями, звериным рыком и хрипом. Евгению пришлось туго. Молодая жена оказалась ненасытной. Она скакала на нем, как в седле, а принимая в расчет ее необъятные телеса, муж мог легко оказаться раздавленным или задушенным меж любимых им грудей. Сколько раз он ходил в атаку, Евгений и сам запутался. Только наконец оба обессилели и заснули в широченной постели, сделанной по специальному заказу. Сон молодых был глубок, и ничто бы их не пробудило. Они не слышали легкого скрипа двери и не видели, как в спальню прошмыгнула маленькая фигурка Татьяны Аркадьевны. Всю брачную ночь племянника старая дева провела у специального невидимого глазка, аккурат напротив постели. Она видела и слышала все и последовательно прошла все стадии процесса так, как если бы сама находилась в жарких объятиях ненаглядного Евгения. Она приблизилась к супружескому ложу и прикоснулась к мужскому естеству новобрачного. Евгений замычал и во сне обнял жену. Княжна отпрянула и выскользнула из спальни с блуждающей улыбкой.

Как и предполагала Надя, Роев действительно провел ночь без сна. Он даже и не пытался заставить себя прилечь. Какой смысл вертеться в постели? Владимир предпочел мерить шагами кабинет. Старый камердинер только качал головой, глядя на молодого барина.

— Захарий, ты не томись вместе со мной, а поди к себе. Если надо, позвоню. А я уж, видно, не засну сегодня, нет, не засну!

На следующий день Владимир Иванович, одевшись с особой тщательностью, что вообще было свойственно его натуре, поехал к Ковалевским. Лошадь бежала легкой рысью, Владимир и не погонял ее особенно. Он жаждал ответа и страшился его. Ежели откажут? Ужасно, ужасно будет стыдно, нелепо, причем абсолютно всем, ведь он не чужой в доме! Но почему могут отказать, вот вопрос! Молода, неопытна, наивна! Испугалась девочка, смутилась! Он, он виноват! Не утерпел, поторопился! Ребенок она еще совсем! Господи, но ведь именно это и делает ее такой притягательной, такой желанной! Именно чистота и искренность девушки, ее ясный ум и бесхитростность затмевали в глазах Роева отсутствие ярких внешних данных избранницы. Удивительно, но он совсем не испытывал к ней физической тяги, он даже мысленно не представлял себе ничего подобного, хотя имел определенный опыт отношений с женщинами. С тех пор как Надя превратилась из ребенка в девушку, женщины вообще перестали для него существовать. Была только одна женщина, и только ее хотел он привести в свой дом законной женой. Если Владимир Иванович и позволял себе мечтания, то далее невинного поцелуя, пожимания ручки его фантазия не уносила. Так если откажут? Что ж, он готов ждать. Год, много лет, всю жизнь!

Владимир вздохнул и пошевелил вожжами. Кобыла побежала резвей, ей видать самой надоело плестись нога за ногу. Вот показалась за поворотом усадьба Ковалевских, старый добротный дом с большим садом. Уже подходя к крыльцу, Владимир Иванович в нерешительности притормозил. Сейчас он откроет дверь, и что ожидает его там? Возможно, жизнь его переменится, но в какую сторону? Господи, помоги и помилуй! Роев быстро перекрестился и, вздохнув, взялся за ручку двери. Сколько раз потом он вспоминал этот момент, с которого жизнь и впрямь пошла туда, куда он и не предполагал!

Милая молоденькая аккуратная горничная в наколке провела Владимира Ивановича в гостиную. И тотчас же появились хозяева.

— Здравствуйте, здравствуйте, голубчик Владимир Иванович! — нарочито бодро произнес Ковалевский. Жена его протянула руку для поцелуя почти без улыбки. Она поцеловала Владимира в лоб, крупные камни в ушах приветственно качнулись.

«Поцеловала, точно покойника. Откажут!»

— Я, Василий Никанорович, нынче по важному делу к вам, — начал Роев, не совсем уверенным голосом.

— Что ж, давно пора! — добродушно произнес Ковалевский. — Вероятно, мы догадываемся с Катериной Андреевной, о чем пойдет разговор. Впрочем, извините, что перебил!

Роев набрал воздуху в грудь и сказал:

— Вы знаете, как я люблю и почитаю ваше семейство! Родней вас, мне кажется, нет никого на свете! Однако к дочери вашей Надежде Васильевне я питаю, и заметьте, очень давно, гораздо более сильные чувства, нежели дружеские или родственные. Я люблю Надю, и вы с вашим жизненным опытом, верно, уже давно догадались, в чем тут дело!

Последние слова были произнесены в адрес Ковалевской. Потому как супруг ее вовсе не отличался особой наблюдательностью в таких тонких материях.

— Я достаточно обеспечен, тружусь не покладая рук и уверен, что могу дать жене и будущим детям достойное существование. Поэтому без лишних слов прошу у вас руки вашей дочери!

Василий Никанорович с трудом усидел до конца речи. Он вскочил и принялся пожимать руку Роеву и обнимать его. Жена же его издала то ли вздох, то ли всхлип. От этого звука у Владимира свело в животе.

— Голубчик, мы-то рады, рады необычайно! Вы для нашей дочери самый что ни на есть подходящий жених! — При этих словах Ковалевский поперхнулся, так как понял, что сказал лишнее. Но тотчас же быстро продолжил:

— Однако Надя пусть решает все сама! Мы ее неволить не будем!

— А что же Надежда Васильевна? — робко спросил Владимир.

— В том-то и дело, что секрет. Не выходила еще. Придется вам, мой дорогой, еще немножко помучиться неизвестностью. Не подать ли пока чаю или кофею?