— Я — ваш друг, — сказал в заключение Курбский и сильно пожал ему руку, после чего быстро вышел.

Филипп Бель был отправлен вместе с прочими ливонскими пленниками в Москву и там предстал перед царем Иваном.

Грозный государь прочитал письмо Курбского, где тот заступался за ландграфа ливонского ордена и просил сохранить ему жизнь. «Это человек прямой, добродетельный и честный, — писал Андрей. — Если ты, государь, проявишь к нему милосердие, он поможет нам склонить магистра к покорности и тем самым остановит лишнее кровопролитие в Ливонии».

Двое юношей, Севастьян Глебов и с ним Иона, добрались из Новгорода до царского двора и как раз находились в Москве, когда ливонцев, в цепях, привезли в белокаменную, Это зрелище поразило их. Они стояли на краю площади, пропуская мимо себя телеги, в которых сидели и стояли немцы. Как это обычно случается, попав в плен, они утратили и величавость осанки, и ясность взора. Мутные глаза блуждали по сторонам, без всякой надежды отыскать знакомое или родное лицо. Губы безвольно отвисли, одежда выглядела грязной и неряшливой. И только один человек держался прямо и смотрел твердо — последний ландмаршал.

Его представили царю Ивану. Грозный тискал в пальцах послание Курбского. Подозрения копошились в душе Ивана Васильевича, как черви в гнилом хлебе. Наверняка все это — по наущению Адашева! Подбирает себе сторонников, чтобы ловчее свить гнездо в самом центре Москвы и потом нанести удар! О, Иоанн ничего не забыл. Ни того, как не хотел Адашев присягать малолетнему царевичу во время болезни царя, ни того, как выступал Адашев против славной войны в Ливонии… Под личиной друга скрывается враг и завистник, думал царь, и нашлись «доброжелатели», которые усиленно поддерживали в нем это мнение. Особенно теперь, когда Сильвестр сложил с себя обязанности протопопа и смиренно удалился в монастырь.

Ландмаршал Бель держался прямо и говорил спокойно. «Наверняка это Курбский его уверил, что бояться, мол, нечего, — со злостью думал Иоанн, глядя в открытое лицо Беля. — Мол, он, Курбский с Адашевым вертят царем, как хотят. Попросят его сохранить жизнь немцу — и живи себе, немец, не тужи, ни о чем не заботься! Нет, Филипп Бель, увидишь ты, каков русский царь!»

И Грозный гневно заговорил с Филиппом.

— Как ты посмел нарушить перемирие и напасть на русские войска?

— Твои войска шли на Дерпт, — возразил Бель. — Разве не ты первым нарушил перемирие?

Этого оказалось достаточно. Иван Васильевич закричал, затопал ногами и принялся изрыгать страшнейшие проклятия. Филипп возвысил голос — а голос его, закаленный ветрами, привыкший перекрикивать шум сражения, — звучал, как труба и заполнил весь Огромный тронный зал:

— Ливония стоит за честь рыцарскую! — орал Филипп Бель да так оглушительно, что фрески потрескались на стенах. — Мы сражаемся за нашу свободу! Мы гнушаемся рабством! А русские ведут войну как лютые варвары и кровопийцы!..

— Довольно! — взвизгнул Иван.

И тотчас на Беля наложили руки и потащили его прочь, на лобное место, где уже ждал палач.

Филипп не сопротивлялся. Он только бросил на царя взгляд, полный презрения и горечи, — и ушел вместе со своими убийцами.

Иван Грозный остался один. Твердость пленника поразила его. Неожиданно бес, терзавший подозрительностью государево сердце, отступил, и Иоанн закричал:

— Остановите! Не надо! Пусть живет! Верните его!

С громким топотом побежали трое стрельцов к лобному месту, чтобы остановить палача. Но поздно — казнь уже совершилась. Подданные Иоанна Грозного не медлили с исполнением приказов.

— Разыскать в Англии астролога и книжника Джона Ди и выкрасть у него книгу? — удивленно переспросил Флор. — Но почему ты выбрал именно нас для такого странного поручения?

Тенебрикус выглядел человеком, которого Бог, природа и воспитание наградили терпением скалы. Он был готов растолковывать и объяснять до бесконечности. Он никогда не повышал голоса и не сетовал на непонятливость своих собеседников. Тенебрикус принадлежал к той школе руководителей, которые полагали: лучше десяток раз повторить одно и то же, чем потом расхлебывать последствия ошибок, допущенных по глупости или недостаточной осведомленности подчиненных.

— Я прошу вас поступить в мое распоряжение до тех пор, пока это задание не будет выполнено, — сказал Тенебрикус ровным, глухим голосом. Его глаза, лишенные ресниц, смотрели на Флора в упор, не мигая. — О вас известно, что вы — люди верные и твердые. Вас невозможно сбить с пути посулами, подкупами или вероятной политической выгодой. Вы твердо знаете, чего хотите.

— Мы, может быть, и знаем, — сказал Флор упрямо, — но вот откуда это известно вашему братству Белого Меча?