Севастьян наклонился к своему оруженосцу и тихо спросил:

— Скажи, Иона, не боялся ли ты, что своих прихлопнешь вкупе с чужими?

Иона призадумался, похлопал ресницами, покусал нижнюю губу.

— А вот отчего-то не боялся, — признал он.

— Евдокия? — спросил Севастьян.

— Она, — вздохнул Иона. — Не знаю, что на меня нашло… Не ведьма ли она часом? Или кикимора? Мы об этом, помнится, уже задумывались…

Севастьян медленно покачал головой.

— Нет, тут что-то иное… Понять бы еще — что.

— А если она этот… — Иона замолчал, вспоминая нужное слово. — Харузин еще рассказывал… Такой демон, который в женском обличий к мужчинам приходит.

— Не болтай глупости! — рассердился Севастьян. И добавил, охваченный внезапным чувством, природу которого и сам не понимал: — Она — хорошая…

Евдокия нашлась под утро. Спала себе в сторонке и вид имела такой, словно всегда здесь лежала и никогда не исчезала в лесу. Когда саперы разбудили ее, чтобы помогла с завтраком, она подняла голову и улыбнулась как ни в чем не бывало. Сразу встала, пошла искать воду и скоро принесла котелок.

— В болоте есть еланька, — пояснила она в ответ на молчаливый вопрос Глебова.

— Там же топь!

— Да? — Она пожала плечами. — Может быть. Я не заметила. Прошла и все тут.

Севастьян встретился с ней глазами. Евдокия глядела ясно и спокойно, как человек с кристально чистой совестью.

И снова Севастьян почувствовал, как на него накатывает теплая печаль, — точно воспоминание о ласковом котенке, с которым он играл в детстве и который потом куда-то пропал… Не то вырос в кота и стал неузнаваем, не то собаки его задрали…

Скудный завтрак поделили быстро. До Феллина оставалось совсем мало.

Город находился в осаде уже несколько дней, когда отряд Глебова наконец прибыл туда. Все поле перед стенами крепости было занято войсками. Везде дымились костры, ходили люди. Лошади, привязанные у врытых в землю столбов, жевали сено из мешков, которые были привязаны к их шеям, и время от времени останавливались и поводили ушами. Кто-то помешивал в котелке кашу, кто-то спал в изнеможении прямо на земле, не обращая внимания на шум и суету.

Впереди, в клубах дыма, слышался грохот, оттуда доносились крики.

Глебов со своими саперами остановился посреди всей этой суматохи и стал вглядываться в дым. Он пытался понять, завязался ли бой на стенах или там все еще ведутся приготовления. Вдруг раздался дружный вой, и толпа людей отхлынула от стен Феллина. Зашипел пар, когда горячая вода, вылитая из бочек защитниками города, коснулась земли.

— Ты кто? — рявкнул за спиной Севастьяна чей-то голос, уверенный, сильный.

Севастьян повернулся.

Перед ним на коне сидел человек, богато одетый, широкоплечий, хорошо вооруженный. Он был не первой молодости, но по всему видно — воин опытный, умелый и сильный. И лицо его, и одежда были в жирной копоти, глаза лихорадочно блестели. По властной, спокойно-уверенной манере держаться Севастьян угадал в нем одного из воевод царских и ответил с легким поклоном:

— Начальник над отрядом саперов, Севастьян Глебов, иду из Москвы в подмогу.

— Отлично, — прищурился воевода. — Ты говоришь с князем Курбским. Видишь там дым и пар?

Он показал рукой на то место под стеной Феллина, откуда спешно удирали обожженные, обваренные люди.

Севастьян кивнул.

— Попробуешь сделать подкоп там. Фитили зажжешь, когда заложишь зелье. Стену мы обрушим сразу в нескольких местах. Торопись, времени мало. Я хочу взять город прежде, чем сюда нагрянут поляки.

— Поляки? При чем здесь Польша? Разве Ливонский орден… — начал Севастьян.

Курбский засмеялся. Он откинул назад голову, развалясь в седле, и хохотал без удержу, пока слезы не потекли из его глаз. Севастьян с легкой обидой смотрел на смеющегося воеводу, на его широкую крепкую талию, стянутую красивым кушаком, на мощные руки в запекшейся крови на тыльной стороне правой ладони, на пыльные его усы и бороду. Андрей Курбский — настоящий русский дворянин, думал Севастьян, знатный человек, опытный воевода… Хотелось бы понравиться такому человеку. Хочется в его глазах выглядеть достойно…

Севастьян остро ощущал, как недостойно он выглядит в глазах такого замечательного, такого великолепного князя, как Андрей Курбский. Усталый, взъерошенный мальчишка во главе двух с малым десятков солдат из числа бывших каторжников и воров. Что ни морда, то ужас. Список преступлений начертан прямо на лбах, щеках и носах подчиненных Глебова. Хорошо еще, что порох привезли.

— Стало быть, у тебя государственный ум, Глебов, — отсмеявшись, молвил Курбский и вытер слезы. — Ладно, тебе расскажу. Коли ты с таким сбродом совладал и заставил их с твоих рук есть, будет из тебя толк, Глебов, будет. Уже есть, поверь мне!