И шли мы довольно бодро. Долгих дискуссий вроде той, что Маркус с Фаридом вначале устроили, больше не возникало. Хватало чем глаза занять, чтобы рот закрылся.

Встречались залы с каменными сосульками. Иногда невзрачными, а иногда чудными. Было, к примеру, место – там проводник нарочно остановился. С потолка там свисала одна сосулька, огромная, покрытая бахромой белых лепестков тоньше бумажного листа. А из пола навстречу ей росли другие сосульки, поменьше и попроще. С одной стороны – двенадцать, и с другой – одиннадцать.

Мадьяр-проводник заговорил, Петер с воодушевлением перевел:

– Этот зал зовут Залом Искупителя. Верхняя колонна символизирует Искупителя, а нижние – одиннадцать апостолов-предателей с верным Иудой и одиннадцать уверовавших римских легионеров.

– Здесь надо строить храм, – взволнованно произнес Жерар. – Долбить штольню с поверхности и строить храм, чтобы чудесное творение Господа стало доступно человеческому взору!

Я в немом восхищении любовался каменными сосульками. Не может такое случайным совпадением быть! Одна большая сосулька, двенадцать и одиннадцать...

Присев на корточки, я стал разглядывать камни. Потом бесцеремонно забрал у Фарида фонарь, вернулся и посмотрел повнимательнее.

Проводник что-то изрек недовольным тоном.

– Он говорит... он говорит, что были еще камни... – смущенно перевел Петер. – Но на людей снизошло откровение, что лишние надо убрать.

Вот тебе и божественный знак свыше, чудо-часовня во глубине горы! Я и впрямь увидел следы аккуратно отколотых сосулек. Глянул на Жерара – тот выглядел изрядно сконфуженным. Уж ему-то, по сану и положению, не стоило сразу принимать на веру слова проводника.

Люди всегда готовы помочь Богу совершить чудо. На свой, человеческий лад.

Не заплачет в положенный час святая икона – капнут маслица ненароком. Не исцелят святые мощи – пересилив боль, поклянутся, что исцелили.

Словно Бог сам не может построить храм – хоть в подземном мраке, хоть на вершине горы. Будто ложные знамения нужны отцу правды.

– Ваше преосвященство, – спросила Хелен, – а как звали одиннадцать стражников, что стали новыми учениками Искупителя?

Жерар все смотрел на каменные сосульки и ответил не сразу:

– Аулус, Аппиус, Гаиус, Гнаеус, Лукиус, Маниус, Мамеркус, Публиус, Сервиус, Спуриус, Титус...

– Был еще один, – сказал вдруг Маркус.

– Это апокрифическая ересь, – отрезал Жерар.

– Это написано в той книге. Это вспоминала сама Сестра, – твердо сказал Маркус, Я видел, как вздрогнул Фарид. Но сейчас меня не волновало, сколько тайн узнает руссийский шпион.

– И что же там сказано, мальчик? – спросил Жерар, помедлив.

– Как одиннадцать апостолов отреклись от Искупителя, лишь Иуда Искариот остался верен, так и одиннадцать римлян присягнули на верность, а один – не стал. Он сказал, что склонился бы перед Богом, но видит перед собой не Бога, а лишь нового цезаря. Бывшие товарищи хотели убить его, но Искупитель остановил их. И тот ушел вместе с одиннадцатью отступниками и Сестрой.

Никогда я этой ереси не слышал, но почему-то сразу поверил.

– Его звали Маркус, – закончил младший принц. Воцарилось молчание.

Неловкое, гнетущее. Нарушила его Хелен, словно чувствовала свою вину, что вообще затеяла разговор.

– Ваше преосвященство... простите за вопрос, который должно задавать простому священнику... И все-таки почему мы читаем Евангелия одиннадцати предателей, отрекшихся от Искупителя? Почему чтим их, помним их имена?

– Потому, что такова была Его воля, – ответил Жерар.

– Но разве никто не пробовал постичь Его волю?

– Потому что одиннадцать апостолов хоть и согрешили, за Искупителем в Рим не последовав, но до того были праведны, – тяжело ответил Жерар. – Потому что Он, в своем милосердии, простил им грехи земные и небесные... Потому что нет у нас больше свидетельств о жизни Искупителя до воцарения в Риме.

– Почему же тогда мы не помним наизусть имена солдат, что власть Искупителя признали, Словом были наделены и волею Искупителя в провинциях правили... – пробормотала Хелен. Не вопрос задавая, а сама с собой разговаривая.

Фонарь Комарова, давно уже мерцавший, потух. Но несмотря на укоризненный взгляд проводника, руссийский шпион стоял задумчиво, вовсе светом не озаботившись. Да и все мы так стояли, позабыв о своих страхах и бедах, не чувствуя грязи, тело облепившей. Стояли, глядя на каменные столбы, едва различимые во тьме. Не постичь, а ощутить пытаясь, что же они чувствовали: одиннадцать предавших и одиннадцать раскаявшихся. Те, кто отступил от Искупителя, на римский престол шагнувшего, и те, кто за ним пошел.