Сама по себе композиция портрета вызывала восхищение. Но лицо женщины! Пленительные огромные глаза с густо-черными зрачками, черные брови в ниточку. Прелестный нос, длинный, но чуть вздернутый, изящно очерченные губы. Сочетание телесной красоты со своевольным выражением лица, мастерски переданным художником, производило поистине чарующее впечатление.

Я поднес свечу ближе к картине и разобрал надпись в самом углу: «Fecit [180] Р. С. Б. 1819». Теперь у меня не осталось и тени сомнения: на портрете представлена первая жена лорда Тансора — моя прекрасная своенравная мать. Я попытался совместить образ этой бесподобной красавицы со своими поблекшими воспоминаниями о печальной мисс Лэмб, но не сумел. Художник изобразил леди Тансор в самом расцвете красоты и сил — за считаные месяцы до того, как она совершила роковой шаг, навсегда изменивший ее и мою судьбу.

Позади послышался легкий шорох. В дверях стоял доктор Даунт с очередным томом в руках.

— А, вот вы где, — сказал он. — Я подумал, вам будет интересно взглянуть на это.

Он вручил мне экземпляр «Pseudodoxia Epidemica» («Эпидемия ложных мнений») сэра Томаса Брауна, первое издание 1646 года.

Я с улыбкой поблагодарил его и принялся рассматривать книгу (еще одно из любимейших моих сочинений), но мысли мои витали далеко.

— Значит, вы обнаружили святилище мистера Картерета. Так странно находиться здесь и не видеть нашего друга на обычном месте. — Доктор Даунт указал на бюро. — Вижу, вы и портрет миледи нашли. Разумеется, я не был знаком с ней — она скончалась до нашего переезда в Эвенвуд, — но люди здесь часто вспоминают ее. По всеобщему мнению, она была очень незаурядной женщиной. Портрет не закончен, как вы заметили, поэтому и висит здесь. О господи, да неужто уже столько времени?

Часы в библиотеке пробили шесть.

— Боюсь, мне пора возвращаться домой. Жена наверняка уже заждалась меня. Ну-с, мистер Глэпторн, надеюсь, наша экскурсия не слишком вас разочаровала?

Мы расстались в самом начале тропы, что вела за ворота парка к пасторату.

Преподобный остановился и, устремив взгляд на горящие окна вдовьего особняка за рощей, со вздохом промолвил:

— Бедная девочка.

— Мисс Картерет?

— Теперь она осталась одна-одинешенька на белом свете — ее злополучный отец больше всего страшился такой участи. Но она сильна духом и получила хорошее воспитание.

— Возможно, она выйдет замуж, — предположил я.

— Замуж? Да, возможно, хотя я даже не знаю, кто возьмет мисс Картерет в жены. В прошлом мой сын питал матримониальные надежды насчет нее, и моя супруга… то есть мы с супругой не возражали бы против такой партии. Но она отвергла ухаживания Феба; вдобавок, боюсь, он не пользовался расположением ее отца. Мистер Картерет был небогатым человеком, знаете ли, и теперь его дочь будет зависеть от щедрости лорда Тансора. Но она держится самых твердых взглядов на вопросы, которые вообще не должны занимать молодую барышню. Думаю, научилась этому за границей. Сам я ни разу не покидал родных берегов и надеюсь, мне никогда не придется. А вот мой сын неоднократно выражал желание съездить не куда-нибудь, а в Америку. Ладно, поживем — увидим. А теперь, мистер Глэпторн, желаю вам доброго вечера. Надеюсь, мы с вами в самом скором времени увидимся, к обоюдному нашему удовольствию.

Он уже собрался двинуться прочь, когда взгляд мой случайно упал на башни Южных ворот и в голове моей всплыла мысль, смутно тревожившая меня весь день.

— Доктор Даунт, позвольте спросить, почему вы считаете, что мистер Картерет возвращался домой лесом? Ведь кратчайший путь из Истона к вдовьему особняку пролегает через деревню?

— Да, действительно, путь через деревню значительно короче, — ответил преподобный. — Въезжать в парк с Олдстокской дороги через Западные ворота было бы резоннее лишь в одном случае: если бы у мистера Картерета имелась надобность наведаться в усадьбу, расположенную гораздо ближе к Западным воротам, нежели к Южным.

— А вы не знаете, имелась ли у него такая надобность?

— Не знаю. Может, он хотел обсудить какое-то дело с лордом Тансором перед возвращением домой. Итак, мистер Глэпторн, еще раз желаю вам доброго вечера.

Мы обменялись рукопожатием, и я проводил взглядом пастора, шагавшего к воротам в стене. Сразу за воротами он обернулся и помахал мне рукой. А потом скрылся из виду.

Я свернул на дорожку, ведущую на конюшенный двор, и там повстречал судомойку Мэри Бейкер с фонарем в руке.

— Добрый вечер, Мэри, — сказал я. — Надеюсь, тебе стало лучше против вчерашнего.

— О да, благодарствуйте, сэр, вы очень добры. Мне, право, неловко, что я давеча разревелась перед вами. Но я в страшном расстройстве, вот какое дело. Хозяин был так добр ко мне… ко всем нам. Замечательный человек, сами знаете. Вдобавок это ужасным образом напомнило мне о том, что приключилось с моей сестрой.

— С твоей сестрой?

— С моей единственной сестрой, сэр, Агнес Бейкер. Она малость постарше меня и стала мне заместо матери, когда наша мать померла — мы в ту пору совсем еще детьми были. Она работала в усадьбе, под началом миссис Бэмфорд, покуда тот мерзкий скот не увез ее с собой. — Мэри запнулась и на миг умолкла, словно пытаясь справиться с сильным волнением. — Извините, сэр, вряд ли вам интересно слушать мою болтовню. Доброго вам вечера, сэр.

Она двинулась было прочь, но я остановил ее. Что-то смутно забрезжило в темном, заброшенном уголке моей памяти.

— Погоди, Мэри, не уходи, пожалуйста. Присядь на минутку, расскажи мне про свою сестру.

После недолгих ласковых уговоров девушка согласилась отложить свое занятие, и мы сели на грубо сколоченную скамью, сооруженную вокруг корявого толстого ствола старой яблони.

— Ты упомянула о каком-то скоте, Мэри. Ты кого имела в виду?

— Да гнусного негодяя, который увез отсюда мою сестру, а потом убил бедняжку.