Шрифт:
В былинах не раз подчеркивается особая сакраль-ность, не исключающая апокалиптического (а иногда хтонически-сексуального) подтекста, Днепра-Сафата-Пучай-Израй реки. Мать Добрыни (Алеши), «честна вдова Амелъфа», постоянно предостерегает сына от купания в ее водах, наряду с просьбой избегать гор Со-рочинских, Маринки и Змея: «тая река свирепая», «струечка быстра, быдто огонь секет… дым столбом валит, да со пламенью». Разумеется, без нарушения этих запретов не состоялся бы богатырский сюжет.
Былина «Михайло Потык» дает нам самое прямое и недвусмысленное представление о реальности русских крестоносцев: «едь-ко ты, Добрыня, за синё море, Кори-тко ты языки там неверный». Илья Муромец тоже поехал «корить языки» к царю Вахрамею земли Сарацынской. Ср. фразу из клятвы рыцарей ордена Храма: «В любое время дня и ночи, когда будет получен приказ, клянусь переплыть все море, чтобы сражаться против неверных королей и князей…» Согласно одной из былин, Добрыня отсутствовал за морем 12 лет.
Пиры богатырей за столом Владимира легко можно сравнить с пирами рыцарей короля Артура (сюда же классический сюжет добывания богатырем невесты для своего сюзерена). Пиры (с пари и хвастовством), «полякование» в чистом поле и поединки с «выкликанием поединщика» (по всем турнирным правилам — с «здоровканьем», разъездом-съезжанием, преломлением копий, сменой оружия и т. п.) — типичное времяпрепровождение богатырей. Здесь мы имеем синтез восточных элементов (что, в основном, касается снаряжения) и западных (этикет). Сами богатыри также нередко называются «поляницами». Среди их поединков с «нахвальщиками» особо отметим стычки с хазарским Жидовином-богатырем из земли Жидовской (ср. Жидовские ворота в Киеве и имена богатырей Владимира — Самсона и Исака Петровича). Любопытно также, что сюжет боя Ильи с Жидовином аналогичен его боям с неузнанным сыном-сокольником от поляницы Златыгорки, с самой поляницей («красна девица» «казакует») и с татарчонком (здесь отсылка к «степному» Востоку, хотя мотив древний и есть у и.-е. народов).
Классический состав, как и в кельтском эпосе, — 12 богатырей под руководством Ильи Муромца или Самсона Самойловича (иногда — Колывановича, хотя Колыван — это рефлекс финской культуры). Кстати, у Самсона библейского сила была в волосах — ср. легенду о кудрявых и длинноволосых Меровингах. То же находим и у скифов, одно из самоназваний которых, сколоты, означало «остриженных», т. е. инициированную молодежь, «молодшую» дружину [129] .
Илья Муромец — 13-й богатырь и любимый крестник Самсона. Это интересное число: от 3 до 13 человек обычно составляла обрядовая дружина болгарских русальцев, 13 куполов — характерная черта архитектуры некоторых русских соборов, ср. также летописное известие о пожаре в новгородской Св. Софии «о 13 верхах». Причем в былинах (и в целом в фольклоре) заметно стремление взять некое «рациональное» четное количество — 2,12,40 — и «диалек-тизировать» его, иррационализировать, перевести в нечетную, «живую» динамику — 3,13,41. А на Западе с середины XII в. особая коллегия из 13 выборщиков избирала Великого магистра Храма, и он занимал свой пост пожизненно. Сходная организация сложилась и в других рыцарских орденах.
129
Не следует это путать с прозванием Сокольника «сколотным». Общепринятого толкования последнего слова не существует, но с учетом того, что таким прозвищем сверстники пытались его уязвить, можно понять это выражение как особо обидное определение безотцовщины, касающееся также и матери: «сколоченный» из семени, так сказать, всех проезжих молодцов.
В некоторых сюжетах богатыри находятся в ссоре с Владимиром и вообще не кажутся прямыми его слугами; тем не менее он их может посадить в погреб, а об услугах он чаще просит, и не всегда успешно (мотив героя, выпущенного из темницы, чтобы отразить врагов, нередок и в западном эпосе, хотя в русской истории имеется реальный сюжет с Всеславом, посаженным в поруб в год пришествия половцев). В былине о Камском побоище Илья говорит Владимиру, чтоб тот убирался к своей княгине Апраксенье и ею распоряжался.
Дочь царя Вахрамея, Марья Лебедь Белая, называет Михайлу Потыка «богатырем русьским», а сама она — «веры поганой». Михайло именует Илью и Доб-рыню — «братьица крестовые». Измена Марьи сюжетно перекликается с польским и германским эпосом, с историей Мелюзины и с более стадиально ранней русской сказкой о Царевне-лягушке. В последних сюжетах хтоничность и «двумирность» персонажей имеет, скорей, положительный оттенок. Несколько более акцентированная доля женского коварства заметна в былинах о Михаиле Козарине и о Добрыне: Добрыня появляется на свадьбе жены, получившей известие о его смерти в крестовом походе, где он «стоял три года под Царь-градом, три года под Иерусалимом».
У Ильи Муромца, по некоторым былинам, жена-по-ляница — баба Алатырка (Златыгорка); все это часть большого классического «дискурса». Хтонические женские образы — амазонки, жены готов, валькирии и вилы-самодивы, поляницы, Джиневра, Мелюзина, Усоныпа, Царь-девица, Настасья-королевична, Марья Лебедь Белая, Марья/Маринка Лиходеевна/Дивовна/Кайдаловна («еретица» и «блядь»), Шанпанская королева (вспомним замок Пэйн в Шампани), Кипрская королевна (Кипр, где правила династия Лузиньянов). Все это соотносится С классическим мотивом о двойственной и «хтонической» природе женщины. (Параллельный вариант — беременность от хтонического мужского персонажа с рождением героя типа Меровея, Марка Кралевича, Вольги и др.). А вообще, богатыри, если и женаты, то чисто формально; реально они живут вне семьи, а их любовно-сватовские дела неудачны и даже довольно трагичны (что резко отличает их от классических сказочных героев, чьи подвиги завершаются свадьбой; богатыри чаще сами сваты).
Иногда в былинах описываются преступления богатырей, включая даже разорение церквей (Добрыня много «бесповинных душ» погубил). И в Орден Храма вступали рыцари, ранее отлученные от церкви за святотатство, убийство и супружеские измены, что было сказано Бернардом Клерво (и упомянуто Г. де Пэйном) в трактате «о новом воинстве» — «Tractatus de nova militia» (ср. ниже об Алеше Поповиче). Об образе и качестве жизни в некоторых православных монастырях также хорошо известно из святоотеческой литературы: как писал митрополит Иоанн И, прямо в монастырях «во пирах пити, целующеся с женами без смотрения мнихом и бельцем». Противоположную сторону, хотя и маргинальную, выражали некоторые секты, такие как стригольники, обличавшие грехи иерархов и официальной церкви, а в землях Западной Руси организовывались при церквах так называемые духовные братства, которые курировали общинную жизнь как мирян, так и клира.