Празднуя свадьбу, они ради веселья пронзительно играют на волынках, напиваются до потери сознания и пляшут в хороводах с уродливыми, даже крайне непристойными телодвижениями. Домашняя утварь у них вся деревянная, да и та очень немногочисленна, железного же у них почти что ничего нет. Живут они не разбросанно, а разделенные на огромные деревни, под начальством старост, т. е. старших своих, которые играют у них и роль судей. Если они случайно увидят чужестранцев, то они скорее боятся их, нежели ненавидят; их удел от рождения - бичевание и рабство.

Кроме земледельцев, в Московии есть также и рабы - редкое и несправедливое явление между христианами, - из которых некоторые несут рабское иго до самой смерти, а некоторые - в течение известного срока. Дело в том, что многие добровольно продают самих себя в рабство, многие делаются таковыми или из-за долгов, или по какой-либо другой причине. Мало того, отцы имеют право, полное и законное, продавать своих сыновей четыре раза на известный срок, а мужья - жен (это называется кабалою), причем сыновья освобождаются из-под родительской власти и становятся сами полноправными лишь после четвертой продажи. Но вышеупомянутые и многие иные, будучи отпущены на волю по заявлению их владельца или другим каким-либо способом, снова отдают себя во власть новых господ, так что, переходя постоянно из одной рабской зависимости в другую, не становятся свободными никогда. Таким образом у знатных и несколько зажиточных людей кормятся по домам целые полчища рабов обоего пола, у коих нарождаются дети, имевшие быть также под властью хозяина; они служат посыльными, управляющими, надсмотрщиками за работами всякого рода. Они же поочередно караулят, в то время когда господа их крепко спят, извещают ударами дубины, который час ночи, и высматривают с домовых вышек, нет ли где пожара. Кормят же их обыкновенно пищею до того гнусною, что в издевательство о них говорят, что они питаются похлебкою из яичных скорлуп. Если же они, в свою очередь, позволят себе что-либо дурное, то их господа, с разрешения закона, могут назначить им какой угодно род наказания, за исключением только смертной казни.

Глава 7. О телосложении мосхов

Мосхи весьма способны переносить всякого рода трудности, так как их тела закалены от рождения холодом. Они спокойно переносят суровость климата и нисколько не страшатся выходить с открытою головою под снег или дождь, равно как и на зной, словом, в какую бы то ни было погоду. Дети трех-четырех лет от роду, зачастую, в жесточайшие морозы, ходят босые, еле прикрытые полотняною одеждою и играют на дворе, бегая взапуски. Последствием сего являются знаменитые закаленные тела, и мужчины, хоть и не великаны по росту, но хорошо и крепко сложенные, из которых иные, совершенно безоружные, иногда вступают в борьбу с медведями и, схватив за уши, держат их, пока те не выбьются из сил; тогда они им, вполне подчиненным и лежащим у ног, надевают намордник. Калек или возбуждающих жалость несчастных, обладающих каким-либо природным недостатком, меж них встречается крайне мало. Волоса у них, по большей части, русые или рыжие, и они чаще стригут их, нежели расчесывают. Глаза у них, большею частью, голубые, но особенно ценят они серые с неким огненно-красноватым блеском; большая часть их смотрит исподлобья и дико. Голова у них большая, грудь широкая, руки весьма длинны, живот, благодаря стягивающему его внизу поясу, выдается сильно вперед, бедра же и голени очень малы; вообще же все тело у них весьма полно, так как, действительно, и одежда их не стесняет, и едят они просто, но обильно, а также и много спят. Цвет лица у них такой же, как и у европейцев, благодаря холодному климату, исправившему первоначальный темный, азиатский. Внешний вид женщин несколько более изящен, но лицо у них круглое, губы выдаются вперед и брови всегда подкрашены, да и все лицо разрисовано, ибо они все употребляют притирания. Обыкновение румяниться считается, в силу привычки, столь необходимым, что женщину, не пожелавшую покрасить свое лицо, сочли бы за надменную и стремящуюся отличиться пред другими, ибо она-де дерзко считает себя достаточно красивою и нарядною и без краски и искусственных прикрас. Большинство женщин посвящают поэтому сему пустому занятию много труда, но в возмездие за эту поддельную красоту они, приближаясь к старости, имеют лица, изборожденные морщинами, так сильно они белят и румянят его, некрасивое в естественном своем виде, хотя не могу отрицать того, что и у русских встречаются свои Венеры. Впрочем, они прикидываются скромными, выступают прямо и очень медленно по причине высоких каблуков. Руки у них, говорят, очень нежны и, пожалуй, мягче ваты, так как они, действительно, едва ли производят какую-либо домашнюю, мало-мальски грубую работу.

Глава 8. О душевных качествах

Если можно приписывать душевные наклонности влиянию климата родины и постоянному рабскому состоянию, то, конечно, мосхи, главным образом по этим причинам, являются грубыми и трусливыми, ибо жестокость они почти не относят к числу пороков, но считают ее вполне дозволенною и необходимою, а также следуют все и иным, еще более необузданным страстям. Так же сильно подчиняются они и чувству страха, которое постоянно присуще им вследствие сурового закона о повиновении, хотя они наружно выказывают некоторую надменность, дабы скрыть внутренние душевные треволнения. Ведь, действительно, легко впадать в противоположные крайности, когда пороки не избегаются тщательно. Не говоря об их наклонности к пьянству и сладострастью, о которых я скажу в своем месте, у них в большом ходу рабская уловка, и они умеют быстро, как никто другой, облекаться в лисью шкуру, когда львиная кожа оказывается не достигающей цели, придумывать обманы, обойти ласками, в торжественную присягу поместить нечто свое, лживое, и скрывать многое, то под личиною ненависти, то под личиною любви. Жители же города Москвы считаются еще более хитрыми, чем остальные. Что касается всего более возвышенного, то они в этом и поныне оказываются тупыми и неспособными, и эта тупость поддерживается в них климатом и весьма грубым напитком - водкою, которою они постоянно напиваются. Засим они подозрительны, пропитаны, так сказать, подозрением, ибо, будучи вероломными по отношению к другим, и сами не могут верить кому бы то ни было. К лести они столь склонны, что у них вошло в постоянный обычай придавать лицу приятное выражение, простираться всем телом по земле, покрывать руку бесчисленными поцелуями и подкреплять льстивые ложные речи клятвою. Для друзей они делают многое даром, но всегда с каким-либо расчетом для себя, особенно же крайне дерзко полагают, что иностранцы обязаны им всем, и стараются извлечь пользу, каким бы то ни было образом, из них всех. Уж воистину у этого народа, каковы уста, таковы и похвалы. Все же русские не настолько отреклись уже от всех хороших качеств, чтобы не обладать совершенно, наряду с своими пороками, и некоторыми добродетелями. Они отличаются в особенности беспримерною благотворительностью по отношению к бедным: для их просьб у них всегда открыты уши и разжаты руки, так что в Москве зачастую можно видеть не без изумления, как целые толпы нищих получают около домов богатых людей пищу или иную какую-либо милостыню. В несчастье они также всегда тверды духом, не поддаются скорби, а к счастью, которое служит самым верным средством для испытания душ, они относятся равнодушно; мало того, они, не впадая ни в чрезмерную печаль, ни в чрезмерную радость, постоянно, что бы ни случилось, утешают себя следующими словами: так Богу угодно, Он так устрояет все к лучшему.

Глава 9. О почитании царя

Не мала общераспространенная похвала русским, что они с большим трудом выходят из повиновения, оказываемого ими царю, хотя бы и находились под гнетом жестокого правления, ибо они не только считают себя его подчиненными и клятвенно связанными с ним до последнего вздоха, но полагают даже, что спокойно терпеть тирана есть дело богоугодное и предписывается верою. Превосходный поистине образец сего явили двое московских воевод, Татев и Воронцов, а именно: когда московское войско было рассеяно поляками, то они, хотя и могли спастись бегством, предпочли отдаться в руки врагам, дабы нельзя было подумать, что они покинули вероломно те военные орудия, кои были препоручены им царем. Мало того, при этом самом случае несколько пушкарей (как их называют), видя, что враги одерживают победу, в отчаянии сами наложили на себя руки, дабы смертью удостоверить, что они никому не намерены служить, кроме царя. Поэтому нечего удивляться, что мосхи постоянно открыто всюду заявляют, что Богу и царю все возможно и все известно, что только Богу и царю они готовы отдать все, что только имеют наилучшего, и даже самую жизнь. Затем, если кому случайно удастся побыть с царем, то тот, по принятому при русском Дворе способу выражения, хвастается, что видел ясные очи царевы, народ же зовет и знатных людей свет-государями, т.е. блеском от царя, из лести, а также и из почтения.

Приказания царя, какого рода они бы ни были, хотя бы и влекущие за собою смерть, исполняются всеми быстро, невзирая ни на какие преграды, дружно и с каким-то совершенно слепым повиновением. Понесенные наказания называются царской милостью и нередко, и поныне, за таковые благодарят с плачем и стонами. В письменных просьбах подписываются уменьшительными именами, называя себя рабами царя. При провозглашении где бы то ни было царского титула все падают на колени, касаясь лбом земли, и всякий, насколько у него хватает сил, старается, чтобы повсюду оказывались царю такие великие почести, какие только может придумать ревностное желание угодить ему и безграничная покорность.

Глава 10. О ругательствах и издевках

Русские наши в обыкновенных разговорах не прибегают, когда бранятся, как это обыкновенно делается у многих народов, к заклятиям небесным и подземным богам, но доходят почти до богохульства, пользуясь постоянно бесстыдными выражениями. Рассерженные чем бы то ни было, они называют мать противника своего жидовкою, язычницею, нечистою, сукою и непотребною женщиною. Своих врагов, рабов и детей они бесчестят названиями щенят и выблядков или же грозят им тем, что позорным образом исковеркают им уши, глаза, нос, все лицо и изнасилуют их мать, каковой род брани они удержали от венгров и татар, с коими долгое время жили вместе. Поистине, таковые смешения всегда вредят добрым нравам, так как народы либо заимствуют друг у друга пороки, либо насильно навязывают их, либо незаметно заражают ими. Если же кто-либо у мосхов, не снеся поношения горчайшею бранью, позовет обидчика в суд, то дело, по-отечески, решается тем, что взведший клевету, позорящую добрую славу кого-либо, присуждается к уплате денег, а если он не в состоянии платить, то к наказанию кнутом. На удовлетворение оскорбленной чести с виновного взыскивается сумма, равная годичному жалованью или доходам обиженного, и, кроме того, еще половина; говорят, что он уплачивает “бесчестие”, т.е. цену за лишение доброго имени. Иногда от слов переходят к крайне оскорбительным поступкам. За оскорбления, нанесенные священникам, уплачивается плата пять рублей, т.е. червонцев. Такая незначительная плата установлена, быть может, с тою целью, чтобы лица, принадлежащие к духовному званию, помнили, что им подобает терпеливо и смиренно переносить обиды. Если кто вырвет у другого бороду, то его считают нанесшим величайшее оскорбление, за которое судья должен строго наказать: в этом отношении русские сходятся с древними римлянами, которые также считали прикосновение к чужой бороде, даже поглаживание ее, поступком, требующим искупительной жертвы. Впрочем, русские, не стесняясь, задирают и иностранцев всяких, в особенности же немцев, бесстыдными речами и если встретятся случайно с ними, то громко обзывают их глупейшею бранью “шишами”: ведь право, этим шипением обыкновенно пугают птичек. И хотя эта легкомысленная дерзость языка нередко наказывается тяжким бичеванием, все-таки русские от нее нисколько не исправляются.

Говорят, что начало этому издевательству положено неким патриархом, который в начале текущего столетия, ревнуя к вере, впервые убедил царя издать приказ, наделавший много шума: чтобы все иностранцы, до сего жившие вместе с русскими, оставили бы город и поселились там, где они живут и поныне. Мысль об этом, как рассказывают, была ему внушена какими-то бабенками из лютеранок, которые перед дверями храма подняли спор о том, кто займет высшее место.

Глава 11. О распутстве и пьянстве