Заявление, очевидно, убедило американцев и австрийцев, что Яромир не является наемным убийцей. После 9 месяцев пребывания в полной изоляции в одиночке его перевели в общую камеру того же Корнебурга, где на пространстве в несколько квадратных метров ютились румыны, болгары и цыгане, обвиненные в кражах электротехники, одежды и велосипедов. Если австрийские граждане в соседнем блоке имели холодильники и цветные телевизоры, то Яромир и его товарищи по несчастью лишены были даже простыней, недоедали и пользовались единственным унитазом, не отгороженным и занавеской. В других камерах для иностранцев положение было не лучше. Любые жалобы или пререкания с охраной заканчивались избиениями. На прогулках можно было видеть арестантов с подбитыми глазами или выбитыми зубами. «Только русских не били, — вспоминал Яромир. — Русских они по каким-то причинам боялись бить».

Его часто навещали родители и брат: от Брно до Корнебурга было два часа езды. Яромир убеждал их не жалеть денег на адвокатов, уверявших его в благополучном исходе дела: скором суде и небольшом сроке в Австрии или даже в Чехии. Тем большим был его шок, когда администрация тюрьмы вручила ему копию распоряжения прокуратуры Австрии, давшей согласие на его выдачу Соединенным Штатам в рамках соглашения, подписанного этими государствами в 1936 году.

Яромир бросился писать адвокатам, настаивал на срочном свидании, умолял, предлагал еще денег, объявил даже голодовку — все было тщетно. В назначенный день, скованный по рукам и ногам, Яромир был доставлен австрийской полицией в аэропорт и передан агентам ФБР. Буквально за день до этого в Корнебург приезжала жена. Она известила его, что адвокат показал ей всю финансовую отчетность его фирм, из которой явствовало, что Яромир зарабатывал на порядок больше, чем приносил домой.

— Дорогая была курва, — заключила жена. — Пусть она теперь выходит за тебя замуж, чтобы не так грустно было сидеть 25 лет.

На этом они простились.

По счастью, американский адвокат Яромира, эмигрант времен «пражской весны», оказался честнее австрийских. Он не пытался одурманивать его несбыточными надеждами, решительно отверг идею игры ва-банк на суде присяжных и за несколько месяцев терпеливых переговоров с прокурорами добился для Яромира срока «от 6 до 12 лет» в обмен на признание своей вины. Самых больших усилий адвокату стоило убедить клиента, что в США такой срок по статье «убийство», каковы бы ни были смягчающие обстоятельства, — весьма умеренный, можно сказать, детский.

Яромира, по крайней мере, выдала американцам третья страна. Бывает, что выдает и своя собственная. Чаще всего это практикуется в странах Латинской Америки и Карибского бассейна, где влияние США очень сильно. Колумбия неоднократно выдавала даже людей, никогда не появлявшихся на американской территории и не трогавших американских граждан за рубежом. Вина их заключалась в экспорте в США крупных партий наркотиков. По мнению американских властей, арестовавшая этих наркодельцов колумбийская юстиция не в состоянии была их покарать с достаточной суровостью. Кампания выдачи была приостановлена лишь после того, как члены медельинского наркокартеля под командованием Пабло Эскобара организовали серию террористических актов и взяли в заложники родственников колумбийских политических деятелей, в том числе Диану Турбай, дочь бывшего президента страны. Группа Эскобара, называвшая себя «Los Extraditables» (буквально — «подлежащие выдаче»), Действовала под лозунгом: «Лучше могила в Колумбии, чем камера в Соединенных Штатах!»

Лидеры наркокартелей отбывают свои 300 и 500 лет в федеральных тюрьмах; в штате Нью-Йорк мне сталкиваться с ними не приходилось. Здесь типичны такие дела, как у Рэнди, жизнерадостного паренька с острова Барбадос. Он попал в Нью-Йорк подростком, вместе с матерью (отец остался на Барбадосе). За несколько лет жизни в негритянском квартале Рэнди успел сменить карибский акцент на бруклинский, приобрести несколько десятков пар кроссовок и широких джинсов, которые носят приспущенными до середины ягодиц, и полюбить толстые самокрутки из марихуаны, называемые blunts. Для поддержания своего имиджа крутого бруклинского парня Рэнди участвовал в нескольких разборках с другими кварталами, и во время одной из них какой-то много о себе воображавший ямаец был ранен выстрелом из пистолета «Tech-9». Рэнди, на которого показал один из задержанных участников стычки, бежал обратно на Барбадос.

По представлению властей США администрация суверенного острова быстро его разыскала и водворила в тюрьму. Рэнди особенно и не пытался сопротивляться выдаче, так как суд на Барбадосе, где сохраняется в неприкосновенности английская колониальная юстиция с розгами и виселицей, казался ему худшим вариантом. Отрицать вину было бесполезно, так как барбадосские власти не могли поставить под сомнение правоту нью-йоркской полиции.

В банальной, в общем-то, истории барбадосца меня удивил один аспект. Хотя Рэнди и пытался скрываться от правосудия на родном острове, задерживаться там надолго он не собирался. Даже отбыв в США шестилетний срок, после которого его должны были депортировать, Рэнди, по его собственному признанию, планировал снова вернуться в США. («А что? Я у двоюродного паспорт возьму, он на меня сильно похож. А можно и на лодочке».) На мое недоуменное «Зачем?» он ответил, что привык, что здесь мать, но звучало это не слишком убедительно. Не думаю, что матери Рэнди очень хотелось бы, чтобы сын жил в США с чужим паспортом или вообще без документов, снова занимаясь сомнительными делами с перспективой внушительного федерального срока в случае поимки. Бедность родной страны, безработица? Но ведь Рэнди мог бы попробовать себя в Канаде или в Англии, где живет много его соотечественников и где над ним, по крайней мере, не висела бы постоянная угроза тюрьмы. Тем не менее Рэнди влекло именно в США, именно в Нью-Йорк.

И намерение Рэнди не было исключительным. Я знал многих заключенных из стран Западного полушария, отчаянно добивавшихся досрочной депортации для того, чтобы, полежав несколько месяцев «на дне», вернуться в пульсирующий энергией мир нью-йоркской улицы. Более всего меня поразила история, мимоходом упомянутая какой-то бульварной газетой. Иммигрант из Доминиканской Республики, осужденный на срок «от 20 лет до пожизненного» за торговлю героином, отсидел девять лет и был досрочно депортирован на родину. Незаконное возвращение в США означало для него возобновление прежнего срока, то есть, возможно, пожизненного заключения. Спустя шесть месяцев после высылки этот доминиканец был задержан в Нью-Йорке полицейским после того, как он попытался бесплатно пройти в метро, перепрыгнув через турникет. По снятым отпечаткам пальцев он был тут же опознан.

Если уж человека так неудержимо манит преступная жизнь, то почему нельзя быть преступником в своей стране? Зачем Нью-Йорк? Специфический уличнокриминальный мир существует и в Доминиканской Республике, и в Мексике, и на Барбадосе. В такой стране, как Колумбия, он и выразительнее, и сильней, чем в США. Как поется в старой блатной песенке, «там дела хватит и бандитам, и ворам».

Ответ, мне кажется, лежит в области мироощущения. Это не покажется странным, если всмотреться в лица бойцов колумбийских картелей на газетных страницах или в телевизионной хронике. Почти всегда бросаются в глаза их отрешенная суровость, печать постоянного присутствия смерти, подстерегающей за углом, в душной и пряной колумбийской сельве, в воздухе, под землей.