Большего Тетии и не нужно. Подкравшись к Арнзе со спины, она вонзает ему в шею ритуальный нож Тевкра.

Девушка крепко держит орудие убийства. Вжимает его в шею насильника, пока тот извивается, пытаясь от нее отбиться. Вжимает, пока он не валится на землю, захлебываясь собственной кровью.

Затем она устремляется к Тевкру.

— Муж мой, ты цел?

А Тевкр уже на четвереньках, ползет на ощупь к стражу.

— Тетия! Хвала богам, ты пришла. Дай мне меч, тут поблизости второй страж.

Штаб-квартира карабинеров, Венеция

Когда брифинг закончен и все расходятся по рабочим местам, Валентина провожает Тома на выход. Поначалу Том и не видит, что Валентина провожает его не просто из вежливости — она хочет о чем-то спросить. О чем-то личном.

И только когда они покидают здание, спускаются на улицу по ступенькам, срабатывает пасторский рефлекс Тома.

— Валентина, могу ли я чем-то помочь? — спрашивает бывший священник.

Какое-то время Валентина сомневается, не знает, как излить мысли, сводящие ее с ума.

— Не возражаете, если я пройдусь с вами? — спрашивает она наконец. — Хочу проветриться немного.

— Нисколько не возражаю. Напротив, буду рад компании. Заодно проводите меня — я уже возвращался этой дорогой к своему отелю, но в географии я полный профан и потому всегда теряюсь.

Валентина смеется.

— Говорят, Венецию можно узнать, только заплутав в ней.

— Значит, скоро я стану большим ее знатоком.

Они идут и обсуждают работу, поручения, которые Вито распределил между членами группы. Тому предстоит выяснить как можно больше о культах, символике и ритуалах, связанных с печенью. Он шутит, мол, такое досталось ему домашнее задание — по истории, религиоведению и биологии, однако Валентина лишь вежливо улыбается. На большее она пока не способна.

Небо тусклое, сплошь в серых облаках, которые Том про себя называет старушечьими. Как раз в тон настроению лейтенанта. Миновав еще несколько мостов, он решается подойти ближе к теме, которая тревожит ее.

— Валентина, я восхищаюсь вашей силой. Тем, как вы преданно исполняете профессиональный долг даже после гибели кузена. Мне самому едва ли под силу представить всю тяжесть вашего горя.

Валентина застенчиво опускает взгляд.

— Grazie. Работа лечит. Помогает забыться, уйти от тягостных мыслей об Антонио.

Том прекрасно ее понимает. Слишком часто он видел осиротевших прихожан.

— Чем ближе похороны, тем сильнее боль. Возможно, вы и сейчас переживаете смятение или даже гнев?

Валентина проводит рукой по волосам.

— Всё вместе.

— Это естественно, это часть переживания. Когда теряешь близкого человека, горе накрывает с головой, сводит с ума. И смирение наступает не скоро.

Валентина коротко улыбается.

— Это как осваиваться в незнакомом городе? Вроде Венеции?

Улыбка появляется на лице Тома.

— Рад, что вы не утратили чувство юмора. — Пройдя в молчании несколько шагов, он обращает на Валентину теплый взгляд. — Я правда верю, что порой необходимо заплутать, прежде чем найти себя нового. Особенно это справедливо, когда теряешь человека, который занимал не последнее место в твоей жизни.

Валентина смотрит в ответ на Тома, и на сей раз в глазах у нее ни капли юмора.

— Что происходит, когда мы умираем? — спрашивает она, прищурившись (отчасти злобно). — В смысле, умираем — и все? Превращаемся в прах? Тлен к тлену и так далее?

Том останавливается. Этот вопрос ему задавали не единожды.

— Я не верю, что могилой все и заканчивается, — говорит Том. — Есть нечто большее.

— Большее? Что — большее?

— Жизнь, большая, нежели наше бренное существование. — Он смотрит прямо в глаза лейтенанту. — Верю, что наши души живут и после того, как мы умираем.

До недавнего времени Валентина рассмеялась бы над такими словами. Но только не сейчас, не после гибели Антонио.

— Надеюсь, вы правы, — говорит она Тому. — Хотя и не знаю толком, что такое душа, есть ли она у меня и куда она отправится после моей смерти.

Ей больно произносить само слово «смерть». Его она употребляла каждый день, как пришла работать в полицию, но только теперь осознала истинное значение.

Том берет ее за руку.

— Поверьте, у вас есть душа. У Антонио — хотя я и не знал его — она тоже была. И очень добрая.