Рассказывает дочь артиста Даша Юрская: «Когда снимали «Любовь и голуби», меня взяли на съемки. Снимали в Карелии, там было потрясающе красиво. Во время этих съемок все время что-то случалось. Однажды в середине съемочного дня решили поехать обедать в ресторан. У отца был очень сложный грим: жуткая щетина, какая-то кепка, телогрейка, лицо синекрасное. Гримировали его по два часа. Вот он и решил не разгримировываться и в таком виде приехал в ресторан. Все актеры прошли, а его швейцар остановил. «Иди, — говорит, — отсюда, здесь артисты обедают». Отец, вместо того чтобы что-то объяснять, начал играть алкоголика. Вернулся Меньшов, говорит: «Это наш артист, пропустите его». А швейцар ему: «Да какой это артист, он здесь пятый день уже околачивается!»

Во многом благодаря феерической игре Юрского этот фильм (кстати, его жену-старуху сыграла Наталья Тенякова) пользовался огромным успехом у зрителей и стал лидером проката — 2-е место, 44, 5 млн. зрителей.

В конце 80-х С. Юрский был удостоен звания народного артиста РСФСР.

В 1990 году Юрский дебютировал на большом экране как режиссер-постановщик — по собственной повести «Чернов — Chernov» он снял одноименный фильм, в котором сыграл одну из центральных ролей. Фильм был удостоен нескольких призов: на фестивале в Карловых Варах (1990), на «Кинотавре» (1991).

В 90-е годы Юрский снялся еще в нескольких фильмах: у Хабиба Файзиева в детективе «Ау, ограбление поезда» (1991), у Яна Кидавы-Блоньского в российско-польской мелодраме «Дневник, найденный в гробу» (1992), у Геннадия Глаголева в фантастическом фильме «Экстрасенс» (1992), у Валентина Ховенко в комедии «Пистолет с глушителем» (1993).

В 90-е годы на сцене различных театров Юрский поставил несколько спектаклей. Среди них: «Стулья» Ионеско, «Не было гроша, да вдруг алтын» А. Островского. В эти же годы Юрский ездил по странам СНГ с чтецкими программами — читал А. Пушкина, Ф. Достоевского, С. Есенина, М. Зощенко, Б. Пастернака, В. Шукшина, И. Бродского.

Прожив более двадцати лет в Москве, Юрский до сих пор считает себя ленинградцем. По его словам, он любит Москву как иностранец, потому что его здесь не приняли. У него и речь не московская, мышление не московское, воспитавший его театральный стиль Товстоногова — не московский. Но возвращаться в родные пенаты он пока не торопится, что тоже понятно — трудно на склоне лет вновь менять привычный уклад жизни.

В начале 90-х в Москве у Юрского произошла удивительная встреча, которая разом вернула его на 25 лет назад, в тот период, когда ленинградские власти создавали ему невыносимые условия и мечтали об одном — чтобы он поскорее покинул их город. Что же это была за встреча?

С. Юрский вспоминал: «Я ехал в троллейбусе по бульвару к Пушкинской площади. Зима, народу мало, сидит человек. Пирожком шапка, воротник каракулевый, говорит мне: «Садитесь». Я: «Да не хочется». Так несколько раз переглянулись, поклонились. И я думаю: «Стоп-стоп-стоп… Кто же это такой?» Зрительная память у меня плохая, я думаю: «Это — министерство культуры. Я к нему ходил, когда запретили спектакль «Похороны в Калифорнии». Он говорит: «Я видел ваши афиши. «Игроков» вот сделали». — «Да, да». — «А в Ленинграде бываете?» — «Бываю. Но редко». — «Ну что, трудно в театре без Георгия Александровича?» — «Трудно». — «Кириллу трудно сейчас. (Речь идет о Кирилле Лаврове, который после смерти Г. Товстоногова в 1989 году встал у руля БДТ. — Ф. Р.) А в доронинском театре бываете?» — «В доронинском? Нет. Ну вот один раз был». — «Да, конечно, у вас был сильный театр… А как здоровье?» — «А ваше как здоровье?» — «Ничего, ничего». И он встает. И тут какой-то глаз, какая-то сила вдруг появилась в человеке. Хотя он вообще подтянутый, аккуратный человек. Мы жмем друг другу руки. И последнее, что он говорит: «До свидания, спасибо, что вы меня узнали». А я и не узнал. И вот в момент, когда он спускался и уже закрывались двери, я вдруг по его уху, по затылку узнаю и понимаю, что это — Романов. Которого я никогда в жизни не видел. И он меня никогда в жизни не видел.

Он мне сломал десять лет жизни. Его словом, его распоряжением все произошло: «Этого человека — изъять!» Это точно. Но не из-за того ведь, что мы с ним поссорились. Кому-то я действительно был поперек дороги, с чьей-то подачи все произошло…

Я пришел домой, рассказал Теняковой. Она говорит: «Да как ты смел! Ты вспомни, что мы пережили! Ты вспомни, как ты ему письмо писал и не послал, что с тобой было, когда у тебя рука отнялась! Ты вспомни!» Я говорю: «А что бы ты сделала?» — «Да я бы…» А в общем-то, что? Ну что?..»

Сегодня Юрский так же творчески активен, как и прежде. Он играет и ставит спектакли, выступает с чтецкими программами во многих городах России и за рубежом (в декабре 1998 года выступал в Израиле).

В середине 90-х в труппе МХАТа имени Чехова стала играть и его дочь — Даша Юрская. Ее дебют состоялся в спектакле «После репетиции», в котором заняты также и ее родители.

Даша Юрская вспоминает: «В детстве родители меня на сцену не таскали. Считали, что если я захочу быть актрисой, то это должно быть осознанным выбором. И вообще они очень не любят самодеятельности в любом ее проявлении.

В школе я была отличницей до пятого класса, когда все было просто. Потом пошли сложности — математика, химия. Папа, кстати, страдал из-за моей математики. Он сам очень хорошо знает математику, и вообще он золотой медалист. Ну можно с таким человеком общаться? Естественно, он хотел, чтобы и я была золотой медалисткой…

После школы я поступила в Школу-студию МХАТа. Мне повезло, потому что на третьем курсе меня пригласили на достаточно большую роль в мхатовском спектакле «Блаженный остров». Я ее сыграла, потом меня ввели в другой спектакль — в «Красивую жизнь». Поэтому у меня была надежда, что меня возьмут во МХАТ, но никакой уверенности не было. А потом у меня произошло несчастье — в конце четвертого курса я попала под машину. Была вся переломанная и лежала два месяца не вставая, именно в период показов, сдачи госэкзаменов. И тут мне позвонили из МХАТа и спросили: ну, вы поняли, что мы вас берем?..»