Однажды вечером Гарриет лежала в постели в объятиях Дэвида — они, как всегда, обсуждали события дня, и Гарриет озвучила одну из потока мыслей о проходящем лете:

— Знаешь, для чего подходит этот дом? Зачем сюда едут люди? Хорошо провести время, и все.

Дэвид удивился. Больше того — ей показалось, что он шокирован.

— Но для чего же еще мы их зовем? — спросил он.

— Не знаю, — отвечала она, растерявшись.

Затем прижалась к нему и плакала, а он обнимал ее. Они еще не решались заниматься сексом. Прежде такого никогда не было. Они всегда без затруднений занимались любовью во время беременности и вскоре после родов. Но теперь оба думали: «Это существо появилось у нас, когда мы береглись, как только умели, — а если будет еще один такой?» Оба верили — втайне, стыдясь собственных мыслей, — что Бен сам захотел родиться, вторгся в их обыденную жизнь, у которой совсем не было защиты против такого Бена или кого-либо ему подобного. Но воздержание не только тяготило обоих — оно встало между ними барьером, потому что все время напоминало о том, чего они боялись… так они чувствовали.

Потом случилась беда. Родня только что разъехалась, начались занятия в школе; Пол зашел один в комнату Бена. Пол больше всех детей очаровался малышом. Дороти и Элис, которые были вдвоем на кухне, и Гарриет, которая выходила со старшими детьми в школу, услышали визг. Они бросились наверх и увидели, что Пол просунул руку сквозь прутья кроватки, а Бен схватил ее, крепко притянул Пола к прутьям и нарочно гнул его локоть в обратную сторону. Дороти и Элис освободили Пола. Он получил сильное растяжение. Выругать Бена, который верещал от удовольствия победы, никто не потрудился.

Кто бы решился сказать детям: «Берегитесь Бена»? Но после происшествия с Полом в этом уже не было нужды. В тот вечер, слушая рассказ о событии, дети не смотрели ни на родителей, ни на Дороти с Элис. Не смотрели и друг на друга. Они стояли молча, повесив головы. И тут взрослые поняли, что отношение к Бену у детей уже сложилось: они обсуждали его и знали, что о нем думать. Люк, Хелен и Джейн поднялись наверх молча, и это была тяжелая минута для родителей.

Элис, глядя на них, вздохнула:

— Бедняжки.

Дороти сказала:

— Какой стыд.

Гарриет видела, что эти два пожилых, крепких, закаленных борца за выживание с высоты своего жизненного опыта обвиняют ее, Гарриет. Она взглянула на Дэвида и поняла, что он чувствует то же самое. Порицание, осуждение, неприязнь: казалось, Бен вызывает в людях эти эмоции, вытаскивает из глубины на свет…

На следующий день после происшествия Элис заявила: она считает, что больше не нужна в доме, и вернется к собственной жизни, а Дороти, без всякого сомнения, управится одна. В конце концов, Джейн теперь пойдет в школу. Она еще год могла бы не идти в школу, в настоящую школу, на весь день, но родители решили отдать ее пораньше. Именно из-за Бена, хотя никто не говорил этого вслух. Элис ушла без единого намека на то, что уходит из-за Бена. Но она сказала Дороти, которая передала Дэвиду и Гарриет, что этот ребенок наводит на нее жуть. Не иначе его подбросила нечистая сила. Дороти, всегда благоразумная, хладнокровная, трезвая, посмеялась над ней.

— Да, я посмеялась над ней, — доложила она и добавила мрачно: — Но с чего это?

Дэвид и Гарриет беседовали тихими, почти виноватыми голосами, полными сомнения, — так, казалось, диктовал им Бен. А ребенку не было еще и полугода… Он разрушит их семью. Он уже разрушал ее. Им придется следить, чтобы он был в своей комнате во время обеда или когда дети внизу со взрослыми — в общем, в семейное время.

Теперь Бен почти все время оставался в комнате, как узник. В девять месяцев он перерос ограду своей кроватки: Гарриет застала его, когда он собирался перевалиться через борт. В комнату поставили маленькую кровать, обычную. Бен без труда ходил, придерживаясь за стену, за стул. Он совсем не ползал, сразу встал на ноги. По комнате были разбросаны игрушки — или, вернее, их фрагменты. Бен не играл в игрушки: он колотил ими по полу или по стене, пока не ломались. В тот день, когда ему удалось удержаться на ногах, ни на что не опираясь, он испустил торжествующий рев. Другие дети, достигнув подобного успеха, радовались, хохотали, ждали, что их похвалят, что все будут восхищаться ими и любить их. А этот — нет. У него было холодное торжество, и он ковылял по комнате с горящими от острого удовольствия глазами, не обращая внимания на мать. Гарриет часто задумывалась, что видит Бен, когда глядит на нее, — ни во взгляде, ни в прикосновении у него ни разу не чувствовалось: это моя мать.

Однажды ранним утром что-то заставило Гарриет встать с постели и зайти в комнату Бена, и, войдя, она увидела, что Бен, качаясь, стоит на окне. Окно было высоко от пола — бог весть, как Бену удалось туда забраться! И оно было открыто. В любую секунду Бен мог вывалиться. Гарриет подумала: «Какая жалость, что я зашла…» — и отказалась ужаснуться такой мысли. В окно вставили крепкую решетку, и Бен, стоя на подоконнике, цеплялся за прутья и тряс ее, оглядывая мир за окном, испуская низкие хриплые крики. Все рождественские каникулы его продержали в комнате. И было странно, как люди, спросив осторожно: «Как Бен?» и получив ответ: «О, у него все нормально», — больше не заговаривали о нем. Иногда особо громкий вопль Бена долетал до большой гостиной и на миг обрывал общий разговор. Затем собеседники хмурились, и Гарриет всегда с ужасом ждала этого, зная, что за гримасами люди прячут свои замечания или мысли, которые нельзя произнести вслух.

Так что дом уже не был прежним; все были скованными и осторожными. Гарриет знала, что иногда, если ее не было поблизости, гости поднимались взглянуть на Бена — из нездорового опасливого любопытства, которое он вызывал. По их глазам она понимала, что они ходили на него поглядеть. «Будто я преступница», — про себя негодовала Гарриет. Она слишком увлекалась молчаливым возмущением, но остановиться, похоже, не могла. Ей казалось, что даже Дэвид ее осуждал. Однажды она сказала ему:

— Наверное, в прежние времена в первобытных обществах вот так обращались с женщинами, родившими урода. Как будто они виноваты. Но мы-то считаемся цивилизованными людьми!

Дэвид ответил мягко и осторожно, как всегда теперь к ней обращался:

— Ты преувеличиваешь.

— Отличное слово — очень по делу! Поздравляю! «Преувеличиваешь»!

— Господи, Гарриет… — Дэвид заговорил другим, беспомощным голосом. — Давай без этого — если мыне будем друг друга поддерживать, то…

Была Пасха, когда школьница Бриджит, которая вернулась посмотреть, на месте ли ее волшебное царство обыденной жизни, спросила:

— А что с ним? Он дебил?