В свои сорок пять Мадлен была стройной и спортивной, ее легко можно было принять за тридцатипятилетнюю. У нее был открытый, откровенный, внимательный взгляд. Ее длинные темные волосы, кроме нескольких непослушных прядей, были собраны под широкополой соломенной шляпой.

Он думал о своем и ответил вопросом на вопрос:

— А что, у меня там действительно уродство?

— Естественно, уродство. Разве ты не этого добиваешься?

Он поморщился:

— Ты имеешь в виду персонажей?

— А что же еще?

— Не знаю. — Он пожал плечами. — Мне показалось, ты с каким-то презрением говорила обо всем — и о содержании, и о форме.

— Прости.

Однако раскаяния в ее голосе не прозвучало. Он хотел ей об этом сказать, но Мадлен сменила тему:

— Так что, предвкушаешь встречу с этим своим однокурсником?

— Вообще-то нет, — признался он, откидывая спинку кресла чуть дальше. — Я не любитель вспоминать былое.

— Может, он собирается попросить тебя раскрыть какое-нибудь убийство.

Гурни внимательно посмотрел на жену, но ее взгляд был непроницаем.

— Думаешь, он за этим сюда едет? — спросил он.

— Разве ты не этим знаменит? — В ее голосе появились стальные нотки.

Последние месяцы он часто за ней такое замечал — и предполагал, что знает причину. У них были разные взгляды на то, что означает его уход из полиции и какие перемены в их жизни он должен за собой повлечь, а еще точнее — как это должно изменить его самого. Кроме того, тучи сгущались над его новым увлечением — проектом с портретами убийц, который поглощал все его время. Он подозревал, что причина неприязни Мадлен к этому занятию кроется в восторженных отзывах Сони.

— А ты в курсе, что он тоже знаменитость? — спросила она.

— Кто?

— Твой однокурсник.

— Нет. Он по телефону упомянул, что написал книгу, и я вкратце почитал про это в интернете. Но я бы не подумал, что он прямо знаменит.

— У него две книги, — сказала Мадлен. — Он директор в каком-то институте в Пионе, читал курс лекций, который показывали по каналу «Пи-Би-Эс». Я распечатала обложки его книг из интернета. Может, тебе интересно будет.

— Думаю, он сам мне расскажет все и про себя, и про свои книги. Он вообще не из застенчивых.

— Как хочешь. Я все равно на всякий случай оставила распечатки у тебя на столе. Да, кстати, звонил Кайл.

Он молча посмотрел на нее.

— Я сказала, что ты перезвонишь.

— Почему ты сразу меня не позвала? — Вопрос прозвучал грубее, чем он хотел. Сын звонил ему довольно редко.

— Я спросила, надо ли тебя позвать. Он сказал, что не хочет отвлекать тебя и что дело не срочное.

— Он больше ничего не сказал?

— Нет.

Она повернулась и пошла по густой влажной траве к дому. Дойдя до порога и положив пальцы на ручку двери, она будто вспомнила что-то еще, оглянулась и с подчеркнуто озадаченным видом произнесла:

— Если верить обложке, этот твой однокурсник прямо святой, само совершенство. Гуру достойного поведения. Непонятно, зачем ему могла понадобиться консультация детектива — специалиста по убийствам.

— Детектива в отставке, — поправил Гурни.

Но она уже зашла в дом и не потрудилась смягчить грохот захлопнувшейся двери.

Следующий день выдался еще более великолепным. Образцовый октябрь из календаря с видами Новой Англии. Гурни проснулся в семь утра, принял душ, побрился, надел джинсы и легкий свитер и пил кофе в садовом кресле на террасе, выложенной голубым песчаником. Эти французские двери и террасу, куда выходила дверь нижней спальни, он пристроил к дому по настоянию Мадлен.

В этом ей не было равных — она отлично видела, какую деталь можно добавить, как она будет сочетаться с целым. Это выдавало другие качества Мадлен — интуицию, живое воображение, отличный вкус. Но когда они увязали в дебрях разногласий — в топком болоте неоправданных ожиданий и взаимных претензий, — Дэвид почти забывал о ее безусловных достоинствах.

Нужно будет перезвонить Кайлу. Только придется подождать три часа из-за разницы во времени между Уолнат-Кроссинг и Сиэтлом. Он устроился поудобнее в кресле, согревая руки о теплую чашку с кофе.