Гурни не считал это темой, достойной размышлений. Клайн жестом пригласил его в свой кабинет, жестом же указал на современный кожаный диван, а сам уселся в кожаное кресло в том же стиле, стоявшее напротив. Их разделял низкий стеклянный столик. Улыбка сошла с его лица, и теперь он смотрел, пожалуй, даже слишком серьезно.

— Дэйв, я хочу сказать, что мы очень счастливы, что вы согласились нам помочь.

— При условии, что для меня найдется подходящая роль.

Клайн непонимающе моргнул.

— Распределение полномочий — непростая задача, — пояснил Гурни.

— Согласен как никогда. Давайте я буду до конца откровенен. Как говорится, раскрою вам карты.

Гурни подавил гримасу и вежливо улыбнулся.

— Я знаком с людьми из Нью-Йоркского управления, и они о вас крайне лестно отзывались. Вы были ведущим следователем в нескольких крупных делах, расследования держались на вас одном, но когда наступало время пожинать лавры — вы их всегда уступали кому-то другому. Поговаривают, что у вас был самый большой талант и самое маленькое эго во всем управлении.

Гурни улыбнулся не столько комплименту, который, как он понимал, был хорошо продуман, а выражению лица Клайна, который не смог скрыть удивления: как можно не желать славы?

— Мне нравится работа, но не нравится быть в центре внимания.

Клайн сощурился, словно пытаясь распробовать какое-то незнакомое блюдо.

После длительной паузы он подался вперед:

— Скажите мне сами, как вы видите свое участие в расследовании?

Это был главный вопрос. Гурни взвешивал возможные ответы всю дорогу от Уолнат-Кроссинг.

— В качестве консультанта-аналитика.

— Что это подразумевает?

— Команда бюро расследований занимается сбором, обработкой и хранением улик, допросом свидетелей, составлением рабочих версий и построением предположений касательно личности, мотивов и дальнейших возможных действий убийцы. Мне кажется, я могу помочь с последним.

— Каким образом?

— Мне всегда лучше всего удавалось собрать разрозненные факты в сложном деле и сложить их в разумной последовательности.

— Сомневаюсь, что это единственное, в чем вы отличались.

— Другим лучше удается допрос свидетелей, сбор улик…

— Например, обнаружение пули, которую никто другой не знал, где искать?

— Это была просто догадка. Обычно в каждой отдельной сфере расследования есть кто-нибудь талантливее меня. Но когда речь заходит о том, чтобы увидеть общую картину, отличить важное от неважного, — это моя работа. На деле я не всегда оказывался прав, но я был прав достаточно часто, чтобы это имело значение.

— Значит, у вас все-таки есть эго.

— Можно и так сказать. Я знаю, где мои возможности ограничены, но достоинства свои тоже знаю.

Он также знал после долгих лет допросов, как определенные типы людей реагировали на определенный подход к разговору, и сейчас не ошибся насчет Клайна. Судя по его взгляду, ему стало спокойнее, как только Гурни налепил ярлык на свое качество, которое тот столь мучительно пытался уловить и сформулировать.

— Давайте обсудим вознаграждение, — сказал Клайн. — Я думаю о почасовой ставке, которую мы обычно предлагаем консультантам. Могу предложить вам семьдесят пять долларов в час плюс компенсация расходов в пределах разумного, начиная с этого момента.

— Меня это устраивает.

Клайн с важным видом протянул ему руку:

— Рад возможности посотрудничать. Эллен уже собрала пакет документов — анкеты, аффидевиты, подписка о неразглашении. Если захотите почитать их, прежде чем подписывать, это может занять какое-то время. Она проводит вас в свободный кабинет. Какие-то детали нам надо будет обсудить уже по ходу работы. Я буду лично сообщать вам о любых сведениях, поступающих из бюро расследований или от моих людей, и я буду приглашать вас на встречи, подобные вчерашней. Если вам понадобится поговорить с кем-то из команды расследования, организуйте это через мой офис. Общение со свидетелями, подозреваемыми, любыми другими людьми — точно так же, через мой офис. Согласны?

— Да.

— Вы словами не разбрасываетесь. Я тоже. Теперь, раз уж мы работаем вместе, позвольте у вас кое-что спросить. — Клайн откинулся в кресле и сложил пальцы башенкой, выдерживая многозначительную паузу. — Зачем человеку сперва стрелять в жертву, а потом наносить четырнадцать колотых ран?

— Такое количество ударов обычно говорит либо о припадке гнева, либо о попытке имитировать припадок гнева. Само число ударов, вероятно, ничего не значит.

— Но его сперва застрелили…