Вы, как пишете, потеряли одно ухо. Теперь, слушая кого-нибудь, Вы должны будете поворачивать в сторону говорящего здоровое ухо. Это обидно.

Во всяком случае надеюсь, что мы еще увидимся. Эту зиму я буду в Италии, в Nervi * .

Желаю Вам всего хорошего.

Преданный А. Чехов.

3818. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

29 августа 1902 г. Ялта.

29 авг.

Милая моя жена, актрисуля, собака моя, здравствуй! Ты просишь ответа на вопросы, которые предлагаешь в своем последнем письме * . Изволь! Да, визитеры уже одолевают меня. Вчера, например, приходили с утра до вечера — и так, и по делам. Ты пишешь, что визитерство это мне нравится, что я кокетничаю, когда говорю, что это злит меня. Не знаю, кокетничаю или нет, только работать мне нельзя, и от разговоров, особенно с незнакомыми, я бываю очень утомлен. Ты пишешь: «я очень рада, что тебе так нравится в Ялте и что тебе так хорошо там». Кто тебе писал, что мне тут так хорошо? Затем ты спрашиваешь, что мне сказал Альтшуллер. Сей доктор бывает у меня часто. Он хотел выслушать меня, настаивал на этом, но я отказался. Настроение? Прекрасное. Самочувствие? Вчера было скверно, принимал Гуниади * , а сегодня — ничего себе. По обыкновению, кашляю чаще, чем на севере. Дорогу перенес я очень хорошо * ; было только очень жарко и пыльно. Ты седеешь и стареешь? Это от дурного характера, оттого, что не ценишь и недостаточно любишь своего мужа. Спится мне как всегда, т. е. очень хорошо, лучше не нужно. Ярцев был у меня вчера, весело болтал, хвалил землю, которую он купил в Крыму (около Кокоз); по-видимому, у него и в Благотв<орительном> обществе * все благополучно, так как все разъяснилось и начальство увидело, что оно, т. е. начальство, было обмануто доносчиками.

Жарко, ветер, неистово дую нарзан. Сегодня получил от Немировича письмо * , получил пьесу от Найденова * . Еще не читал. Немирович требует пьесы * , но я писать ее не * стану в этом году, хотя сюжет великолепный, кстати сказать.

Маша получила сегодня письмо из Алупки от Чалеевой. Пишет, что ей скучно, что она больна и что ей читать нечего. Письмо невеселое.

Маша приедет в Москву 6 сентября, привезет вина. Дуся моя хорошая, узнай, не может ли полк<овник> Стахович дать письмо * (свое или от кого-нибудь) министру народного просвещения Зенгеру о том, чтобы приняли одного еврея в ялтинскую гимназию. Этот еврей держит экзамены уже 4 года, получает одни пятерки, и все-таки его не принимают, хотя он сын ялтинского домовладельца. Жидков же из других городов принимают. Узнай, дуся, и напиши мне поскорее.

Напиши о своем здоровье хоть два слова, милая старушка. Удишь рыбу? Умница.

Не знаю, хватит ли у тебя денег, чтобы заплатить Егору за обед * . Не выслать ли тебе? Как ты думаешь? Пиши мне, собака, поподробней, будь женой. У нас обеды хуже, чем были в Любимовке, осетрина только хорошая. Я ем гораздо меньше, но молоко пью; пью и сливки, довольно порядочные.

Дождя нет, все пересохло в Крыму, хоть караул кричи. Вчера был у меня Дорошевич. Говорили много и долго о разных разностях. Он в восторге от Художеств<енного> театра, от тебя. Видел тебя только в «В мечтах» * .

Беру за хвост мою собаку, взмахиваю несколько раз, потом глажу ее и ласкаю. Будь здорова, деточка, храни тебя создатель. Если увидишь Горького на репетиции * , то поздравь его * и скажи — только ему одному, — что я уже не академик * , что мною послано в Академию заявление. Но только ему одному, больше никому. Обнимаю мою дусю.

Твой муж и покровитель.

На конверте:

Москва. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.

Красные ворота, д. Алексеевой.

3819. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

31 августа 1902 г. Ялта.

31 авг.

Отчего ты не получаешь моих писем * , дуся? Не знаю. Я пишу тебе почти каждый день, редко пропускаю. Прежде писал в Тарасовку * , а теперь по твоему приказанию в д. Алексеева * .

Ну-с, в эти последние 4 дня я был нездоров, кашлял, тянуло всего, а теперь как будто ничего, только кашель остался. Вообще здесь я кашляю больше, чем на севере. Ты пишешь * : «Как же ты меня зовешь в Ялту, раз ты сам говорил, что мне нельзя ехать? Не понимаю. Вообще ничего не понимаю». Я звал тебя в Ялту и при этом писал, чтобы ты попросилась у Таубе и Штрауха. Не я говорил тебе, что тебе нельзя ехать, а доктора. Ты пишешь, что вообще ничего не понимаешь. Чего, собственно, не понимаешь? Я выражаюсь как-нибудь иносказательно? Я обманываю? Нет, нет, нет, дуся, это все нехорошо.